Юджин Линден - Обезьяны, человек и язык
Однажды мне довелось прочитать интервью с Элизабет Манн-Боргезе, дочерью Томаса Манна и женой итальянского философа, в котором она рассказывала о своих попытках общаться с собаками и шимпанзе. Она обучила сеттера Арлекино писать под диктовку на специально сконструированной пишущей машинке. Клавиши машинки он нажимал носом. Его словарь насчитывал шестьдесят слов, причем он пользовался семнадцатью буквами. Хотя в большинстве случаев сеттер писал только диктанты, но, по словам Боргезе, некоторые вещи он делал и по собственной инициативе. Однажды, когда она спросила пса, куда бы он хотел пойти, Арлекино, который очень любил кататься на машине, напечатал «авто». В другой раз ему очень не хотелось печатать, и он отвергал все попытки уговорить его заняться диктантом. Он долго потягивался и зевал, а затем, рассказывает Боргезе, подошел к машинке и напечатал носом: «a bad, bad dog» (плохой, плохой пес).
Не могу не выразить пожелания, чтобы в отчет Примака попал хотя бы один подобный эпизод, указывающий на то, что Сара воспринимает язык жетонов как средство личного общения, то есть относится к нему так, как Уошо и Люси к амслену.
Различия между Сарой и Уошо напомнили мне о непрекращающейся в среде лингвистов дискуссии о природе языка. Одну из сторон представляет Ноам Хомский, который своими теориями глубинных структур и порождающей грамматики произвел революцию в изучении синтаксиса. Однако, углубляя наше понимание синтаксиса, уделяя чрезмерное внимание его структурным аспектам, он упустил из виду основную цель языка – общение, в чем и был обвинен. Конечно, если человек придерживается точки зрения Хомского, то для него достижения Сары оказываются впечатляющим свидетельством способности шимпанзе к языковому обучению. Но если акцент сместить в сторону коммуникативных функций языка (как это сделали некоторые последователи Хомского), то достижения Сары бледнеют в сравнении с достижениями Уошо.
И тем не менее синтаксические аспекты языка нельзя игнорировать. Независимо от экспериментов Примака с Сарой, известный приматолог Дьюэйн Румбо начал недавно в Йерксовском региональном центре по изучению приматов (штат Джорджия) новые опыты по исследованию синтаксических способностей шимпанзе. Румбо обучает молодую самку шимпанзе по кличке Лана письменному общению, используя пишущую машинку, подсоединенную к ЭВМ. Как и в случае с Сарой, используются не буквы, а специальные символы, которые обозначают определенные предметы, действия и свойства (язык назван «йеркиш»). Лана уже обучилась употреблять правильный порядок слов – печатает утвердительные и вопросительные предложения. Возможно, именно Лана со временем ответит на вопрос Роджера Брауна о том, какого уровня сложности предложения могут составлять и понимать шимпанзе.
Пишущая машинка Ланы позволяет ей высказываться по собственной инициативе – свойство, которое отсутствовало в языке жетонов. Механический «субстрат» языка Примака, равно как и используемый им термин «задача», отражает его холодный, рассудочный подход к изучению поведения в целом. Жесткость построенного им языка и строго аналитическая постановка его коммуникативных задач позволили четко очертить способности шимпанзе в различных областях, имеющих самое непосредственное отношение к языку; но именно эти же особенности подхода снижают впечатление драматизма и общего смысла достижений шимпанзе. Примак не считает, что в том, что делают обученные шимпанзе, есть что-то драматическое. Но мне кажется, он не прав. Если не видеть в идее овладения шимпанзе языком ничего драматического, то это означало бы, что прежде мы никогда не придавали никакого значения уникальности человека как существа, владеющего языком. А это не так. Мы очень многое вложили в представление о том, что человек – это существо, полностью оторванное от всей остальной природы; мы всегда были в этом абсолютно убеждены.
14. ОБЩЕЕ РЕЗЮМЕ
Почему нас так волнует вопрос, владеет ли Уошо языком? Психолог Роджер Браун отвечает на этот вопрос в работе, посвященной критическому сопоставлению способностей детей и шимпанзе. Он пишет, что нам хочется, чтобы шимпанзе научились языку, возможно, по той же причине, по которой нас интересует исследование космического пространства. «Очень одиноко чувствовать себя единственными способными разговаривать существами во Вселенной. Нам бы очень хотелось, чтобы шимпанзе овладели языком и можно было бы обратиться к ним со словами: „Привет, незнакомцы! Каково это – быть шимпанзе?“» Легкомысленное высказывание Брауна почти в точности повторяет замечание Карла Юнга о том, что, если человек когда-либо захочет понять, что это значит – быть человеком, он должен будет разыскать какое-либо другое существо, с которым он мог бы разговаривать.
В работе «Непостижимое Я» Юнг писал, что человек останавливается перед загадкой познания самого себя, поскольку у него нет объекта для сравнения, необходимого для самопознания. «Человек знает, что отличает его от других животных с точки зрения анатомии и физиологии, но в отношении сознательного, рефлексивного бытия, характеризующегося речью, у человека нет никаких критериев для суждения о самом себе. На этой планете он уникален, и ему не с кем сравнить себя. Возможность сравнения и, следовательно, самопознания может возникнуть лишь в том случае, если человек сможет установить контакт с квазигуманоидными млекопитающими, обитающими на других планетах».
Вероятно, сенсационность зрелища разговаривающей Уошо и объясняется подсознательным ожиданием, что она окажется тем самым «квазигуманоидным млекопитающим», с которым мы сможем, наконец, установить контакт и в результате лучше понять, что это означает – быть человеком. Но почему же мы до сих пор игнорировали или недооценивали любые данные о «человекоподобном» поведении других млекопитающих? Безусловно, в идее разговора с существом другой природы есть нечто волнующее, но такая возможность таит в себе и угрозу, и хотя Браун считает себя «стоящим над схваткой», он не может не отдавать себе отчет в существовании такой угрозы. Перед тем как воскликнуть: «Каково это – быть шимпанзе?» – Браун пишет: «И снова, уже третий раз в этом столетии, у психологов появляются домашние шимпанзе, которые грозят научиться разговаривать». Все не так просто. Если мы действительно хотим разговаривать с шимпанзе, то ничто этому не мешает, поскольку техника обучения обезьян языку довольно проста. Все, что нужно, – это терпение, знакомство с языком жестов и желание разговаривать с шимпанзе. Однако мы, по всей видимости, совсем не горим таким желанием и, хотя это может показаться странным, в действительности вовсе не стремимся понять, что это значит – быть человеком. Возможно также, что нам по-прежнему не хотелось бы всерьез осознать тот факт, что мы сами являемся животными, хотя любая другая альтернатива выглядит в высшей степени неубедительно.
Уошо и ее товарищи-шимпанзе поставили нас лицом к лицу с явлением, связывающим человека со всей прочей природой, с тем самым звеном, существование которого мы успешно игнорировали и которое обходили своим вниманием с тех пор, как распрощались с изложенными в начале этой книги представлениями Иосифа Флавия, основанными на библейском мифе об изгнании человека из рая. Резкую критику, которую вызвали публикации о поведении Уошо, мы можем расценивать как отражение противостояния западного мировоззрения самому факту существования человекообразных обезьян. Уошо создает величайшую со времен Дарвина угрозу для целостности этого мировоззрения. Оно пошло на уступку, когда впервые было обнаружено существование человекообразных обезьян, и примирилось с ним. Но, признавая свое физическое сходство с приматами, мы выпячивали представление об уникальности поведения человека, чтобы сохранить в неприкосновенности идею бездонной пропасти, разделяющей человека и животных. И самой характерной чертой такого поведения считалось использование языка.
Часть 2
РЕАБИЛИТАЦИЯ ИНТЕЛЛЕКТА ЖИВОТНЫХ
15. ХАРАКТЕР ИЗМЕНЕНИЙ В НАУЧНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ
Эта книга начинается с описания представлений Иосифа Флавия о происхождении мира, – представлений, в соответствии с которыми человек является властителем мира, что и дает ему моральное право поступать с низшими тварями, как он пожелает. Я отмечал, что такой взгляд на природу зародился в зоне пустынного климата, когда отчуждение человека от мира животных резко усиливалось ростом самосознания, в результате чего возникло представление о самом себе как о существе высшего порядка, изначально предназначенном властвовать над всеми остальными. У народов, живущих во влажных тропических лесах в непосредственном соседстве со своими сородичами-обезьянами, биологическая изоляция человека менее выражена, и в мировоззрении этих народов обезьяны представляются лишь отчасти животными, а отчасти и людьми.
