Айвен Сандерсон - Сокровища животного мира

Банановые листья медленно развернулись, и среди них появилось «лицо» — у меня не хватает слов, чтобы его описать. Может быть, вам случалось видеть, а если нет, то вообразите себе вдовствующую герцогиню, отвергающую дешевую сигарету! Широкая голова, крупный крепко сжатый рот, большие карие глаза, а над ними ребрышки домиком — точь-в-точь вздернутые брови. Эта гигантская бровастая жаба-сухолистка известна в науке под именем Bufo supercilialis.

Мы разразились хохотом, и животное убрало голову в листья. Оно скрылось из виду с величайшим достоинством и тактично не появлялось, пока не затих смех. Затем оно вышло на сцену, явно с заранее отрепетированным величи­ем, приостановилось, негромко икнуло и ровным шагом направилось прямо к тарелке Джорджа. Там оно внезапно уселось с невыразимо жалостным, умоляющим и скорбным видом.

Я встречал множество милых, симпатичных существ, но эта громадная плоская жаба кремового цвета по-своему больше всех напоминала человека. Просто невозможно было не думать о ней как об удрученной горем старушке, заслужи­вающей самого горячего сочувствия. Она была шести дюймов в длину и четырех в ширину, с большой широколобой плоской головой и короткими мощными лапами. Сверху она вся была кремового оттенка, а снизу белая; бока, от кончика носа до низа брюшка, включая щеки и наружные поверхно­сти «бровей», были густого кроваво-красного цвета. На задних лапах до самых пальцев чередовались кремово-белые и темно-красные, почти до черноты, кольца. Характер у нее оказался необыкновенно робкий, стеснительный, и она отли­чалась одной странной привычкой. Когда жаба, удаляясь «в кусты», чувствовала, что ее заметили, или просто считала себя виноватой, она внезапно как подкошенная плюхалась животом на землю, поджимала все четыре лапы и изо всех сил старалась сделать вид, что она просто безобидный сухой листок.

Конечно, с первого взгляда я понял, что это будет моя «самая любимая ручная зверюшка», и вскоре жаба совсем привыкла ко мне и уже не приседала от ужаса, когда я к ней прикасался. Я предоставил ей полную свободу и ничем не рисковал — ей понадобилось бы около получаса, чтобы пре­одолеть тридцать ярдов, которые отделяли наш лагерь от леса. Она научилась взбираться, цепляясь за брюки, по вытянутой ноге; когда мы обедали, она сидела у кого-нибудь на коленях, опираясь о край стола маленькими, совершенно человеческими ручками, терпеливо ожидая лакомых кусоч­ков. Брала она их из наших рук поразительно нежно и аккуратно и неторопливо глотала. Если кусок оказывался великоват, она запихивала его в рот одним или обоими большими пальчиками. Она всегда молчала, и от этого казалась еще мудрее.

Афа сообщил нам, что эти животные обитают в горном лесу под подстилкой из опавшей листвы, покрывающей землю. Он сказал, что просто выкапывает их.

Эта новая идея навела меня на новые мысли.

Если наш приятель Афа, подумал я, может проводить раскопки в лесной глуши, то, по-видимому, и нам ничто не может помешать делать то же самое. К счастью, с нами была дюжина африканцев-намчи и несколько прочных лопат. Я вывел своих людей на подходящее местечко у края поляны, примыкавшей к небольшому лесочку, и дал команду снять верхний слой земли на глубину примерно в два фута.

Результаты оказались поразительные. Когда прокладыва­ли первую траншею, на свет извлекли замечательную слепозмейку (Typhlops punktatus). Потом едва ли не с каждым движением лопаты нам попадался какой-нибудь фантастиче­ский неизвестный паук, многоножка, ящерица или краб.

Немного спустя из нашего лагеря прибежал Гонг-гонг — срочно звать меня обратно, потому что обе палатки повали­лись, и без нашей помощи им не справиться. Я неохотно оставил раскопки и поспешно прошел триста ярдов по опушке, отделявших нас от лагеря.

В лагере творилось нечто неописуемое. Обе палатки были поставлены бок о бок, а между ними, от переднего опорного шеста одной палатки к заднему шесту другой, был перекинут крепкий стволик молодого дерева. На нем держа­лось громадное полотнище брезента, спадавшее с двух сторон на крыши палаток, так что между ними образовался крытый переход, по площади более обширный, чем сами палатки. В одной палатке у нас была спальня, в другой мы работали; препараторские столы стояли между палатками, поэтому мы могли в любую погоду выходить туда и следить за работой препараторов, снимающих шкурки. Палатки у нас были двойные, причем внутренние, меньших размеров, полот­няные палатки имели отвесные стенки. Узкие промежутки между внутренними и внешними палатками были завалены разными пожитками. Так как все растяжки с одной стороны лопнули, эта монументальная постройка частично обруши­лась и погребла под собой наших препараторов, а частично покосилась под острым углом.

Те, кто оказался непогребенным, цеплялись за растяжки руками, зубами и чем только можно, чтобы палатка оконча­тельно не рухнула. Два добродушных охотника, которые заглянули навестить нас и обделать кое-какие дела, поддер­живали наших людей, которые держали растяжки. Вмешав­шись в эту неразбериху, я ухитрился споткнуться о един­ственную растяжку, которая пока еще держалась без посто­ронней помощи. С громким звуком лопнувшей струны она прекратила сопротивление, и вся постройка, сдавленно застонав, окончательно осела. Мы взялись за дело: надо было раскопать всех и вся и передвинуть палатки на другое место.

Вскоре обнаружилось, что проливные дожди размыли почву и скальное основание почти совсем обнажилось. Это происходит в тех случаях, когда защитный слой уничтожен, а почва под ним лежит тонким слоем. Колышки для растяжек уже некуда было забивать, и мы решили перенести лагерь немного подальше в лес, а не разбивать его опять среди травы. Пришлось заняться тяжелой работой по вырубке, пока наконец не очистился участок земли, сильно покатый и напоминавший перепаханное поле. Сомневаться не приходи­лось: придется его выравнивать.

Мы приступили к работе с невиданным энтузиазмом и достигли значительных успехов. Как вдруг коротышка Бас­си — он, так сказать, был ближе других к земле — издал истинно африканский звук наподобие удивленного фыр­канья.

— Хозяин, там сильно смешной зверь.

Все сбежались к нему — земля у его ног была почти сплошь покрыта диковинными черными червеобразными су­ществами по три дюйма длиной. Некоторые из них у нас на глазах распадались на куски, и эти кусочки быстро закапывались в землю.

Когда нам удалось наконец изловить несколько штук в целом виде, мы сунули их в небольшую бутыль, которую пришлось выкапывать из-под полатки и кучи снаряжения. Тут мы увидели, что они покрыты тончайшими круглыми чешуйками, а головы у них не найти — оба конца тела одинаково завершались гладкими круглыми обрубками. Эта странные маленькие подземные жители оказались совершенно слепыми и безногими ящерицами (а не змеями). Они деградировали до столь убогого состояния, поселившись в земле. Народного названии у них нет, они известны как Melanoseps. У них есть дальние родственники, сохраняющие в той или иной степени остатки конечностей, настоящие сцинки — ящерицы с очень маленькими лапками, есть суще­ства с жалкими маленькими выростами на месте лап, а в Азии водится еще одна форма — с хорошо развитыми перед­ними папаши и вовсе без задних. Melanoseps дошел до полнейшей червеобразности и вдобавок расстался с глазами

Мы выкопали множество этих необычных ящериц и нескольких змей. Затем послышалось еще одно африканское восклицание — кричал Фауги, и мы снова сбежались к нему. Перед нами была нора примерно двух дюймов в диаметре, уходящая вертикально вниз. Фауги уверял, что слышал оттуда громкий свист. Мы отнеслись к этому с некоторым скептицизмом — в этой поразительной стране никогда не знаешь, что тебя ждет: из любой норы может выскочить что угодно, от тяжеловесного кабана до невесомой блошки.

Очень осторожно мы окопали со всех сторон нору, пока она не оказалась на верхушке миниатюрного земляного вулкана, возвышавшегося в центре глубокой ямы. Потом осторожно взломали одну стенку и... застыли от изумления.

В небольшом проходе притаилась большая кирпично-красная толстая лягушка. Когда я ее поднял, она издала резкий свист и большими задними лапами вцепилась мне в запястье и предплечье пониже локтя. Руку пронзила острая боль, и не успел я понять, что к чему, как вся она выше запястья оказалась располосована мелкими, но глубокими царапинами. Я передал животное Фауги, и он держал его на вытянутой руке, пока я рассматривал пальцы на задних лапах. На кончике каждого пальца находилась подушечка, прикрывавшая первый сустав и рассеченная узкой щелью. Из каждой щели выдвигался острый загнутый белый коготь. Когти оказались втяжными, как у кошки, и сильнее выдвига­лись и втягивались, когда папа была вытянута.

Лягушку поместили в банку и окрестили «лягушкой с подушечкой и когтем», но только возвратившись в Европу, после детального изучения наших коллекций мы сумели сделать интересное открытие. Все пойманные нами такие лягушки оказались самками. Более того, полежав в консерванте они потеряли свой яркий кирпично-красный цвет, и у них на кже выступил четкий узор.