Дональд Джохансон - Люси. Истоки рода человеческого
Камиль Арамбур (стоит) приезжал в Омо в поисках окаменелостей и работал там еще в 30-х годах Он вновь посетил это место в 1967 году вместе с Кларком Хоуэллом и Ричардом Лики, возглавив французскую группу совместной экспедиции трех стран. Вскоре Арамбур умер, и его сменил Ив Коппанс, который на этом снимке очищает челюсть слона
Кларк Хоуэлл — пионер в области комплексного изучения местонахождений ископаемых остатков. Планомерное обследование отложений Омо — в конечном счете его заслуга. На этом снимке Кларк Хоуэлл расчищает горизонт, содержащий небольшие фрагменты ископаемого материала, чтобы не нарушить их расположения, он удалил породу вокруг находок, так что каждая из них оказалась на небольшом возвышении.
Работу палеоантрополога часто сравнивают с составлением картинки-головоломки. Это хорошая аналогия, так как в обоих случаях нужно восстановить из отдельных частей единое целое. Но собрать головоломку гораздо проще. У того, кто этим занимается, все нужные детали под рукой. Можно высыпать их на стол и приступить к работе. Если у человека есть капля здравого смысла, он не будет перебирать все кусочки, подыскивая пару к какому-то одному из них. Он начнет с того, что разложит их по цвету: синие в одну сторону, красные — в другую. Потом он отберет все фрагменты с прямыми краями, так как именно они образуют «рамку» складной картинки, которую несложно составить. Затем наступит очередь синих и красных фрагментов, и пространство внутри рамки постепенно заполнится.
Антрополог не может так работать. Кусочки попадают ему в руки не по порядку. Когда был найден первый неандертальский череп, его просто не с чем было соединять. Потом был найден яванский обезьяночеловек, неизвестно каким образом связанный с предыдущим. Затем — находки в южноафриканских пещерах; это было множество отдельных кусочков, различавшихся как бы по цвету: скажем, синие для грацильных особей и красные для массивных. Дарт, Брум и Робинсон сумели сложить вместе часть мелких фрагментов, но «рамки» все еще не получалось. Зиндж, найденный Луисом Лики, явился еще одним элементом; и наконец, его возраст оказался первой из деталей, образующих край картинки.
Заслуга Кларка Хоуэлла заключается в том, что полученные для Омо датировки составили «рамку», а найденные им остатки гоминид (хотя сохранность их была далеко не идеальной) хорошо вписались во внутреннее пространство. Кларк нашел четыре различных типа гоминид. Поскольку древность их была ему известна, он сумел если и не подогнать отдельные элементы друг к другу, то все же разложить их на столе в определенном порядке, чего никто раньше не мог сделать. Не менее важно и то, что некоторые фрагменты относились к плиоцену и имели возраст больше двух миллионов лет. Кларку, как он и надеялся, удалось вырваться за пределы плейстоцена.
Вот перечень, составленный Хоуэллом в 1976 году и содержащий описание найденных им четырех типов гоминид:
Некрупный тип, напоминающий южноафриканскую грацильную разновидность австралопитеков. Появляется в Омо около 3 млн. лет назад и сохраняется на протяжении полумиллиона, а может быть, и миллиона лет. Правда, качество находок делает эту последнюю цифру спорной.
Массивный вариант, более сходный с «супер-робустом» зинджем, чем с массивными южноафриканскими особями. Он появляется около 2 млн. лет назад и исчезает на уровне 1 млн. лет. Среди найденных в Омо остатков гоминид представители этого типа встречаются чаще всего.
Следы Homo habilis. Они представлены несколькими зубами человеческого типа, датированными приблизительно в 1,85 млн. лет.
И наконец, Homo erectus. Впервые появляется около 1,1 млн. лет назад.
Как только эти четыре типа были отделены друг от друга и расположены в хронологическом порядке, стали возникать идеи об их возможных родственных отношениях. Поскольку, например, все грацильные особи встречаются ранее двух миллионов лет, а все массивные — после этой даты, возникло подозрение, что вторые — потомки первых. Это подозрение усилилось, когда был изучен южноафриканский материал, где грацильные австралопитеки тоже оказались старше массивных. Было это простым совпадением или же намеком на истинное расположение фрагментов загадочной картинки?
Далее, Homo habilis появляется в Омо, так же как и в Олдувае, после рубежа в два миллиона лет. Может быть, и у него был грацильный предок? Все эти данные так хорошо увязывались друг с другом, что возникал соблазн объединить четыре линии в одно родословное древо (см. схему на с. 208, справа). Но Кларк считал, что не следует спешить. «Предположения — это еще не выводы», — не раз напоминал он мне. Мы сознавали, что, прежде чем принять эту схему, хотя она и была уже признана многими, нам нужно иметь дополнительные данные. Как мы увидим в следующей главе, они были получены в Кооби-Фора, Летоли, Хадаре.
Когда я перевелся из Университета штата Иллинойс в Чикагский университет к Хоуэллу, слово «Омо» было у всех на устах. Студенты и аспиранты только о том и говорили. В лабораторию хлынул поток данных — карт, цифр, самих окаменелостей; гипотезы относительно их интерпретации возникали как грибы. Сам Кларк, по обыкновению, был очень осторожен в выводах.
Он признает, что в те времена сомневался в реальности Homo habilis. «Мне предстояло взять этот барьер, — рассказывал Хоуэлл. — Я колебался. Утверждение Луиса Лики, что человек умелый — это древнейший из известных представителей рода Homo, казалось мне логичным в той мере, в какой оно могло быть подкреплено ископаемым материалом. Однако найденные костные фрагменты не позволяли делать столь далеко идущих выводов. Я не раз имел возможность изучить олдувайские окаменелости и был хорошо знаком с ними. Материал был необыкновенно интересным, но не вполне убедительным. Лишь гораздо позже, когда мы начали находить похожие окаменелости в Омо с аналогичной датировкой в 1,85 млн. лет, я почувствовал, что первоначальное предположение Луиса было, по-видимому, верным и что между австралопитековым предком и Homo erectus хватит места для промежуточного вида. Но тогда мы еще не могли этого доказать».
Попав сразу в гущу научных споров и дискуссий, я испытывал страшное возбуждение — присутствовать там, где рождаются новые идеи, это ли не счастье! Я с большим оптимизмом относился к Homo habilis, чем Кларк. Мне это было простительно — я был моложе, не столь опытен и нес меньший груз профессиональной ответственности на своих плечах. В то время мой голос ничем не выделялся из общего детского лепета аспирантов Кларка.
Впервые взглянув на зубы гоминид, найденные в Омо, я решил: человек. Это было интуитивное чувство — я не имел права так думать. Я никогда не изучал коллекции австралопитековых в Южной Африке. Я только читал о них и видел некоторые муляжи в лаборатории Кларка. Предметом моих занятий были шимпанзе. В качестве темы диссертации я выбрал подробное исследование зубной системы этой обезьяны. Полная морфология: половые различия, популяционная изменчивость, ранний онтогенез каждого бугорка на каждом зубе. Мне хотелось ответить на все возможные вопросы о зубах шимпанзе: как они растут, каким образом пережевывается пища и почему именно так, а не иначе.
Изучив три сотни черепов шимпанзе (все доступные в США материалы), я разработал собственную систему сопоставления индивидуальных данных с помощью перфокарт. В процессе работы я настолько хорошо изучил зубы шимпанзе, что, начав позднее сравнивать их с зубами других антропоморфных обезьян — горилл, орангутанов, а затем с зубами человека и австралопитеков (по муляжам), я вдруг стал интуитивно сознавать, что характерно для обезьяны, что — для австралопитека и что — для человека.
Большинство антропологов рано или поздно специализируются в какой-нибудь одной узкой области. Моей областью оказались зубы. Мне повезло, что я ими занялся. Доктор наверняка говорил вам: «Какова пища, таков и сам человек». В этом больше правды, чем может показаться поначалу. Ваши зубы выдадут вас: они расскажут, что вы собой представляете и откуда вы родом. Тут уж ничего не поделаешь.
Взглянув на найденные в Омо зубы, которые Кларк предположительно относил к роду Homo, я подумал, что можно без колебаний назвать их человеческими. Повторяю, я так подумал. Но тут же поймал себя на мысли, что мне нужны дополнительные знания. Хорошо бы самому посмотреть южноафриканские коллекции — оригинальные находки, а не муляжи. Впервые в жизни я осознал, что существует нечто такое, о чем я просто обязан знать больше. Я ощутил также острое желание выехать в поле и самому найти что-нибудь стоящее.
Чтобы закончить диссертацию, мне нужно было изучить еще некоторое количество черепов шимпанзе. Две коллекции хранились в Европе. Вместе с теми, что я обследовал в США, получилось бы 826 черепов — достаточно солидная с точки зрения статистики выборка. (Между прочим, все черепа принадлежали современным шимпанзе. Наука не знает ни одного ископаемого черепа этой обезьяны.)
