Эдвард Уилсон - Хозяева Земли
Рис. 8–2. Яномами — одно из последних примитивных индейских племен Южной Америки. Около 10 000 яномами живут в 200–250 деревнях, ревностно оберегающих свою независимость. Набеги на соседние деревни являются нормой. На этой фотографии воины выстроились в ряд на рассвете накануне такого набега. Их лица и тела разрисованы разжеванным древесным углем. (Фотография и разрешение на ее воспроизведение любезно предоставлены Napoleon A. Chagnon.)
В VI веке в Китае вспыхнуло восстание одной буддийской секты, которая именовалась «Великая колесница» (Махаяна); ее приверженцы решили уничтожить всех «демонов» этого мира — начиная с других буддийских монахов. В Японии буддизм превратился в орудие феодальной борьбы, породив такое странное сочетание, как «монахи-воины» (сохэй). Имперское военное правительство окончательно совладало с их могущественными монастырями только к концу XVI века. После реставрации Мейдзи в 1918 году японский буддизм стал частью «духовной мобилизации» нации.
А как обстояли дела в доисторическую эпоху? Может быть, ведение войн каким-то образом связано с развитием сельского хозяйства, появлением деревень, повышением плотности населения? Насколько мы можем судить, это было не так. Массовые захоронения — по-видимому, целых кланов — обнаружены в могильниках в долине Нила и в Баварии, относящихся к эпохе верхнего палеолита и мезолита. Многие в таких захоронениях умерли насильственной смертью — от копий, стрел и дубин. У человеческих скелетов, датируемых временем от 40 000 до примерно 12 000 лет назад, нередко раздроблены черепа и процарапаны кости. К этому периоду относятся знаменитые памятники палеолита — наскальные рисунки в Ласко и других пещерах, — на которых мы часто видим пронзаемых копьями, умирающих или уже мертвых людей.
Рис. 8–3. Пронзенные, как правило, несколькими копьями фигурки часто встречаются в пещерной живописи эпохи палеолита в разных уголках Европы. Возможно, на рисунках изображены «обычные» убийства или казни, но более вероятно (по мнению автора этой книги), что на них показано убийство иноплеменников, которых поодиночке подстерегали вооруженные группы. (Источник: R. Dale Guthrie, The Nature of Paleolithic Art [Chicago. University of Chicago Press, 2005].)
Проверить частоту межгрупповых конфликтов в древнейшей истории можно еще одним путем. По оценкам археологов, когда популяции Homo sapiens начали расселяться из Африки (около 60 000 лет назад), первая волна переселения докатилась до Новой Гвинеи и Австралии. На этих «выселках» потомки первых поселенцев жили до появления европейцев, занимаясь охотой и собирательством или примитивным земледелием. Примеры современных популяций со столь же древней родословной и архаической культурой — аборигены о. Малый Андаман у восточного побережья Индии, пигмеи Мбути (Центральная Африка) и бушмены Канг (Южная Африка). Все они агрессивно защищают свою территорию или по крайней мере проявляли такое поведение в историческом прошлом.
Среди тысяч изученных культур найдется лишь горстка таких, которых антропологи считают «миролюбивыми». Среди них — некоторые группы эскимосов («медные эскимосы», ингалик), гебуси, обитающие в низинах Новой Гвинеи, семанги — народ, населяющий внутренние части Малаккского полуострова, сирионо — индейский народ в Боливии, яганы — одна из аборигенных народностей Огненной Земли, варрау — индейский народ в Венесуэле, а также аборигены западного побережья Тасмании. Но по крайней мере у некоторых из них отмечен высокий уровень насильственной смертности. У гебуси и медных эскимосов один из трех взрослых людей умирает, убитый другим. Антропологи Стивен Леблан и Кэтрин Реджистер пишут: «Это можно объяснить тем, что в маленьких обществах практически все — родственники, хоть и дальние. Естественно, встает ряд сложных вопросов. Кто член группы, а кто — аутсайдер? В каком случае гибель от чужой руки считается убийством, а в каком — смертью на поле боя? Эти вопросы и ответы на них складываются в весьма расплывчатую картину. Оказывается, что так называемое миролюбие куда больше зависит от определения терминов „человекоубийство“ и „война“, чем от реальности. На самом деле некоторые из этих племен ведут и войны тоже, просто они обычно считаются незначительными».
Осталось ответить на ключевой вопрос, касающийся динамики генетической эволюции человека: был ли естественный отбор на уровне групп достаточно силен, чтобы преодолеть мощное сопротивление естественного отбора на уровне особей? Другими словами, смогли ли силы, благоприятствующие инстинктивному альтруизму, перебороть индивидуальный эгоизм? Как показали математические модели 1970-х годов, групповой отбор может возобладать при высоком относительном уровне вымирания или уменьшения численности групп, представители которых не несут альтруистических генов. Один из классов таких моделей свидетельствует, что, когда темпы повышения численности групп, в состав которых входят особи-альтруисты, превосходят темпы увеличения числа особей-эгоистов в пределах групп, генетически обусловленный альтруизм может распространиться в популяции в целом. Недавно, в 2009 году, биолог-теоретик Сэмюэль Боулз предложил более реалистичную модель, хорошо описывающую эмпирические данные. Он ставит следующий вопрос: если группы с высоким уровнем сотрудничества имеют больше шансов выйти победителями из конфликтов, то был ли уровень межгрупповых конфликтов достаточно высок, чтобы сказаться на эволюции общественного поведения человека? Судя по оценкам смертности взрослых особей в группах охотников-собирателей с начала неолита до настоящего времени (см. табл. 8.1) — да, был.
Таблица 8–1. Археологические и этнографические данные о доле смертности взрослого населения за счет гибели на войне.
Выражение «лет назад» в средней колонке относится к 2008 г. [Источник: Samuel Bowles, «Did warfare among ancestral hunter-gatherers affect the evolution of human social behaviors», Science 324:1295 (2009). Приведенные в источнике оригинальные ссылки здесь опущены.]
Таким образом, племенная агрессивность восходит к более древним временам, чем неолит, хотя никто пока не может сказать точно, насколько более древним. Возможно, она появилась в эпоху Homo habilis, для которого жизненно важным ресурсом была падаль или мясо, добытое на охоте. Возможно также, что агрессивность досталась нам в наследство от еще более давних предков, общих у людей и шимпанзе. Убийство сородичей в группах шимпанзе, а также смертельные межгрупповые схватки отмечала еще Джейн Гудолл и многие исследователи после нее. Выясняется, что общий уровень смертности в результате внутригрупповых и межгрупповых конфликтов примерно одинаков в случаях шимпанзе, охотников-собирателей и примитивных земледельцев. Правда, конфликты, не приводящие к гибели участников, случаются у шимпанзе гораздо чаще, чем у людей, — в сотни, а то и тысячи раз.
Шимпанзе живут в группах, которые исследователи приматов называют «сообществами». Численность такой группы может достигать 150 особей, которые защищают территорию до 38 кв. км. Плотность популяции при этом низкая, около 5 особей на квадратный километр. Сообщества делятся на подгруппы по 5–10 обезьян, которые вместе путешествуют, едят и спят. Самцы проводят всю жизнь в одном и том же сообществе, а большинство молодых самок переходят в соседние. Самцы более общительны, чем самки. Кроме того, они остро чувствуют малейшую разницу в статусе и постоянные проявления демонстрационного поведения нередко кончаются дракой. Они образуют кратковременные союзы и прибегают к разнообразным уловкам и обманным маневрам, чтобы выжать все преимущества из собственного статуса или, наоборот, избежать неприятностей от самцов, занимающих более высокое положение в иерархии. Конфликты в группе молодых самцов шимпанзе удивительно похожи на подростковые «разборки». Они все время выясняют, «кто тут главный» (на уровне особей) и «чья компания круче» (на уровне групп), однако избегают открытой конфронтации, больше полагаясь на нападения «из-за угла».
Цель набегов банд шимпанзе на соседние сообщества — убить или прогнать соперников и занять их территорию. Джону Митани и его коллегам, работавшим в Национальном парке Кибале (Уганда), удалось пронаблюдать такое завоевание от начала до конца. Десятилетняя война обезьян была до ужаса похожа на человеческие войны. Патрульные группы численностью до двадцати самцов раз в 10–14 дней совершали вылазки на территорию противника. Тихо и незаметно продвигаясь цепочкой и настороженно замирая при малейших звуках, они внимательно осматривали местность от поверхности земли до верхушек деревьев. Встречая превосходящие силы противника, агрессоры разбегались и возвращались на свою территорию. Если же им попадался одинокий самец из чужого сообщества, они валили его с ног и забивали до смерти. Одиноких самок обычно не трогали. Впрочем, вовсе не из галантности. Если с такой самкой был детеныш, его отбирали, убивали и съедали. После десяти лет таких изнуряющих набегов одна из банд наконец захватила вражескую территорию, увеличив собственную на 22 %.
