Александр Никонов - Человек как животное
Тикает внутри нас эта поведенческая бомба. Будь бдителен, товарищ! Следи за уровнем серотонина!..
Ну а мы после всех этих печальных известий возвращаемся к другим инстинктам, ведь не мясом единым жив человек! Да и Дольника, с которого начался наш рассказ, мы как-то несправедливо подзабыли, увлекшись триптофаном и химическим регулированием поведения млекопитающих. А ведь Дольник достоин памятника, я считаю. Ну так пусть памятником ему послужит хотя бы эта длинная глава. Достоин!
Виктор Дольник, стоявший, а может, сидевший свесив ноги, на плечах Лоренца, был наблюдательным, как Шерлок Холмс! Но если последний мог по грязному пятну на штанине определить, что человек приехал их пригорода, то Виктор Рафаэльевич по каким-то неуловимым телодвижениям разумного существа замечал его совсем не разумную природу. Тем, кто не знаком с его работами, коротким пунктиром расскажу о некоторых его выводах, а тем, кто знаком, просто напомню, выбрав из дольниковских сокровищ наиболее яркие блестки.
Дети…
Проще всего выискивать признаки животного поведения, наблюдая за ними, потому что дети меньше социализированы и, соответственно, ближе к естественности.
Почему все дети любят строить шалаши, забиваются под столы, накрыв их одеялом, имеют странную тягу к дуплам и пещерам? Это работает инстинктивная программа постройки гнезда, свойственная многим приматам.
Почему дети любят качели и карусели? Потому что мы изначально раскачивающиеся и перелетающие с ветки на ветку создания. Нам это в кайф, нам это в радость! Отсюда и наши детские сны о полетах.
Иногда животные инстинкты добивают аж до культуры, воплощаясь в языке в виде пословиц и поговорок. Откуда, например, пошло выражение «держаться за мамину юбку»? Почему вообще дети инстинктивно за нее хватаются? Да потому что у наших далеких предков была (и осталась у нас) программа хватания за мамин хвост. Или за мамину шерсть. Давно уже наши самки потеряли и шерсть на теле, и хвост, а программа никуда не делась. И потому малыш периодически на прогулке пытается вцепиться пятерней в то, что свисает с мамы, — юбку, джинсы.
Откуда взялся международный «детский обычай» засыпать с плюшевым мишкой? Почему с плюшевым мишкой, а не с целлулоидной куклой или не с березовым поленом? Да потому что мишка лохматый, а инстинкт «вцепиться в шерсть» никуда не делся, ведь все обезьяньи малыши ездят на мамах. Поэтому нашим детям уютнее и спокойнее засыпать с чем-то мягким и шерстистым. Когда-то наши детеныши засыпали прямо на теплых дышащих мамах со стукающим сердцем, а сейчас томятся в холодных кроватках одни. А маленькие обезьянки всегда паникуют, оставшись без мамы. Это вшито в конструкцию! С этим дети рождаются. Поэтому наши дети обожают прибегать в кровать к родителям, а если нужно засыпать в одиночестве, удовлетворяются эрзацем — плюшевым мишкой, который включает инстинктивную программу успокоения… Мы с моей сестрой, будучи совсем маленькими, в выходные дни, когда родители спали подольше, поутру прибегали к ним в комнату, залезали под одеяло и, свернувшись калачиком досыпали утренние часы в окружении родительского тепла. Почему мы так поступали? А хотелось! (О важности тактильных контактов, кстати, мы еще поговорим, когда заведем речь о браке и любви. Ведь формат брака и форма любви — тоже видовые признаки.)
А откуда взялась поговорка «рвать на себе волосы»? Да оттуда же! В стрессовой ситуации, когда разум практически полностью выключается и работают только зверские инстинкты, неожиданно может выскочить тот самый детский: когда страшно — хватайся за шерсть, мать вынесет. Вот и хватаются за ближайшую шерсть — на собственной голове.
Война…
Обезьяны воюют молодняком в отличие от секачей (кабанов), у которых бьются между собой только матерые, взрослые самцы с поседевшей шерстью. Мы же, визгливые приматы, призываем в армию и посылаем на смерть детей 18 лет. И это тоже наш видовой признак.
Говоря о формах ведения войны обезьянами, Дольник обращался к павианам и другим видам приматов, живущих в саванне. Почему? Потому что наши предки тоже обитатели саванны. Природный театр военных действий и тактико-технические характеристики воюющих конструкций диктуют боевой порядок и образ действий. И вот Дольник обратил внимание, что на древних фресках и рисунках построение войск соответствует построению готовых к войне павианьих стай:
— В маршевом порядке построение следующее: в центре идут доминанты — патриархи стада, вокруг которых все самое ценное — самки с детенышами. Впереди боевой авангард — субдоминантные особи, молодые самцы. Сзади — арьергардное прикрытие из самцов третьего ранга, послабее. Если местность пересеченная, плохо просматриваемая, с двух сторон могут быть еще два небольших отряда флангового прикрытия. Но если предстоит война с другим племенем павианов — например, случился пограничный конфликт, — два войска павианов выстраиваются друг перед другом в виде двух полумесяцев вогнутыми сторонами друг к другу. В центре — патриархи.
Причем любопытно, что конфликт между стадами может разрешиться всеобщей бойней, а может — схваткой двух самых сильных особей. По типу показательного боя Пересвета и Челубея.
Знали бы эти богатыри, почему вдруг они затеяли свой бой перед лицом татарских и русских ратей! Только потому, что в них сработали древние обезьяньи программы.
Но не всегда павианы начинают битву:
— Если два стада обезьян случайно встречаются на границе двух территорий, их вожаки важно проходят через строй своих войск, внимательно смотрят друг на друга, а потом, если граница не нарушена, пожимают друг другу руки, обнимаются — подтверждают мирный договор. За ними уже по субординации могут обняться подчиненные. Это обезьяний ритуал. И он тоже сохранился у нашего вида.
Когда наши президенты, то есть лидеры территориальных образований, прилетают в гости друг к другу, они видят, что их встречают не барышни в национальных одеждах (что было бы приятно глазу), не кабинет министров, не семья президента, а почему-то всегда строй войск — почетный караул. Откуда тянется этот обычай? Оттуда, из далекой саванны. Ему сотни тысяч лет, просто за десятки тысяч лет цивилизации никому никогда в голову не пришло отменить это… Причем по всем обезьяньим правилам сначала жмут руки друг другу и обнимаются лидеры стран, то есть самцы-доминанты, а уж потом — их свита, министры…
Мы уже знаем, что защита своего ареала обитания — инстинктивное дело, и что у нас этот инстинкт называют словами «патриотизм» и «защита родины от захватчиков». Но здесь любопытно, что зверь, вторгшийся на чужую территорию, инстинктивно, то есть автоматически, чувствует себя неправым. Что-то его сковывает. Поэтому в животном мире чужака (порой даже более сильного физически) чаще всего побеждает хозяин территории. И поэтому спортивная статистика отмечает: гости чаще проигрывают матчи хозяевам поля. Это настолько общеизвестно, что даже не вызывает вопросов. На чужом поле играть неловко, неудобно. Объяснять сей ведущий к проигрышу дискомфорт логическими причинами бессмысленно, потому что он идет изнутри. Из нашей животности, из инстинктов.
«Мы» и «они»…
Одна моя знакомая очень не любит «черных». «Черными» она называет кавказцев, азиатов и всех прочих, кто отличается от «белых». У нее нет к ним ненависти или логически объяснимой неприязни, только четко фиксируемое физиологическое неприятие:
— Не могу на рынке у них ничего покупать, неприятно. Кажется, у них все грязное.
Многие люди — их еще называют националистами — стараются свое физиологическое неприятие чужих как-то объяснить. В психологии это называется рационализацией. Рационализация — попытка словами объяснить чувства. Попытка, заранее обреченная, поскольку средства ее реализации негодные: слова оперируют сферой логики и размещаются в коре головного мозга, а эмоциональное неприятие идет из подкорки, от инстинктов. Поэтому возникает псевдообъяснение типа «они все грязные», «они все злые», «от них плохо пахнет», «они наши природные враги» и т.д. Порой поверх физиологии накручивается ажурная надстройка словесной мифологии типа мирового еврейского заговора, «плана Даллеса» и пр. Из этого вырастает идеология радикального национализма и его жуткие практики в виде погромов и концентрационных лагерей для евреев или «врагов нации».
Инстинкт разделения на своих и чужих довольно силен и в качестве иллюстрации запустить его можно искусственно в любом однородном коллективе. Психологам известен классический эксперимент — группу студентов делят по жребию, то есть совершенно случайным образом, на две подгруппы. Одна из них по условиям эксперимента должна носить, условно говоря, белые шапочки, другая — синие. Через некоторое время совершенно автоматически происходит деление — «синие» подсознательно начинают воспринимать обладателей синих шапок как «своих», а «белых», естественно, как «не своих». То есть чужих. В соответствии с этим делением выстраиваются и отношения — к своим хорошие, к чужим плохие. Далее возникают объясняющие это мифологемы — наши справедливые, а чужие дурные.
