В. Дольник - Непослушное дитя биосферы
Обучение
Долгое детство нужно человеческому ребенку затем, чтобы растянуть период самого эффективного обучения — период импринтингов, которые возможны, лишь пока в мозгу продолжается формирование новых структур.
Запечатление речи
Многих всегда поражал парадокс: речь, самое сложное и совершенное из всего, на что способен человек, ребенок осваивает в столь раннем возрасте, в котором во всем другом мало на что способен, несмышленыш.
Сравнительно недавно этологи нашли разгадку этого парадокса: ребенок не изучает речь, он ее запечатлевает, импринтингует. Тут самое место объяснить, чем запечатление отличается от свободного, произвольного обучения чему угодно и когда угодно. Последнее требует повторения, запоминания, интеллектуальных усилий и может происходить в любом возрасте; без употребления полученные знания быстро утрачиваются. Так мы с вами во взрослом возрасте учим компьютерный язык или «вдалбливаем» в себя иностранный язык. То и другое для нас — маленький подвиг.
А вот беспомощный птенец канарейки, сидя в гнезде, запечатлевает песню своего отца, не делая для этого никаких усилий. Она просто «впечатывается», вбирается в некие матрицы, специально для того образующиеся в мозгу в определенном возрасте и ни для чего другого не предназначенные. Если вместо песни отца птенцу проигрывать на магнитофоне песню другого вида птиц — он запечатлеет ее. Лишь спустя год выросший птенец попробует впервые воспроизвести песню — и у него это сразу неплохо получится. Более того, ему теперь до конца жизни ее не забыть. Импринтинг — это инстинктивный акт, он не требует от животного ни догадливости, ни воли, ни сознания, ни интеллекта. Это открытие этологов — их главный вклад в проблему человеческой речи, и очень жаль, что ни лингвисты, ни детские психологи не могут пока осознать, сколь многое это меняет.
Программа запечатления речи занимает несколько лет, начинаясь в еще внешне бессознательном возрасте. Вроде совсем не интересуясь нашими разговорами, пассивно слушая речь и не пытаясь ее воспроизводить, запечатлевающий «компьютер» мозга завершает первый этап анализа ее структуры и назначения. Программа компьютера столь совершенна, что в двуязычных семьях она идентифицирует два параллельных языка, разделяет их и запечатлевает оба. Мать неосознанно помогает ребенку усваивать речь тем, что все время, находясь при нем, говорит. Умная, образованная, на людях молчаливая женщина, которая, конечно, не раз слышала от педантов-рационалистов, что новорожденный ребенок глуп, как личинка, как амеба, наклоняясь к нему, говорит, говорит и не может остановиться — тоже врожденная программа, нарушь которую, послушайся мать знатоков рационального воспитания, развитие речи ее ребенка затянется, как оно затягивается у приютских детей.
В этом возрасте (до года) имитационная машина ребенка занята своим делом: пробует издавать разные звуки, причем не только те, что использует родной язык, но и звуки, никогда им не слышанные, общечеловеческие. Говорить же она совершенно не пытается, а те слоги, которые почти во всех языках означают «мама», «баба», «папа» «дада», сначала порождает спонтанно, лишь потом привязывает к тем людям, которые на них реагируют. (На «баба» у русских, например, радостно реагирует бабушка, а у таджиков — дедушка — «бабай»). Этологи полагают, что к речи как чисто человеческому явлению сигналы не имеют отношения: у многих животных есть сигналы призыва родителей, полностью врожденные. Заметьте, что в этом возрасте ребенок отказывается их произносить по вашей просьбе. Так же поступают и животные, если воспитатель, издавая сигнал призыва самого себя, пытается вызвать подражательный ответ у детеныша.
К году ребенок начинает явно понимать многое из того, что ему говорят, и исполнять некоторые команды. Но никто не доказал, что он реагирует на наши фразы «как человек». Вполне может быть, что он понимает нас другим, не имеющим отношения к речи механизмом, общим у него с животными. Иными словами, пока что понимает, чего мы хотим, тем же способом, каким понимает нас наша собака.
Чуть раньше года у ребенка включается программа заполнения словаря: он показывает на предметы глазами и рукой и требует, чтобы вы их называли. Как и все инстинктивные программы, она упорна и упряма: малыш снова и снова заставляет вас называть одни и те же предметы. Если есть возможность, он требует, чтобы это делали разные люди. Вы можете ясно видеть, что его как сознательное существо совершенно не волнует, что одни и те же предметы или очень сходные по внешнему виду могут называться по-разному, а внешне несходные предметы — одинаково. Во всем этом должен разбираться не его разум (да он бы и не смог сделать этого), а структуры мозга, составляющие словарь. С этого момента мозг ребенка готов к обратной игре с вами: вы называете предмет, а он его показывает. В этой игре вам приходится, чтобы различать сходные предметы, снабжать их прилагательными — большой, маленький, синий, красный и т.п., и эти слова быстро усваиваются. В это время возможности запечатления и распознавания образов огромны. Если родители используют их для своего самоутверждения, они добиваются чудес: я видел ребенка, которого отец научил показывать на цветных таблицах всех птиц СССР (400 видов); в Японии по телевидению показывали мальчика, который безошибочно тыкал в таблицу знаков катаканы (70 иероглифов). «Забивать» голову ребенка однобокими и бесполезными знаниями, конечно, не нужно, но бояться, что ребенок слишком усердно пополняет свой словарный запас, если он сам инициатор этого, видимо, не надо.
До полутора-двухлетнего возраста имитационная машина ребенка как бы издевается над нетерпеливыми родителями: время от времени, воспроизводя отдельные слова, она разговаривать не желает. Зато когда программа ее «врубит», слова и фразы вылетают из него почти непрерывным потоком, причем как к месту и осмысленно, так и спонтанно и без смысла.
Семейная идиллия. Лесная мышь согревает мышат, вылизывает их, обучает приемам самосохранения, добывания пищи. А они обязаны своими программами учиться у матери и многое запечатлевать на всю жизнь. Если заменить мать посторонней мышью, мышата начинают плохо учиться, ведь это не соответствует команде «учись у матери». По этой же причине отстают в развитии дети в детских домах. В определенный момент мышата покинут мать, а если замешкаются — она их прогонит. Семья обязана распадаться.
В этом возрасте можно наблюдать одну удивительную особенность ребенка: прекрасно зная, как называется данный предмет, он упорно называет его по-своему, либо на каком-то тарабарском языке, либо применяя другое слово. В этом он бывает упрям и зачастую добивается своего: мать начинает употреблять «его слово». Бывает, такое детское словечко надолго остается общесемейным. Не исключено, что тут проявляет себя очень древняя программа, к человеческой речи отношения не имеющая. Дело в том, что многие животные, например попугаи, скворцы, врановые, могут пользоваться договорным языком. Одна птица может обозначить другую или какой-нибудь важный объект своим знаком, зачастую звукоподражательным, а другие птицы могут ее знак принять или отвергнуть. Не исключено, что развитие звукового общения у предков человека происходило через стадию «договорного языка». Возможно также, что это наследие (признание права каждого придумать новое слово) и теперь необходимо нам, чтобы речь поспевала за изменением условий.
Говоря о консерватизме животных и детей, мы выяснили, что у них особая, инстинктивная логика, запрещающая самим придумывать причинно-следственные связи, воспринимать причину и следствие как обратимую связку. Когда в программе овладения речью наступает период освобождения от инстинктивной логики, освоения логики окружающих его взрослых, ребенок становится «почемучкой». С упорством и неутомимостью, свойственной инстинктивной программе, он начинает беспрерывно и по всякому поводу спрашивать: «Почему? » и «Зачем?» Некоторые его вопросы умиляют вас своей глубиной и взрослостью, а часть поражает своей нелепостью, упрямо повторяемой. Дело в том, что для его логической машины, доставшейся от предков, причина и следствие совсем не очевидны, противоположная связь выглядит тоже возможной. Обрывая «почемучек»: «Нипочему, вырастешь — узнаешь!»— мы вредим им. К пяти годам, завершив программу овладения речью и логикой, ребенок начинает свободно мыслить на любые отвлеченные темы, становится способным изучать любые премудрости.
Долгое детство нужно человеческому ребенку затем, чтобы растянуть период импринтингов — самого эффективного обучения. А этот период возможен, пока продолжается формирование новых структур в мозгу.
