Юджин Линден - Обезьяны, человек и язык

Гарднеры почти не делали попыток опровергнуть критические высказывания Роджера Брауна по поводу сравнения языковых способностей детей и шимпанзе. Вместо этого они перешли к обсуждению общих проблем, возникающих при сравнении общения разных видов, в рамках сравнительной психологии при таком двустороннем общении. Согласно точке зрения Гарднеров, наиболее срочного разрешения требуют проблемы, которые встают в связи с невозможностью сопоставлять данные, получаемые при изучении коммуникации у людей и у животных. Каждый крик животных рассматривается как самостоятельное сообщение, тогда как у людей сообщение состоит из ряда дискретных, имеющих самостоятельное значение звуков. Суть дела в том, что данные, собранные подобным образом, неизбежно искажаются априорным представлением, что человек имеет язык, тогда как у животных его нет, и в результате такие данные никоим образом не могут служить для оценки справедливости самого исходного предположения. Полученные на детях данные всесторонне отражают этот миф о языке. По мнению Гарднеров, настала необходимость в таком операциональном определении двустороннего общения, которое допускало бы сбор и сравнительный анализ данных, относящихся к существам, стоящим по разные стороны воображаемой пропасти, разделяющей животных и человека. Для того чтобы при изучении коммуникации была возможна плодотворная сравнительная работа, необходимо демифологизировать определение языка. Наибольшее препятствие этому Гарднеры видят в бытующем представлении о целенаправленности человеческого языка, якобы отличающей его от коммуникации животных. В своей работе с Уошо Гарднеры сделали лишь первый шаг в направлении операционального определения языка. Разработанная ими процедура двойного контроля, позволяющая анализировать информацию безотносительно к намерениям Уошо, может быть, по их мнению, применена к исследованию многих различных видов. Исходя из этого, Гарднеры пытаются таким образом пересмотреть и переосмыслить свои данные, чтобы они были полезны независимо от конкретных целей проекта, в рамках которого были получены.

Если бы работа Гарднеров исчерпывалась содержанием опубликованных ими трудов, то переполох, вызванный в науках о поведении сравнением Уошо с детьми, мог бы показаться несопоставимым со значимостью самого события. Но хотя Гарднеры не стремились приписать Уошо ничего, кроме некоторых ограниченных семантических способностей, критики сразу же почувствовали, что в действительности Уошо «сказала» много больше, чем содержится в отчете Гарднеров за 1971 год.

4. РЕАКЦИЯ НАУЧНОГО МИРА

«Подобно тому как прямохождение является ключевой особенностью человека при рассмотрении его анатомического строения, а использование орудий труда – при рассмотрении его материальной культуры, так и язык – основная черта при изучении его психического развития и духовной культуры. Язык, кроме того, еще и наиболее специфическое свойство человека: языком владеют все нормальные люди, в то время как никаким другим живым существам он не свойствен». Это слова ученого-эволюциониста Джорджа Гейлорда Симпсона. Поведение Уошо вызывающим образом противоречит подобному утверждению.

Хотя люди и не спешили признать в лице Уошо владеющего языком примата, сама обезьяна, нимало не сомневаясь, причисляла себя к людскому роду, а других шимпанзе называла «черными тварями». Человеком себя считала и Вики, которая была объектом первой попытки научить шимпанзе разговаривать. Однажды, когда перед ней поставили задачу отделить фотографии людей от фотографий животных, свое изображение она уверенно поместила к изображениям людей, положив его поверх портрета Элеоноры Рузвельт; но когда ей дали фотографию ее волосатого и голого отца, она безжалостно отбросила ее к слонам и лошадям.

Однако такие ученые, как генетик Феодосий Добржанский, психолингвисты Эрик Ленненберг и Урсула Беллуджи, биолог Якоб Броновский, антрополог Шервуд Уошберн и Роджер Браун, к «черным тварям» причислили и саму Уошо. Все они публично выразили в печати свои сомнения в языковых способностях Уошо.

Аргументы против Уошо основывались главным образом на критических высказываниях Брауна, Беллуджи и Броновского. Поскольку они рассмотрели работу Гарднеров в высшей степени детально, мы в этой главе разберем в основном их критические замечания, лишь упомянув об аргументах, выдвигавшихся другими учеными. Наша цель состоит в том, чтобы выделить основное в дискуссиях, которые ведутся вокруг использования Уошо амслена, что позволит нам понять, какие очередные защитные укрепления воздвигаются вокруг храма языка, дабы не допустить туда Уошо и сохранить в неприкосновенности наши представления о различиях между поведением человека и животных. Затем мы вновь вернемся к Уошо и рассматриваемым дискуссиям, но уже исходя из более доброжелательных позиций. Такова, в частности, позиция антрополога Гордона Хьюза, который, будучи далек от того, чтобы рассматривать языковые способности Уошо как угрозу для человеческого авторитета, считает, что Уошо может поведать нам кое-что о происхождении нашего языка. Наконец, я попытаюсь подвести итог этой дискуссии, рассмотрев, может ли дать что-нибудь новое (и если может, то что именно) это первое столкновение между Уошо и науками о поведении для понимания проблем природы человека и его происхождения.

В 1970 году, изучив журнал наблюдений Гарднеров за первые тридцать шесть месяцев работы с Уошо, Браун обнаружил, что в «предложениях» шимпанзе нет того, что есть уже в первых комбинациях из нескольких слов, произносимых детьми, а именно – понимания роли порядка слов.

Как уже отмечалось, принадлежащая Брауну схема развития языка у ребенка основывается на предположении, что первые комбинации слов служат для установления некоторых отношений в окружающем ребенка мире, как, например, отношений между субъектом и объектом действия. Он считал, что такие комбинации выявляют скорее сенсомоторный, нежели планирующий интеллект, но тем не менее они уже содержат в зародыше появляющуюся у ребенка способность планировать. Даже в самых первых высказываниях ребенка Браун усматривает наличие порядка слов, который, как правило, «соответствует смысловой структуре нелингвистической ситуации». Браун полагал, что это является свидетельством стремления ребенка передать отношения, определяемые нелингвистической ситуацией. Например, если ребенку от двух до трех лет показать картинку, на которой собака кусает кошку, он может сказать либо «кусать кошка», либо «собака кошка», и никогда не скажет «кусать собака» или «кошка собака»; порядок слов, продолжает Браун, всегда будет вполне определенным в соответствии с тем, кто является действующим лицом – собака или кошка. Для Уошо, утверждает Браун, это не так, она, по-видимому, могла бы в этой ситуации сочетать слова «собака», «кошка» и «кусать» в любом порядке.

Браун считает, что Уошо пользуется определенными комбинациями слов подобно тому, как оперы Рихарда Вагнера строятся на одних и тех же лейтмотивах. По его словам, единственное, что может Уошо, – это снова и снова сообщать нам о различных подробностях происходящего, хотя темы, которые она затрагивает, ничто не связывает между собой, кроме времени, в котором они развиваются. Он полагает, что выученные Уошо слова крутятся у нее в голове совершенно беспорядочно, если не считать того, что эти слова связаны с конкретными предметами в окружающем ее мире. Браун отметил, что Гарднеры не приложили в свое время никаких усилий, чтобы выяснить, действительно ли Уошо предпочитает описывать одинаковые ситуации одними и теми же комбинациями слов, однако сам же Браун считает это маловажным, утверждая, что предпочтения определенного порядка слов еще не достаточно. Несколько ранее Браун утверждал, что дети «практически никогда» не путают порядка слов при описании конкретных ситуаций (Гарднеры же считают, что это еще не доказано).

Свое столь критическое отношение к Уошо Браун тщательно обосновал. Он был уверен, что шимпанзе не может передать смысл, определяемый самой структурой предложения, тогда как эта способность, по его мнению, свойственна уже первым высказываниям детей. Однако Браун соглашается с тем, что доказательств полного отсутствия смысла в предложениях, конструируемых Уошо, нет. По его словам, возможно, Уошо в своих комбинациях все же пытается устанавливать конкретные взаимосвязи, хотя определенный порядок слов дается ей с трудом. Ведь на первом уровне развития даже у ребенка нет необходимости в правильном порядке слов, чтобы сообщить, что он имеет в виду. Более того, предложения, состоящие из двух слов, крайне просты, и пусть родители не знают конкретной ситуации, к которой относится предложение, они все равно поймут его смысл. Как говорит Браун, ни на ребенка, ни на шимпанзе не оказывается «коммуникативного давления», заставляющего их использовать правильный порядок слов. Такое давление ребенок начинает испытывать, когда переходит к комбинациям из трех слов, описывающим конкретные взаимоотношения между субъектом и объектом. Если ребенок хочет сообщить папе, что «машина стукнула грузовик», он должен расположить слова именно в таком порядке или же прибегнуть к помощи другого «структурного сигнала», чтобы передать, какова семантическая роль каждого слова.