Умершие в мире живых. Европейские исследования - Коллектив авторов
Вместе с тем все перечисленные тенденции не имеют пока устойчивого характера. В Европе есть обширные регионы, в которых все эти новации представлены очень слабо или не представлены вовсе. И хотя большинство из них имеют глобальный характер и при имеющихся на данный момент тенденциях развития неизбежно должны получить всеобщее распространение, возможно, у них может появиться и какая-то альтернатива. Например, превращение праха с помощью новых технологий в искусственный бриллиант, как предлагает швейцарская фирма Algordanza. Пожалуй, большей степени миниатюризации захоронения достичь будет сложно. Не все эксперты согласны с тем, что традиционным кладбищам в Германии нужно срочно меняться. Михаэль Альбрехт (Michael Albrecht) из немецкой Ассоциации кладбищ уверен, что изменения будут происходить очень медленно. За последние годы, по его словам, ни одно кладбище еще не было закрыто, хотя все говорят о кризисе в этой сфере. Хотя Федеральный экологический фонд Германии (Deutsche Bundesstiftung Umwelt) еще несколько лет назад пришел к выводу, что новые формы «лесных кладбищ» на волне «экологической революции» постепенно отвоевывают территорию у традиционных природных парков, модифицируясь в ландшафтные парки, необходимо заметить, что в Германии этот процесс продолжается уже более столетия.
Несмотря на разнообразие инноваций, появляющихся в сфере погребальной обрядности, и коммеморативных практик разного типа, большинство из них является переработкой старых, иногда очень архаических форм. Погребальные культуры древних скотоводов-кочевников невольно перекликаются с формирующимися на наших глазах похоронными традициями современного «мобильного» общества, не укорененного в определенном месте и не связанного с ним надолго, а следовательно, не озабоченного поддержанием стабильных мест памяти. Это неизбежно приводит к постепенному выхолащиванию значений уже имеющихся мемориальных комплексов, превращению их в «пустые формы», которые нередко оказываются удобными для использования в современных бизнес-стратегиях. Многие из перечисленных нами эпизодов демонстрируют особые состояния в эволюции культурных форм и связанных с ними коммеморативных практик, вызванные частичным или полным забвением их первоначальных значений, их «опустошением». Эти состояния могут быть следствием как их естественной эволюции, так и намеренного вмешательства, направленного на «стирание», замалчивание, сокрытие тех или иных фактов или их значений в ходе конструирования «правильной» исторической или культурной памяти. Эти процессы характерны и для индивидуальной (автобиографической), и для семейной памяти и могут оказывать влияние на повседневные, в том числе ритуализованные практики, приводя к своеобразному редактированию устоявшихся правил поведения и традиций.
По-видимому, во всех этих случаях мы сталкиваемся с неким трансформационным механизмом, при помощи которого устаревающие, выходящие из активного употребления явления продолжают свое существование в культуре. Конечно, говоря о «ничто» или «пустой форме», мы не имеем в виду нечто, абсолютно лишенное всякого содержания. Любое устаревшее явление в большинстве случаев имеет значение пусть для небольшого, узкого, но устойчивого круга пользователей. То же, кстати, можно сказать и о вновь возникающих формах, которые весьма неустойчивы и редко способны немедленно стать «наполненными» для широкого круга людей, даже в современном информационном обществе.
Глава 4
Диалог живых и мертвых и поминальные практики в Южной Италии
О смерти говорить сложно не только ввиду ее непреложности и неотвратимости, не только вследствие банальности постулатов, существующих в ее отношении («смерть всегда есть смерть»; «люди рождались, страдали и умирали…» и т. д.), не только в силу абсолютно онтологического и универсального характера этого понятия, но и ввиду его полисемантичности, обусловленной, среди прочего, неразрывной связью смерти с другой, не менее глобальной категорией – жизнью. Этот аспект смерти побудил такого ее исследователя, как социолог и антрополог Л.-В. Томас, подчеркнуть, казалось бы, очевидное, – что смерть «встречается повсюду в процессе существования» и «присутствует на всех уровнях повседневной жизни» человека (Thomas 2006: 14). В этой связи уместно вспомнить, что, например, в изобилующей образными определениями народной культуре Сардинии смерть именуется и как sorre ‘e sa ‘ida (родная сестра жизни).
Начиная с самых ранних стадий антропогенеза, смерть перестает быть только биологическим и физиологическим явлением, но по преимуществу представляет собой культурный феномен и тотальный социальный акт, если прибегать к терминологии Э. Дюркгейма и М. Мосса. Она играет важнейшую роль в человеческой культуре, являясь предметом осмысления и мифологизации. Неслучайно А. Я. Гуревич именует смерть великим компонентом культуры и «экраном», на который проецируются все жизненные ценности (Гуревич 1992: 9). С глубокой древности тема смерти является одной из основополагающих в контексте религиозных практик, философии, медицины, искусства и даже политики (Там же), которые в попытках разрешения «вечных» вопросов (существование Бога, понятие человеческого бытия, место человека в жизни, его взаимоотношения с высшими силами, понятие судьбы и т. п.) рассматривают причины и различные грани процесса умирания, мистические аспекты прихода смерти, связанные с ней верования, представления о загробном бытии и роли смерти в его достижении.
Однако отношение к смерти на протяжении истории не представляет собой статичную категорию: в различные исторические эпохи и в контексте различных культур, религий и верований оно отличается предельной неоднозначностью. Более того, и в рамках одного макроареала понятие смерти на протяжении того, что Ф. Бродель называет «временем большой длительности» (la longue durée – Braudel 1958), радикально менялось, что красноречиво иллюстрирует, например, эволюция этого концепта и отношений между живыми и мертвыми в Европе начиная с раннего Средневековья и до наших дней (Арьес 1992).
Отдавая себе отчет в сложности и многоплановости понятия смерти как предмета изучения[5], мы не ставим своей целью его освещение ни в контексте современной Европы, ни даже в масштабах конкретного европейского государства. Настоящее исследование зиждется на более узком подходе и предполагает анализ лишь отдельных составляющих темы смерти в рамках одного региона, а именно – итальянского Юга. Мы обращаемся к примеру исторически относимых к нему островных областей Сицилии и Сардинии в силу того, что культурный код населения этих ареалов, в первую очередь Сицилии, традиционно отличает повышенная знаковость смерти и, в частности, культа предков (ср.: Fogazza 1989: 7; Billitteri 2003a: 40–41; Croce 2004: 79; Bilotta 2015). Отметим, что непосредственным объектом нашего интереса являются специфика и бытование в условиях современности ряда архаичных поминальных обрядов, в частности, поминальных трапез и «смертных» обрядов с участием детей, в силу высокой степени культурной консервативности этих областей, сохраняющихся и сегодня. Поскольку речь идет о католических регионах, в которых фактически исповедуется «народное христианство» (на особенностях которого мы остановимся ниже), подчеркнем, что, игнорируя литургическую и паралитургическую
