Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения - Якоб фон Икскюль
Об этом мы можем говорить с полной уверенностью с тех пор, как Мюллер продемонстрировал, что всякая живая ткань отличается от неживых механизмов тем, что, наряду с физической энергией, содержит «специфическую» жизненную энергию. Для внесения окончательной ясности сравним живой мускул с колоколом, и мы увидим, что колокол может выполнить свою функцию — зазвенеть, — только если мы будем раскачивать его из стороны в сторону. Всякая попытка заставить колокол звучать другими способами потерпит неудачу: ни нагревание или охлаждение, ни воздействие кислотами или щелочами, ни действия магнитов или электрического тока не возымеют никакого влияния на его функцию — колокол будет молчать. И напротив, живой мускул, жизненной функцией которого является сокращение, будет сокращаться под влиянием всех внешних воздействий до тех пор, пока они не прекратятся. Колокол функционирует как мертвый объект, испытывающий внешние воздействия, живой мускул — как субъект, преобразующий все внешние воздействия в одно и то же раздражение, которое провоцирует его сокращение.
Если бы у нас было несколько живых колоколов, каждый — со своим звучанием, то можно было бы исполнить мелодию, воздействуя на них не только механическими, но также электрическими и химическими средствами, ибо звуки-субъекты (индивидуальные тональности)[56] отдельных колоколов раздавались бы в ответ на любой из таких раздражителей.
Однако значение живых курантов состояло бы не в этом, поскольку в конечном счете, даже если бы они управлялись химическим или электрическим способом, они всё равно остались бы лишь механизмом, пусть и наделенным бесполезными звуками-субъектами.
Куранты, состоящие из живых колоколов, должны были бы обладать способностью издавать мелодию не только в ответ на механическое воздействие, но и сами по себе. При этом каждый звук-субъект должен был бы приводить в действие следующий за ним в соответствии с порядком звуков, обусловленным мелодией.
Именно это и происходит в каждом живом теле. Мы можем, конечно, вспомнить, что во многих случаях — особенно при передаче возбуждения от нервов к мускулам — живая игра звуков-субъектов заменяется механико-химическим сцеплением. Но подобные случаи всегда являются лишь следствием механизации, выступающей в качестве вторичного процесса. Вначале все зародыши живых существ состоят из свободных клеток протоплазмы, которые подчиняются только мелодической индукции своих звуков-субъектов.
Неопровержимое доказательство этого факта привел Арндт[57] в своем фильме, в котором на наших глазах разворачивается возникновение слизевика. Вначале зародыши этого гриба состоят из трех подвижных амеб, которые заняты тем, что поглощают бактериальную флору, будучи совершенно независимыми друг от друга. При этом амебы размножаются делением. Чем больше пищи, тем быстрее умножается их количество. В результате пища в один момент повсеместно истощается.
И тогда происходит нечто необычное: все амебы образуют несколько равномерных групп и в составе этих групп сходятся к общему центру. Добравшись до него, они громоздятся друг над другом, так что прибывшие на место первыми становятся надежными опорными клетками, а следующие за ними служат лестницей. После того как достигнута конечная высота столбика толщиной с волос, клетки, прибывшие последними, превращаются в плодовые тела, семенные капсулы которых содержат живые споры. Ветром семенные капсулы развеиваются и переносятся на новые пажити.
Никто не усомнится в этом случае в том, что тонко выстроенная механика тела этого гриба суть произведение свободно живущих клеток, которые подчиняются лишь мелодии, властвующей над их звуками-субъектами.
Исследования Арндта весьма важны и потому, что здесь идет речь о живом существе, которое на первом этапе своей жизни ведет себя как животное, а на втором становится растением.
Нельзя игнорировать тот факт, что у всех амеб — и грибные амебы не являются здесь исключением — есть свой, пусть и ограниченный, окружающий мир. В нем из окружения в качестве носителей значения выделяются бактерии, их воспринимают и с ними взаимодействуют амебы. Сформировавшийся же гриб уже является растением, не имеющим характерного для животных окружающего мира, но заключенным в жилую оболочку, состоящую из факторов значения.
Фактором значения, который целиком определяет существование взрослого слизевика, является ветер, навстречу которому он разрастается с поразительной последовательностью. Хотя его строение не так совершенно, как шапка одуванчика, его споры легко становятся добычей ветра, который обеспечивает их распространение на большой территории.
3. Усвоение значения
Ареал обитания, который мы видим распростертым вокруг животного, с позиции самого животного представляет собой его окружающий мир, пространство которого наполнено самыми разными носителями значения. Ареал обитания растения, который мы можем очертить вокруг места его произрастания, с позиции растительного субъекта превращается в жилую оболочку, сформированную из различных факторов значения, которые подвержены постоянной смене.
Жизненная задача животного и растения состоит в том, чтобы усваивать носители или факторы значения в согласии со своим субъективным планом.
Нам часто приходится говорить об усвоении пищи. Однако, как правило, мы вкладываем в это понятие слишком узкий смысл. Усвоение пищи — это не только ее измельчение при помощи зубов и химическая переработка в желудке и кишечнике, но также ее распознавание при помощи глаз, носа и нёба.
Нельзя забывать, что в окружающем мире животных всякий носитель значения усваивается посредством восприятия и действия. И в каждом функциональном круге повторяется один и тот же процесс, состоящий из восприятия и действия. Допустимо даже называть функциональные круги кругами значений, поскольку их задача заключается в усвоении носителей значений.
В случае с растениями не может быть и речи о функциональных кругах, и всё же значение их органов, выстроенных из живых клеток, состоит в усвоении факторов значения, наполняющих их жилую оболочку. С этой задачей они справляются благодаря своей форме, приспособленной для таких целей, а также тонко слаженному строению своих тканей.
Когда мы наблюдаем, как ветер играет с облаками, мы приписываем меняющимся формам облаков меняющееся значение. Но это лишь игра нашей фантазии, ибо многообразие форм облаков — лишь порождение смены направления ветра, и оно строго подчинено закону причины и следствия.
Совершенно иная картина открывается перед нами, когда мы следим за грациозным полетом семени одуванчика по ветру или наблюдаем за вращением крыльев, несущих семена клена или легкие плоды липы.
Ветер не является здесь причиной формообразования, как это было в случае с облаками, вместе с тем формы настроены на ветер как на фактор значения, который они различным способом используют для распространения семени.
И всё же есть такие люди, которые склонны приписывать ветру
