Еремей Парнов - Гимн морским ежам
В Посьете, на рыбокомбинате, в научной лаборатории бьется над этой проблемой молодая энтузиастка Нина Мокрецова. Она взялась за очень важную проблему искусственного оплодотворения трепанга. Взялась горячо, жадно, но без большого опыта за плечами и без больших знаний. Да и оборудование у нее не чета тому, которое есть даже в прибрежном павильончике Нейфаха. Но все это — дело, конечно, наживное. Было бы желание, было бы ясное понимание, что бережное отношение к океану — единственная возможность победить голод на земле. Как символы отчаянной этой борьбы висят на стенах лаборатории японские поплавки с черными иероглифами молитвы.
Раз уж речь зашла о павильончике Великого истребителя, придется поподробнее рассказать, чем он там занимается. Это действительно нужно сделать, потому что, во-первых, пора наконец покончить с ежами, а во-вторых, без этого трудно рассказывать о работе Нины с оплодотворением трепанга. Ведь ежи и трепанги — родственники, об этом уже говорилось.
Итак, синий павильончик, стоящий тоже, как и домик водолазов, на самом берегу. У окон, которые смотрят на бухту, длинный лабораторный стол. Там стоят микроскопы, банки, чашки Петри и прочее стекло, У противоположной стены стол поменьше. К нему привинчены ручные центрифуги (они могут дать до 2500 оборотов в секунду), рядом компрессоры для подачи воздуха и тоже всевозможное стекло. Под столом — знаменитое эмалированное ведро с ежами. Два таких же зеленых ведра Нейфах вез из Москвы, хотя их можно в любых количествах закупить во Владивостоке.
Меж столов узкая полоса дощатого пола. На ней Александр Александрович спал три ночи, пока не построил себе палатку рядом с павильоном. Сложное оборудование — ультрацентрифуги, термостаты (тоже ультра), спектрографы и гейгеры — находится за сопкой, в лабораторном корпусе.
В павильоне, кроме профессора, молодой человек и две девушки — помощники и лаборанты. Работа буквально кипит, несмотря на старания Нейфаха придать ей еще более высокий темп. Но возвратимся к остановленному в начале повествования кадру, когда Нейфах взрезает хирургическими ножницами скелет ежа.
Он делает это, чтобы добыть икру. С помощью микроскопа взрезанные ежи-самки отделяются от ежей-самцов. Потом выбираются лучшие производители. Созревшая икра помещается в центрифугах, где она отделяется от прочей, ненужной для эксперимента ткани. Так же поступают и со сперматозоидами. Потом в чашке Петри, на которую нацелен тубус микроскопа, совершается таинство оплодотворения. Зачем? Об этом уже шла речь. Здесь мы не будем больше говорить о теоретических вопросах генетики. Поговорим о самом оплодотворении.
Прежде всего вероятность оплодотворения. Очевидно, она наиболее высока, когда на одну икринку приходится один сперматозоид. Если сперматозоидов мало, часть икры остается неоплодотворенной, много — наблюдается полиспермия, когда два или несколько сперматозоидов одновременно атакуют одну икринку.
Итак, икра помещается в чашку Петри, куда непрерывно поступает из компрессора воздух, чтобы она не загнила. Если смотреть в микроскоп, икра похожа на прозрачную сеть из круглых ячеек. Икринки ежей довольно велики, около 100 микрон. Но вот в поле зрения появляется огромная труба с черными полосами, оттеняющими сверкающий канал. Это пипетка со сперматозоидами. И тут с прозрачными икринками начинают происходить загадочные превращения. Прямо на глазах, в какие-то секунды, у них образуются крохотные выступы, которые быстро разглаживаются, после чего вокруг икринки появляется нечто вроде нимба. Это защитная оболочка. Она оберегает оплодотворенную икринку от второго сперматозоида. Но если сперматозоидов много, то второй претендент может успеть прорваться к оплодотворенной, но еще не облачившейся в защитный нимб икринке. Это и будет полиспермия.
Для природы достаточно, чтобы оплодотворились, развились и, превратившись во взрослых ежей, дали потомство всего две икринки. Нейфаху, чтобы добиться в исследовательской работе хорошей статистики, нужно, чтобы оплодотворилось как можно больше икры. По счастью, это же нужно и тем, кто работает над воспроизводством морской фауны. Чем выше процент оплодотворения, тем, естественно, быстрее восполняется убыль выловленных животных.
В море этот процент низок. Природа слепа. Ей неведомо, что человек превратился в промышленного пожирателя ее детей. Поэтому она работает по старинке, по принципу «двух икринок». У Нейфаха этот процент высок. Он следит за температурой и химизмом воды, продувает икру воздухом. Ему нужна хорошая статистика, и он нашел способы ее получить.
У Нины Мокрецовой процент очень низкий, ниже, чем в воде. Почему-то ее трепанги не хотят размножаться в неволе.
Когда Нина узнала, что среди приехавших на райкомовской «Волге» находится профессор Нейфах, она очень обрадовалась.
— Я слышала, что вы приехали в бухту Троицы, — сказала она, — и собиралась вас навестить. А тут вы сами приехали. Как хорошо! Может, вы посмотрите, почему у меня не выходит?
Прямо под открытым небом на пирсе стоят аквариумы. Там вдыхают родной океанский воздух здоровые бурые трепанги-производители. Конец июня — начало июля — самый пик нереста у трепанга. Вроде бы лучших производителей и в самое подходящее время берет Нина, а процент низкий, хуже, чем в воде, где год к году все меньше остается морского женьшеня.
Вновь чашка Петри и микроскоп. Но картина уже иная. В круглом серебряном поле микроскопическое персиковое варенье. Тот же веселый цвет, те же круглые ягоды. Это гонада самки трепанга, начиненная икрой. Икра-то и похожа на персиковое варенье.
— Покажите осаженную икру, — требует Нейфах.
На предметный столик ложится новая чашка.
— Нужно чище отделять икру, — говорит он, глядя в микроскоп, не зажмуривая, как это обычно делаем мы, непривычные люди, левый глаз. — Кроме того, икра не совсем созрела.
Действительно, в круглых ячейках заметны маленькие прозрачные кружки. Это ядра.
— В созревшей икре ядра сглаживаются.
— Я знаю! — вспыхивает Нина.
— А я это и не для вас рассказываю, — улыбается Нейфах. — Это я ему, — кивает он на меня.
— Я всегда беру только созревшую икру, — успокаивается Нина.
— И правильно делаете… А полиспермии у вас быть не может?
— Н-не знаю, полагаю, что нет… Впрочем, я об этом не думала, — честно сознается она.
— И напрасно. Проследите за типом деления. Если клетки делятся не на две, а на большее число частей — налицо полиспермия.
— Спасибо, Александр Александрович! А то варишься тут в собственном соку, и спросить-то толком не у кого.
— Зато вы первая, — смеется Нейфах.
— На самом переднем крае, — уточняет секретарь Хасанского райкома Александр Ильич Якина. — Ведь почти не осталось трепанга. Ой, как надо его разводить. Молодец, Нина. Вот еще бы гребешком кто-нибудь занялся…
— Только пусть продувает икру. — Нейфах оставляет микроскоп.
Нас уже ждет катер. Мы пойдем в бухту Тэми за гребешком…
* * *
