Юджин Линден - Обезьяны, человек и язык
Неясно, полностью ли сознавал Дарвин все величие дела, которое он начал, как сознавал это Эйнштейн. Надо сказать, что многие выдающиеся дарвинисты придерживаются платоновского воззрения на феномен Уошо: вместо того чтобы сосредоточить внимание на сходстве между использованием языка Уошо и человеческой речью, критики, как это делает крупный неодарвинист Феодосий Добржанский, преувеличивают и раздувают различия. То, что дарвинисты могут придерживаться явно антидарвинистских взглядов на феномен Уошо, неудивительно, поскольку эволюционные воззрения на человека еще не настолько развиты, чтобы была очевидной их полная несовместимость с платоновскими трактовками.
Идея цели является центральной в концепции разумного человека, то есть человека, действия которого в конечном счете определяются его целями. Платон считал, что человеческая душа тройственна: рациональная часть души соперничает с чувственной, которая стремится сформировать поведение в соответствии с высшей идеальной эмоцией. Ясно, что если действия человека являются средством достижения его целей, то цели должны определять некоторое идеальное поведение. Сходным образом Платон видит в языке инструмент мышления: цель языка – правильно выразить истинную мысль[20]. В соответствии с таким представлением люди, общество и Вселенная в целом движутся по направлению к некоторой цели; пользуясь философским термином, можно сказать, что Вселенная Платона телеологична.
Если перефразировать эту модель с использованием понятия перемещаемости, то становится ясно, что целью рационального человека является передача управления поведением от «чувственного» мира животного мозга овеществляющему «перемещающему» мозгу, где все упорядочено и закреплено на своих местах. Для Платона, рассказывает нам философ Уильям Баррет, мучительным было зрелище беспрестанных перемен, и «он страстно желал во что бы то ни стало найти в вечности прибежище от превратностей и бедствий текущего времени». Для рационального человека ведущим стимулом к поведению является не непосредственно воспринимаемый им в данный момент окружающий мир; цель его – непрестанно и повседневно стремиться к достижению и постижению абсолютных истин перемещенного мира. Он имеет дело не с происходящим, но с грядущим.
В противоположность этому цель дарвиновской Вселенной не в создании высших существ, подобных человеку; к их возникновению приводит борьба за существование. Дарвиновская Вселенная не телеологична, а экзистенциальна; ее целью является не достижение совершенной истины перемещенного мира, но непрерывное и повседневное стремление выжить. Кун, обсуждая дарвиновскую теорию, пишет, что основное сопротивление Дарвину в рамках науки было направлено главным образом не против идеи происхождения человека от человекообразных обезьян. Для современников Дарвина основная трудность состояла в восприятии его концепции природы эволюционного процесса.
«Все хорошо известные додарвиновские эволюционные теории, – пишет Кун, – а именно теории Ламарка, Чемберса, Спенсера и немецких натурфилософов, представили эволюцию как целенаправленный процесс. „Идея“ о человеке и о современной флоре и фауне должна была присутствовать с момента сотворения жизни, возможно в мыслях бога. Эта идея (или план) обеспечивала направление и руководящую силу всему эволюционному процессу. Каждая новая стадия эволюционного развития была более совершенной реализацией плана, который существовал с самого начала»[21].
Вместо этого Дарвин предложил концепцию эволюции как процесса, отражающего необходимость выживания. (Куновская концепция научных революций по сути своей дарвинистична, поскольку он считает, что целью парадигм в процессе развития науки является выживание, а не достижение некой совершенной истины.) «Убежденность в том, – продолжает Кун, – что естественный отбор, проистекающий от простой конкурентной борьбы между организмами за выживание, смог создать человека вместе с высокоразвитыми животными и растениями, была наиболее трудным и беспокойным аспектом теории Дарвина. Что могли означать понятия „эволюция“, „развитие“ и „прогресс“ при отсутствии определенной цели?»[22]
Ключ к понятию «рациональный человек» лежит в представлении, согласно которому за поведение животных ответственны природные факторы, тогда как цели человека составляют часть некоего высшего плана. Если тот же процесс, который приводит к возникновению низших тварей, ответствен и за возникновение разума и языка, то что тогда делать с «абсолютными истинами», познание которых является целью разума? В дарвиновской Вселенной перемещенный мир был порождением природы, но не наоборот, как склонны были считать его современники.
Дарвин бесповоротно изменил само понятие истины. Если мир являет собой отражение минувших испытаний, а не воплощение некоего изначально существующего предначертания, то что остается непреходящим? С крушением концепции целенаправленной Вселенной серьезной угрозе подверглась картезианская эпистемологическая парадигма, в рамках которой стали появляться аномалии. Как уже говорилось, эта парадигма основывается на представлении, что информация, воспринимаемая органами чувств разных людей любого возраста, одинакова, а различными являются лишь интерпретации, возникающие в мозгу. Понятие фиксированного мира в эволюционирующей Вселенной представляется вопиющим и неразрешимым противоречием, и Кун отмечает, что картезианская парадигма становится объектом все усиливающейся критики по мере того, как все более утонченными становятся исследования физиологии восприятия у человека. В платоновском мире истины базируются на застывших формах; истины дарвиновской Вселенной основываются на гераклитовском представлении о мире, в котором единственное, что неизменно, – это изменения. Платоновский мир ориентирован на перемещаемый мир рассудка; движущим стимулом существования дарвиновского мира является самовоспроизведение.
Кун считает, что картезианская парадигма отражает физическую природу динамики Ньютона. Любая новая эпистемологическая парадигма, вмещающая в себя объяснение дарвиновской Вселенной, будет отражать природу в представлениях теории относительности Эйнштейна.
Отрицая мысль, будто природа преследует некую изначально существующую цель, Дарвин не только подрывает глубоко укоренившуюся и повсеместно разделявшуюся философами веру в «развитие» и «прогресс», но и, как я уже говорил раньше, создает фундамент для сомнения в этичности системы современных экономических связей с природой, основанной на таких понятиях. Если человеку как существу разумному присущи определенные этические воззрения, то ему следовало бы распространить права, которыми он считает себя наделенным, и на других живых существ. До появления дарвиновской теории человек мог утверждать, что, поскольку лишь он наделен разумом, то есть способностью организовывать свое поведение качественно отличным от животных образом, это не только дает ему право, но и обязывает преобразовывать и эксплуатировать окружающий его мир в соответствии с гуманистическими (свойственными человеку) принципами. Но, с другой стороны, если разум является результатом действия естественного отбора, то тогда в соответствии с эволюционной доктриной можно ожидать, что действие отбора на других существ способно привести к выработке адаптивной стратегии, аналогичной разуму. И если появятся данные о существовании разума у других живых существ, то мы должны будем пересмотреть наши права по отношению к этим существам. Любые данные такого рода выдвигают на первый план вопрос о характере коренных различий между разумным мозгом и мозгом животных, поскольку весь образ жизни в цивилизованном обществе основан на убежденности в существовании таких различий.
Дарвиновский и платоновский миры в действительности в корне несовместимы. Если мы начнем исследовать образ жизни, отражающий этические представления в рамках парадигмы, согласно которой человек неразрывно связан с природой, то мы обнаружим необходимость полного отхода от монотеизма Запада и возвращения к анимистическим воззрениям. Может быть, следует отказаться от мира, где все магическое связано исключительно с человеком, и обрести мир, где магическое свойственно и человеку, и всем другим существам. Когда в сферу научного изучения попадают первобытные народы, сам факт существования которых служит иллюстрацией эволюции, то наука неожиданно начинает проявлять особый интерес к метафизике и этическим представлениям этих первобытных народов.
Этические аспекты дарвиновской парадигмы стали очевидны лишь в самое последнее время. Распространение дарвинизма в науках о поведении происходило медленно отчасти в результате того, что сами ученые (и это совершенно естественно) были склонны рассматривать себя в качестве наиболее ярких примеров «автономного человека». Они охотно признавали физическое сходство с другими животными и даже существование некоторых общих черт поведения, но сразу начинали нервничать, когда пристальное внимание дарвинистов привлекало познавательное поведение. В результате даже великие эволюционисты нередко бессознательно цепляются за такие платоновские концепции, как двойственность рассудка и тела. Например, Конрад Лоренц, удостоенный Нобелевской премии за его пионерские работы по этологии – науке, восходящей непосредственно к Дарвину, – по-прежнему придерживается в высшей степени платоновских воззрений на природу человека. Он суммировал собственно человеческие особенности поведения человека следующим образом: 1) разум и способность, к прозрениям; 2) этика, или сознательная ответственность; 3) культура; 4) речь – непременное условие возникновения и преемственности культуры; 5) самосознание и 6) металюбознательность, то есть «активное диалектическое созидание и анализ окружающего». Перечень Лоренца – это просто перевод западной метафизики на язык науки.
