Дональд Джохансон - Люси. Истоки рода человеческого
Дети миссионеров обычно бедны, а Луис был самым бедным из них. У него не было средств ни в школе, ни в университете, ни после его окончания. В течение многих лет он перебивался пожертвованиями и стипендиями, выпрашивал то, что мог выпросить, читал лекции за мизерную плату, писал случайные книги и статьи. С самого детства он бредил африканской предысторией. Прошлое зажгло в его груди неукротимый жар, который никогда не затухал. Тогда в Кении нельзя было заработать на жизнь занятиями археологией или палеоантропологией. Луис делал все что мог. Однажды он отдал своему портному трость из африканского черного дерева в обмен на одежду. Зная, как анализировать почерк, он подрабатывал экспертизой сомнительных документов; помогал одному человеку, искавшему кости динозавров в Танзании; находил скелеты и керамику в захоронениях в Восточной Африке. Луис собрал огромную коллекцию каменных орудий. Доставив ее в Лондон для каталогизации, он получил субсидию, чтобы вернуться в Африку для сбора новых орудий. Так он и ездил туда и обратно все двадцатые годы. Однажды сэр Артур Смит Вудворд предоставил ему четыреста фунтов для двухлетних полевых исследований. В другой раз ему было поручено написать работу о предыстории Африки. Он представил труд, состоявший из 700 тысяч слов, который оставался неопубликованным в течение 30 лет, так как Луис отказался сократить в нем хотя бы один абзац.
Занимаясь всем этим, испытав много неудач и разочарований — физических, профессиональных и финансовых, — он постепенно застолбил территорию, которая в конце концов принесла ему мировую славу. Он обнаружил местонахождения ископаемых остатков на берегу озера Виктория и в ущелье Олдувай в Танзании. Но при всем этом карьера его чуть было не потерпела крах.
Будучи молодым человеком, он дважды запятнал свою репутацию. Все еще разрываясь между стремлением к научной респектабельности и финансовыми проблемами, он женился на молодой англичанке Фриде Эйверн, которая как-то посетила Восточную Африку. Поначалу она охотно сопровождала его в бесконечных поездках и ничего не имела против жалкой лачуги, переполненной каменными орудиями, костями, африканскими поделками и шкурами животных. Но вскоре такая жизнь перестала ее удовлетворять. Она была счастлива только во время периодических поездок в Англию. Да и здесь она все чаще и чаще оказывалась в одиночестве, пока Луис работал в музее, разбирая горы привезенных им материалов. Этот стиль жизни не способствовал укреплению семьи, и раскол между ними увеличивался, несмотря на рождение двух детей. В конце концов Фрида решила, что с нее достаточно. На свои собственные деньги она купила маленький домик близ Кембриджа и поселилась в нем постоянно.
Луис мог навещать ее, когда хотел, но он все реже и реже пользовался этой возможностью. Он был увлечен грандиозными проектами, а в 1933 году встретил Мэри Николь, молодую студентку-археолога и иллюстратора. Она должна была сделать рисунки каменных орудий для книги, которую он писал. Вскоре после этого они полюбили друг друга. Мэри ездила с ним в следующем году в ущелье Олдувай, а позднее, когда Луис и Фрида формально развелись, вышла за него замуж.
Луис Лики в зените своей славы — одетый в комбинезон, который он всегда носил в поле, очки подвешены на шнурке, чтобы не разбить их во время бесконечных странствий, подчас ползком и на четвереньках, по отложениям. В руках — ископаемые зубы млекопитающих.
Вся эта история шокировала общественное мнение, она подтверждала представление о сумасбродном характере Луиса. Его отец был англиканским священником, а мать — достойной его супругой. Они были оскорблены поведением сына, так же как и обе сестры Луиса, вышедшие замуж тоже за священников (один из них позднее стал епископом Восточной Африки). Оба семейства — Лики и Базетт (девичья фамилия его матери), составлявшие большую, переплетенную родственными узами ультраконсервативную группу, считали поступок Луиса скандальным. Общественное мнение Найроби, косное, как во всех колониальных странах, тоже было недовольно неортодоксальным поведением Лики.
Луису было суждено пережить не только это. Вскоре разразился еще более серьезный скандал, на этот раз научный. Работая на озере Виктория, он сделал две интересные находки. Первая состояла из нескольких кусочков черепа с удивительно гладким лбом, не имевшим ничего общего с тяжелыми надбровными дугами неандертальского или пекинского человека. Вторая представляла собой нижнюю челюсть, которая позднее получила печальную известность как «канамская челюсть». Она была гораздо более человекоподобной, чем по-прежнему пленявшая всех пилтдаунская. Обеим окаменелостям сопутствовали остатки вымерших слонов, а вместе с канамской челюстью было найдено еще более древнее слоноподобное животное — Dinotherium. Обнаружив столь древние остатки млекопитающих и эти странные, по-современному выглядевшие фрагменты костей гоминид, Лики решил, что он нашел нечто необычайное. Его вдруг осенила невероятная мысль (что вообще было характерно для всей его научной карьеры): если пекинскому и неандертальскому человеку свойственны примитивные черты, а вновь найденная форма ими не обладает, то именно она и должна представлять ту линию развития, которая привела к современному человеку; другие же линии — просто тупиковые ветви.
На протяжении всей своей научной деятельности Лики был склонен видеть в своих находках все более и более древних представителей линии истинного человека. Он считал, что гоминиды, найденные другими учеными в Китае, на Яве, в Южной Африке или пещерах северной Европы, не были нашими предками. Все это боковые ветви. Трудно сказать, когда именно эта мысль овладела им, но он отстаивал ее до самой смерти. Понятно, что ученый, склонный к таким идеям, был прямо-таки окрылен находками на озере Виктория.
Он послал ликующий доклад в Лондон, собираясь отправиться туда вслед за ним и лично представить находки. Один из друзей предупреждал его, что сделанные им выводы о геологической локализации находок и их связи с вымершими животными нуждаются в более солидном обосновании. Лики уже попал однажды впросак. Он поспешил объявить о древности человека из Олдувая, а геолог Перси Босвелл из английского Имперского колледжа, посетивший Олдувай, установил, что эта «древность» — результат захоронения в более давнем слое. Позднее было показано, что возраст находки — всего лишь около 15 тысяч лет. Но Лики был молодым упрямцем, настолько переполненным верой в себя и в свои возвышенные идеи, что он отмахнулся от предостережений, как от надоедливых мошек.
В Лондоне он опять встретился с Босвеллом, который уже относился к Лики с недоверием из-за его оплошности с олдувайским человеком. Теперь Босвелл без конца придирался и придирался к находке на озере Виктория, так что Лики, доведенный до отчаяния, попросил, чтобы Королевское общество предоставило Босвеллу субсидию для поездки в Африку. Друзья вновь предупредили Лики, что ему нужно иметь бесспорные доказательства.
Но он их не имел. Металлические колышки, которыми он отметил местонахождение ископаемых остатков, были использованы туземными воинами как наконечники для копий. Проливные дожди изменили вид местности. Теперь Лики трудно было с точностью указать, где он нашел кости. Но хуже всего было то, что некоторые из сделанных им ранее фотоснимков изображали совсем другое место.
Вернувшись в Англию, Босвелл опубликовал в журнале Nature разгромную статью.
Отзвуки этих катастроф преследовали Лики в течение многих лет. Такие вещи забывались бы скорее, если бы он признавал свои ошибки. Но Лики был воплощенным упрямством. Он писал: «Значение челюсти из Канама заключается в том, что она может быть датирована с помощью геологических, палеонтологических и археологических данных. Это… не только самый давний из всех фрагментов, найденных в Африке, это древнейшая в мире находка истинного Homo».
Столь далеко идущие мысли действуют подобно наркотику. От них трудно отказаться, и Лики никогда не смог этого сделать. Он направил всю свою энергию на раскопки в ущелье Олдувай, где работал вместе со своей женой Мэри. В отличие от Фриды Мэри была очень довольна такой жизнью. Она понимала работу Луиса и дополняла ее собственным археологическим анализом первобытных каменных орудий и древних стоянок. Свои лучшие исследования они делали вдвоем, пока их не разделили растущие противоречия во взглядах. К тому же Лики стал все чаще отлучаться в лекционные турне. Горькая ирония состоит в том, что Лики в последние годы жизни совершенно не посещал Олдувай — место, где он сделал свои наиболее выдающиеся открытия. Заботу о продолжении исследований взяла на себя Мэри, которая в конце концов переехала в Олдувай на постоянное жительство. Она и теперь живет здесь в небольшой хижине, примыкающей к ее лаборатории.
