Карл Циммер - Эволюция: Триумф идеи
Вероятно, это несоответствие выражено слишком слабо, чтобы проявиться в ближайшем поколении. Но Дарвин уже привык думать о незаметных геологических изменениях, в результате которых на Земле возникают горы. Здесь речь шла о биологическом аналоге горообразования. Если бы некая популяция птиц оказалась на одном из Галапагосских островов, то отдельные особи, лучше других приспособленные к жизни именно на этом острове, произвели бы на свет следующее поколение. И если бы времени было достаточно, эти изменения привели бы к возникновению нового вида.
Дарвин придумал хорошую аналогию этому процессу. Фермеры, ухаживая за растениями, всегда отбирают лучшие из них. Затем они используют для посева семена только этих лучших растений, получая из них растения нового поколения. Если этот процесс продолжается достаточно долго, растения этого фермера начинают отличаться от других разновидностей. Но в природе нет фермера. Там есть только животные и растения, конкурирующие друг с другом за выживание — за свет, или воду, или пищу. Они тоже подвергаются отбору, или селекции, — селекции без селекционера. А в результате, понял Дарвин, жизнь могла возникнуть сама по себе, и в отдельных актах творения не было нужды.
«Все равно что признаться в убийстве»Дарвин ненадолго отвлекся от еретических размышлений и записей, чтобы найти себе жену. До путешествия он был влюблен в женщину по имени Фанни Оуэн, но вскоре после отплытия экспедиции она вышла замуж за другого. Вернувшись, он некоторое время размышлял, стоит ли ему вообще жениться. Будучи методичным ученым, Чарльз и здесь решил собрать все аргументы воедино и записал их на листочке — «за» и «против». Слева он написал «Жениться», справа — «Не жениться», а в середине добавил: «Вот в чем вопрос». Новоявленный Гамлет рассуждал о том, что как у холостяка у него будет больше времени для научных занятий и разговоров в мужских клубах. Ему не придется думать о заработке ради детей. С другой стороны, жена привнесет в его жизнь «легкую женскую болтовню» и постоянное дружеское общение в старости. В конце Дарвин просуммировал аргументы и вывел окончательное заключение: «Жениться — Жениться — Жениться. QED[1]».
В жены Дарвин выбрал свою кузину Эмму Веджвуд. Его не интересовали светские женщины, которых он встречал в Лондоне. Вместо этого он обратил внимание на племянницу матери, выросшую, как и он сам, в деревне. Сама девушка давно интересовалась Дарвином и с удовольствием общалась с ним во время его нечастых визитов в Веджвуд-Хаус. Она с радостью принимала его ухаживания, хотя ухаживал он неуклюже, делая туманные намеки и непонятные жесты. Тем не менее Эмма оказалась совершенно не готова, когда в один прекрасный день он нервно выпалил, что хочет на ней жениться. Она ответила согласием, но была настолько потрясена, что тут же ушла проводить обычное занятие в воскресной школе.
Вскоре, однако, она привыкла к мысли выйти замуж за человека, обладающего, по ее мнению, «идеальным мягким характером». В общем, Эмма была счастлива. Дарвина же беспокоила мысль о том, что за время, проведенное на «Бигле», он сделался слишком замкнутым и нелюдимым для женитьбы; надежду вселяла лишь мысль о браке с Эммой. «Я думаю, что вы смягчите мою натуру, — писал он ей, — и быстро поможете мне понять, что в мире существует большее счастье, чем строить теории и собирать факты в тиши и одиночестве».
Эмму тревожило лишь одно: разговоры Чарльза о природе и о законах, которые, возможно, ею правят. Эмма, набожная прихожанка англиканской церкви, видела, что у Чарльза есть сомнения относительно Библии. «Сделайте мне одолжение», — писала она ему, прося перечитать Евангелие от Иоанна: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга». Эмме казалось, что, начав с любви, Дарвин еще может стать настоящим христианином.
В ответном письме он написал, что «полон энтузиазма в этом вопросе», но даже беглый взгляд на записные книжки того времени убедил бы нас, что жених не был до конца искренен. Он склонялся к мысли, что религия — больше вопрос инстинкта, нежели какой-то там любви к истинному Богу. Но любовь — любовь к Эмме — не позволяла Дарвину полностью раскрыть ей все, что он думал по этому поводу.
После свадьбы Чарльз привез Эмму в Лондон, и у молодой четы началась спокойная размеренная жизнь. Эмма продолжала тревожиться о душе Чарльза, эта тема присутствует практически во всех написанных мужу письмах. Так, в письме 1839 г. она тревожилась о том, что Чарльз так поглощен поисками истины в природе, что полностью закрывается от истины иного сорта — той, что может раскрыть перед человеком только религия. Он верит лишь в то, что можно доказать, и потому не в состоянии принять «иные вещи, которые не могут быть доказаны тем же способом и которые, если истинны, окажутся, вероятно, выше нашего понимания». Она умоляла Чарльза не забывать, что сделал Иисус для него лично и для остального мира. Дарвин оставил это письмо без ответа, но запомнил на всю жизнь.
В 1839 г. Дарвин опубликовал «Дневник изысканий по естественной истории и геологии стран, посещенных во время кругосветного плавания корабля ее величества „Бигль“ под командой капитана королевского флота Фицроя». Книга имела громадный успех и еще больше укрепила и без того прочную репутацию Дарвина как натуралиста. К моменту ее выхода Чарльз и Эмма были женаты уже три года и имели двоих детей; молодые люди решили, что пора покинуть Лондон. Им надоела преступность, угольная пыль, оседающая на одежду, и лошадиный помет, который так и норовил прилипнуть к подметкам. Они хотели растить детей в деревне, где выросли сами. Дарвины подобрали себе небольшое имение Даун-Хаус — 18-акровую ферму в Кенте, в 16 милях от Лондона. Чарльз стал, как тогда говорили, фермером-джентльменом; он посадил на своей земле цветы, завел лошадь и корову. Он совершенно перестал появляться в научных обществах. Необходимую информацию он получал по переписке или в беседах с приглашенными на уик-энд тщательно подобранными гостями. (Эразм, кстати сказать, не любил уезжать из Лондона и навещать брата; он с иронией относился к деревенским пристрастиям Чарльза.)
Все это время Дарвин продолжал втайне обдумывать свою теорию эволюции. Он написал короткую статью с обоснованием теории естественного отбора и в 1844 г., закончив ее, оказался в сложном положении. Он не знал, что делать дальше. Он не мог даже поговорить с кем-нибудь о своей теории. Готовя доказательства в ее пользу, он собирал сведения у десятков самых разных людей, но никому из них Дарвин не рассказывал, для чего ему эта информация. Мальчик, который боялся сказать отцу, что не сможет стать врачом, превратился в мужчину, который боялся поведать кому бы то ни было о своих опасных идеях.
Но вечно так продолжаться не могло. Дарвин должен был поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Он должен был найти ученого, способного квалифицированно оценить его теорию и, может быть, найти в ней принципиальную ошибку, которую сам он, Дарвин, не заметил. Его выбор пал на Джозефа Гукера, молодого ботаника. После возвращения «Бигля» именно он изучал привезенные из кругосветного путешествия образцы растений, и теперь Дарвин надеялся, что Гукер окажется достаточно восприимчивым к новому и не отметет его теорию с порога, назвав автора богохульником. Он написал Гукеру:
«С самого моего возвращения я занят одной весьма дерзкой работой, и я не знаю ни одного человека, который не назвал бы ее весьма глупой. Меня так поразило распространение галапагосских организмов и пр., что я решил наугад собирать любые факты, имеющие хоть малейшее отношение к вопросу о том, что такое виды. Я прочел горы книг по сельскому хозяйству и растениеводству и ни на миг не прекращал собирать факты. Наконец появились проблески света, и теперь я почти убежден (в противоположность первоначальному моему мнению), что виды (это как сознаться в убийстве) не постоянны… Я считаю, что нашел (вот дерзость!) простой способ, при помощи которого виды точно приспосабливаются к самым разным условиям. Вы охнете и подумаете про себя: „На какого человека я тратил свое время и письма“. Я бы и сам пять лет назад так подумал».
Гукер полностью оправдал надежды Дарвина. «Я с большим интересом знакомлюсь с вашими представлениями о том, как могли происходить такие изменения, — написал он в ответ, — поскольку ни одно из существующих сегодня мнений на эту тему меня не удовлетворяет».
Реакция Гукера немного приободрила Дарвина, и через несколько месяцев он набрался смелости показать свое эссе Эмме. Он понимал, что жену это встревожит, но хотел подстраховаться: он хотел, чтобы в случае его безвременной смерти работа была опубликована. Эмма прочла эссе. Она не стала рыдать или падать в обморок. Она просто указала на места, написанные менее внятно. После утверждения Дарвина о том, что, по его мнению, естественный отбор мог создать даже такой сложный орган, как глаз, она подписала: «Сильное допущение».
