Рэм Бобров - Беседы о лесе

И тем не менее зачастую ею пренебрегают! Видимо, практика работы с продукцией, выпиленной из хвойных лесоматериалов, настолько сильно вошла в привычку, что лиственные изделия избегают даже в тех случаях, когда для этого нет никаких оснований. Все же психологический барьер придется преодолевать, так как хвойный лес стал дефицитным.

Лесная зона оказалась одной из густонаселенных. Поэтому многие лесные массивы здесь носят защитные, санитарно-гигиенические и рекреационные (восстанавливающие силы) функции. В центральных и южных областях такие леса составляют 25 процентов лесного фонда.

Планируя в них лесозаготовки, приходится постоянно помнить, что лес — это один из важнейших элементов природного комплекса, который поддерживает в определенном равновесии водный баланс в почве, сохраняет полноводность рек, чистоту воздуха в городах и промышленных центрах, является местом обитания животных. Соотношение лесных и нелесных площадей в лесной зоне регулируется научно обоснованными рекомендациями. Изменение его в ту или иную сторону может отрицательно сказаться на природной обстановке края.

Пожалуй, нигде так тесно не переплетаются сельское и лесное хозяйства, как в лесной зоне. В Вологодской, Пермской, Костромской, Свердловской, Кировской, Новгородской, Ленинградской областях более половины земель находится под лесом. Сельскохозяйственные угодья здесь практически вкраплены в лесные массивы, и поэтому невозможно представить себе меры по коренному их улучшению без учета интересов лесоводства.

Для лесоводов лесная зона в отличие от многолесной не природный дар, а нива, возделываемая во имя лесного урожая. Лесоводы здесь не только берегут лес, следят за рациональным его использованием и своевременным восстановлением, но и заботятся о повышении продуктивности угодий. Они делают все возможное, чтобы леса росли быстрее и каждый их гектар приносил людям максимум пользы.

Красивых мест в центральной России много. Чтобы полюбоваться ими, достаточно выйти за околицу любой деревни — и… глаз не отведешь! Поля золотистыми волнами уходят к лесу, от которого исходит упоительная свежесть. Меж полей по распадинам как бы в нерешительности, куда направить свой путь, петляют ручьи. Текут они плавно, неторопливо. Прибрежный кустарник будто покрыт халатом, расшитым драгоценными камнями. Чего только не вкраплено в него. Здесь и красный бисер боярышника, и рубиновые зонтики ягод калины, и кружева рябиновых листьев, и золотистые блестки смородины.

И как-то не вяжутся со всей этой милой красотой будничные, порою даже обидные названия, приставшие ко многим российским угодьям. Действительно, подъезжаешь к излучине какого-либо ручья; впереди бархатная, пестрящая малиновыми головками клевера поляна, серебристые ивы ласково склонились к темной заводи, а у бетонного моста, перекинутого через ручей, указатель: «Мутная протока», или и того хуже: «Черная грязь». И настроение сразу меняется, и, конечно, не в лучшую сторону. Надо, однако, признать, что оснований у наших практичных предков именно так называть эти места наверняка были. Они не раз, видимо, застревали с возами на переправах через подобные протоки.

Но сейчас строят прочные мосты, содержат в порядке дороги, вдоль них возводятся добротные и красивые строения. И пора уже менять старые несуразные названия речушек, долин и деревень на новые, соответствующие сегодняшней действительности. Правда, и среди них есть такие, что требуют самого почтительного отношения. Взять, например, слово «обжа». Многие сейчас, пожалуй, и не знают, что оно означает. А означает оно надел земли, вернее, даже не надел, а участок, который крестьянин в состоянии был обработать своими силами, на своей лошади, чтобы прокормить семью.

Хорошее слово «обжа». В нем труд и любовь к земле, усердие наших предков в извечной борьбе за жизнь, за благополучие своих домочадцев и родины.

Много «обж» в лесной зоне России. Среди них и такие, что превратились в обширные, хорошо ухоженные поля, на которых есть где разгуляться стосильному трактору. Но чаще, подойдя к указателю с этим трогательным названием, останавливаешься в растерянности; где же обжа? Перед глазами заросший крапивою пустырь, на котором не то что лошади, а тем более трактору — человеку с лопатою делать нечего! Куда делась земля?

Ее нет. Есть заросли ольхи, корявый березняк, гнилой осинник.

Мы, лесники, те же земледельцы, что и наши соседи-крестьяне, живущие вместе с нами в деревнях и селах; лишь перечень забот у нас несколько иной. И погибшие обжи есть у нас. Правда, они непохожи на сельские, и названий у них нет. Однако горечь на сердце при виде заросшего корявым чернолесьем соснового бора или заболотившейся вырубки та же, что и при виде пропавшей сельской обжи.

Сколько же лесного чертополоха выросло в России на месте сосновых боров и ельников! Сколько болот появилось после вырубок стройных лесных рощ.

Много! Особенно в лесной зоне. Леса здесь были всегда под рукою. Стоило лишь протянуть ее — и деньги в кармане. Часть их вполне можно было бы использовать в свое время на лесовосстановление, осушение и уход за лесом. Правда, особенно винить наших предков не стоит, они, возможно, и не подозревали о надвигающейся угрозе и поэтому не принимали необходимых мер.

Теперь совсем иное дело. Население страны растет. Растут и энергетические потребности людей. Чтобы удовлетворить их, все чаще приходится обращаться к запасам природы, накопленным за долгие столетия. Но запасы эти не беспредельны. По самым оптимистическим подсчетам, леса, нефти, газа, угля хватит одному-двум поколениям. А дальше что? Вынужденное голодание? Искусственное ограничение народонаселения?

Конечно, нет! Человечество уже научилось с помощью растений накапливать значительно больше энергии, чем это делалось раньше. Благодаря высокой агротехнике, рачительному использованию почвы, достижениям селекционеров опытные земледельцы сейчас получают в 3–5 раз больше продукции с гектара, чем, скажем, два десятилетия назад. И это далеко не предел.

Проблема повышения плодородия земли беспокоит лесоводов не меньше, чем хлеборобов, тем более что лесникам приходится иметь дело с самыми бедными и неудобными почвами.

«Лес может расти на таких почвах и местах, где хлеб не произрастает или производство его не окупается», — писал в свое время К. Маркс. Это совершенно справедливо и в наши дни. Под лес обычно отходят малоценные участки земли: каменистые всхолмления, заболотившиеся участки, бедные минеральными веществами пески, скальники. Охапка плохонького сена — вот, пожалуй, и весь урожай, который могли бы собрать с него земледельцы. Иное дело лес. Деревья, наращивая древесину, как живой амбар, из года в год накапливают в себе урожай лесной нивы. Да и хлопот с лесным гектаром меньше: не надо ежегодно сеять и убирать, так как проводят все это один раз за несколько десятков лет.

Наиболее перспективными для активного лесоводства землями, наверное, следует считать болота и переувлажненные леса. Их в стране много. В лесной зоне испаряется влаги зачастую значительно меньше, чем выпадает осадков. Не успев стечь в реки, вода превращает почву в зыбкую жижу. Корни деревьев, которым для дыхания также необходим воздух, задыхаются в ней и вынуждены располагаться как можно ближе к поверхности, где почву еще пронизывают мельчайшие, заполненные воздухом поры. Если этот слой невелик, то деревья обречены на голодание.

В жаркое лето на заболоченных участках деревья могут и засохнуть: их слабая корневая система не успевает обеспечивать все дерево влагой.

Рассчитывать на хороший урожай на таких землях не приходится. Деревья влачат жалкое существование и нередко так и остаются всю жизнь недорослями. А земель с избыточной влажностью в РСФСР много: их более 300 миллионов гектаров. Половина этой площади — открытые болота с толстым слоем торфа и плохо разложившегося мха; остальная часть покрыта низкосортным корявым лесом, гектар которого дает в старости не более 50 кубометров древесины.

Издавна люди стремились отвоевать землю у болот. Впервые в России осушение в больших масштабах было предпринято, как известно, при строительстве Петербурга. Территория, где теперь центр города, была заболочена. Сплошное болото тянулось вдоль берегов Невы и Фонтанки, Дворцовая площадь была сырым лугом, заросшим кустарником. Болотистые топи тянулись вдоль Финского залива вплоть до самого Петергофа и Стрельны. Топкие болота окружали район Озерков.

По межеванию 1790 года половина территории Петербургского уезда была заболочена. После того как там проложили осушительные каналы, комариные болота преобразились: на их месте раскинулись парки и луга. В то же время начали осушать и леса. На третий-четвертый год после прокладки каналов прирост древесины резко увеличился. На знаменитом болоте «Суланда» после осушения сосны стали расти в шесть раз быстрее. В начале XIX века лесоводы отметили столетний юбилей осушенному болоту, а лес на нем все набирал силу. «Суланда» — прекрасный пример эффективности лесоосушительной мелиорации.