Стивен Пинкер - Язык как инстинкт
Что же касается психологов, большинство амбициозных заявлений о языке шимпанзе — это дело прошлого. Дрессировщик Нима — Герберт Тэррас, как уже упоминалось, превратился из энтузиаста в разглашателя секретов. Дэвид Премак, дрессировщик Сары, не утверждает, что она усвоила что-либо сопоставимое с человеческим языком, он использует систему символов как средство для изучения когнитивной психологии шимпанзе. Супруги Гарднеры и Пэттерсон уже более десяти лет не принимают участия в научных дискуссиях. Только одна команда в настоящее время делает заявления о языке. Сью Сэведж-Рамбо и Дуэйн Рамбо признают, что шимпанзе, которых они дрессировали с использованием корпуса компьютера, научились немногому. Но сейчас они заявляют, что другая разновидность шимпанзе делает гораздо большие успехи. Родина шимпанзе — это около полудюжины взаимно изолированных «островков» леса на западе Африканского континента, и за последний миллион лет эти группы стали настолько отличны друг от друга, что их иногда классифицируют как разные виды. Большинство шимпанзе, с которыми велась работа, были «обычными шимпанзе». Кензи — это «шимпанзе-пигмей» или «бонобо», и он научился размещать зрительные символы на портативной дощечке. По словам Сэведж-Рамбо, Кензи значительно лучше усваивает символы и воспринимает звучащую речь, чем обычные шимпанзе. Непонятно, почему ожидалось, что он будет это делать гораздо лучше, чем его братья по биологическому виду; вопреки некоторым сообщениям в прессе, «шимпанзе-пигмеи» стоят к человеку не ближе, чем обычные шимпанзе. Заявляется о том, что Кензи выучил свои графические символы без усиленной тренировки, но он был рядом со своей матерью, наблюдая за тем, как усиленно тренировали ее (безуспешно). Дрессировщики говорят, что Кензи использует символы для других целей, отличных от просьбы, но в лучшем случае он это делает только 4 % времени. Говорится и о том, что он использует «предложения» из трех символов, но на самом деле это фиксированные формулы без внутренней структуры и они не насчитывают даже трех символов. Все так называемые предложения являются цепочками, например, за символом «догонять» идет символ «место, куда можно спрятаться», а затем указание на человека, с которым Кензи хочет поиграть в прятки. Если подойти к языковым способностям Кензи снисходительно, то они выше, чем у его обычных братьев и сестер, но не более того.
Как это ни парадоксально, но предполагаемая попытка низвести Homo sapiens на несколько ступеней вниз в природной иерархии приняла форму человеческого бахвальства о том, что другой вид животных смог соперничать с нами, используя нашу инстинктивную форму общения или некую искусственную форму, которую мы изобрели, как если бы это имело какое-то биологическое значение. Отказ шимпанзе это делать — это отнюдь не позор, вряд ли человек оказался бы лучшим учеником, если бы ему предложили вопить и улюлюкать, как шимпанзе — симметричный проект, имеющий столь же много научного смысла. В действительности, сама мысль о том, что каким-то живым существам нужно наше вмешательство, прежде чем они продемонстрируют полезный навык (например, что птица не сможет летать без ее обучения человеком) далека от скромности!
* * *Итак, человеческий язык сильнейшим образом отличается от естественного и искусственного общения животных. Что же из этого следует? Некоторые люди, вспоминая, как Дарвин настаивал на постепенности эволюционных изменений, считают, что не нужно в деталях изучать поведение шимпанзе — у них в принципе должна существовать какая-либо форма языка. Элизабет Бейтс — шумный критик подхода Хомского к языку — пишет:
Если основные структурные принципы подхода к языку не могут быть выучены (вверх ногами) или последовательно из чего-то развиться (вниз головой), существуют только два возможных объяснения их существования: или Универсальная Грамматика была дарована нам напрямую Создателем, или наш биологический вид перенес мутацию беспрецедентного размера, когнитивный эквивалент Большого Взрыва… Нам нужно отказаться от любой убедительной версии разрыва непрерывности, что характеризует генеративную грамматику уже на протяжении тридцати лет. Мы должны найти какой-то способ обосновать наличие символов и синтаксиса тем ментальным материалом, который будет для нас общим с другими биологическими видами.
Но на самом деле, если человеческий язык — уникальное явление для современного животного царства (а видимо, это так), то выводы из этого, исходя из дарвиновских воззрений на эволюцию, будут следующими: никаких. Языковой инстинкт, уникальный у современного человека, представляет собой не больший парадокс, чем хобот, уникальный у современного слона. Никаких противоречий, никакого Создателя, никакого Большого Взрыва.
Современных эволюционных биологов и смешит и раздражает следующий факт. Хотя большинство образованных людей во всеуслышание заявляет, что верит в теорию Дарвина, то, во что они на самом деле верят — это модифицированная версия древнего теологического понятия о Великой Цепи Всего Сущего: о том, что все биологические виды выстроились в линейной иерархии с человеком во главе. Дарвиновский вклад, в соответствии с этими воззрениями, был в том, чтобы показать, что каждый из видов на этой лестнице произошел из вида, стоящего одной ступенью ниже, а не был назначен на эту ступень Богом. Смутно помня уроки биологии в старших классах, где была проведена экскурсия по биологическим видам от «примитивных» к «современным», люди в общих чертах считают так: амебы породили губок, которые породили медуз, которые породили плоских червей, которые породили форель, которая породила лягушек, которые породили ящериц, которые породили динозавров, которые породили муравьедов, которые породили обезьян, которые породили шимпанзе, которые породили нас. (Для краткости я перепрыгнул через пару ступеней.)
Отсюда и парадокс: люди пользуются языком в то время, как у их соседей на примыкающих ступеньках лестницы нет ничего в этом роде.
Мы ожидаем увидеть постепенное возникновение, а получаем большой взрыв.
Но эволюция не создавала лестницы, она создала куст. Мы не произошли от шимпанзе. Мы и шимпанзе произошли от общего предка, к настоящему времени вымершего. Этот предок человека и шимпанзе произошел не от обезьян, а от еще более древнего предка и тех и других, также вымершего. И так далее, вплоть до одноклеточных предшественников. Палеонтологи любят говорить, что в первом приближении все биологические виды оказываются вымершими (обычная цифра — 99 %). Организмы, которые мы видим вокруг — это родственники в десятом колене, а не пра-прадедушки друг друга; они представляют собой несколько разбросанных кончиков веток огромного дерева, чьи мощные ветви и ствол уже не с нами. Если намного упростить (см. рис. на с. 327)
Увеличивая масштаб на нашей ветви, мы видим шимпанзе на отдельной подветви, а не прямо над нами:
Мы также видим, что какая-то форма языка могла впервые возникнуть там, куда указывает стрелка, после того, как ветвь, ведущая к человеку, отделилась от ветви, ведущей к шимпанзе. Как результат мы имеем безъязыких шимпанзе и около пяти — семи миллионов лет, за которые мог постепенно эволюционировать язык. На самом деле, мы должны еще больше увеличить масштаб, потому что не биологические виды спариваются, порождая биологические виды, а организмы спариваются, порождая организмы-детенышей. Биологические виды — это сокращенное название блоков обширного фамильного древа, состоящего из отдельных особей, таких как некая определенная горилла, шимпанзе, австралопитек, erectus, древний представитель рода (или архаичный) sapiens, неандерталец и современный sapiens, которых я обозначил на этом фамильном древе:
3) Персонаж мультфильма. — Прим. перев.
4) Шимпанзе из фильма «Бонзо, пора спать» («Bedtime for Bonzo») с участием Рональда Рейгана. — Прим. перев.
5) Пещерный человек, герой комиксов. — Прим. перев.
6) Герой мультфильмов о доисторических людях. — Прим. перев.
Итак, если первый след праязыковой способности появился у наших предков там, куда указывает стрелка, то с этого момента по настояшее время должно было смениться порядка 350.000 поколений, чтобы эта способность была разработана и точно настроена, превратившись в ту Универсальную Грамматику, которую мы имеем сейчас. Исходя из всего того, что мы знаем, язык мог зарождаться постепенно, даже если его нет ни у одного удаленного от нас биологического вида, даже у самых близких из наших ныне живущих родственников — у шимпанзе. Существовало много организмов с промежуточными языковыми способностями, но все они мертвы.
