Милан Даниэл - Тайные тропы носителей смерти
Из самых старых источников сыпной тиф вырисовывается не очень отчетливо, так как обычно появлялся он в сопровождении других болезней, вызываемых плохими санитарными условиями жизни, голодом и массовыми бедствиями, связанными с походами армий, осадой городов и всеми теми ужасами, какие испокон веку приносили с собой войны. При таких обстоятельствах не всегда удавалось сыпной тиф четко распознать, а зачастую просто не было врачей, которые могли бы по крайней мере попытаться сделать это. Ведь, по сути дела, вплоть до XIX в. сыпной тиф и не был определен как самостоятельное заболевание, да и само слово "typhos" (дым, туман) древнегреческий врач Гиппократ впервые употребил, желая выразить им сумбурность состояния взглядов. Французский врач и философ Крокс (Sauvages de la Crox) (1706–1776) заимствовал термин «тиф» при попытке классификации болезней «способом, каким ботаники классифицировали растения», и объединил под родовым названием Typhus около дюжины болезней, в том числе сыпной тиф, брюшной тиф и другие, усугубив тем самым и без того страшную неразбериху.
В старинных летописях сыпной тиф часто именовали «военной болезнью». Летописцы на его счет относили бегство войск Дария из Греции: дескать, не ход военных событий, а эпидемия сыпного тифа, разразившаяся в армии, повернула вспять персиян. И несть числа подобным неудачным походам, в судьбу которых вмешивался сыпной тиф. Вспомним хотя бы, как он взял в оборот наполеоновскую армию, вторгшуюся в Россию в 1812 г.
На такое Наполеон не рассчитывал. Согласно Каргер-Деккеру, от полумиллионной армии захватчиков к Бородину в строю осталось лишь около одной пятой[4]. А когда остатки отступавших войск Наполеона добрались до Вильна, боеспособными были не более 5000 солдат, а 20 000 их лежало в горячке, вызванной сыпным тифом[5]. Оставшиеся в живых занесли инфекцию в Германию: только в Дрездене от сыпного тифа умерло 5000 штатских и 21 000 солдат гарнизона, в крепости Торгау — 30 000, в Мангейме — 25 000. Ни одна война не обходилась без того, чтобы не вспыхнуло эпидемии сыпного тифа. Не явилась исключением и вторая мировая война, хотя открытие ДДТ, позволившее вести успешную борьбу против вшей, спасло человечество от худшего.
Но эпидемии сыпного тифа возникали не только во время войн, они регулярно наблюдались в коллективах обнищавших, стоящих на низкой социальной ступени людей, вынужденных жить в неудовлетворительных и часто просто ужасающих гигиенических условиях. И уж, конечно, о сыпном тифе не понаслышке знали тюремные врачи, которые и называли его не иначе, как «тюремной болезнью». До тех пор пока жертвами этой болезни были только несчастные заключенные, их судьба не слишком кого-то волновала. Но случалось и так, что инфекция проникала и в ряды членов судебной палаты. Такой случай произошел, например, в 1577 г. в Оксфорде. Он вошел в историю под названием «черный оксфордский суд присяжных». Во время судебного процесса заразились и затем умерли два судьи, два полицейских служащих, шесть мировых судей и большинство членов суда присяжных. В последующие несколько недель погибли еще сотни членов университета и других граждан: жертв в общей сложности было 510. История английского правосудия знает и другие подобные случаи. В 1750 г. в ходе слушания дела в центральном уголовном суде смертельно заразилось 40 членов его, включая старосту и прочих известных лиц. Возмущенная общественность потребовала назначить следственный комитет для рассмотрения инцидента. Заключение комитета было весьма банальным и в духе своего времени: причиной инфекции, разумеется, послужил дурной запах арестантов, а значит, пресечь зло в дальнейшем поможет лучшее проветривание тюрем. Некоторое время спустя в одной из тюрем соорудили примечательную установку для откачивания испорченного воздуха, она приводилась в действие от какой-то ветряной мельницы. Пока создавали это чудо техники, от тюремной болезни умерло семеро из одиннадцати занятых работников. Практической же пользы от этой затеи было не больше, чем от букетов цветов в зале суда, которые, по идее, должны были уберечь судей от вредных испарений со двора тюрьмы.
Приблизительно в это же время английский врач Джонсон охарактеризовал условия в морском флоте такими словами: «Находиться на корабле все равно что находиться в тюрьме, но здесь вдобавок есть возможность утонуть… В тюрьме у человека больше простора, лучше пища, а обычно и общество лучше». Поэтому не удивительно, что в XVIII в. тюремная болезнь была частым гостем и на морских судах. Вот как известный английский морской врач Джеймс Линд описал в 1763 г. то, что увидел при посещении матросов, больных сыпным тифом: «Невероятно шокировало, что большое число пациентов с корабля "Portmahon", который я посетил, ни разу не сменило белье и одежду с тех пор, как в июне ими битком был набит корабль, и до 22 октября, когда их перевезли в больницу. Грязного белья и лохмотьев, в которых они лежали целых четыре месяца, с лихвой хватило для того, чтобы развести инфекцию».
Не менее бедственным было и положение пациентов госпиталей в те времена — неспроста сыпной тиф называли и «госпитальной болезнью». Здесь тоже можно сослаться на наблюдения Джеймса Линда, заметившего, что «многие санитарки заразились от того, что снятое с больных белье по нескольку дней держали в помещениях, где спали, вопреки правилам внутрибольничного распорядка». Линд показал себя проницательным, критическим наблюдателем, но вот выводы свои он делал, находясь в плену представлений о вредных испарениях. Недаром он описывал разные методы окуривания древесным углем и серой. Линд, как и большинство тех, кто занимался военной, тюремной или госпитальной болезнью, пытаясь найти спасение от нее, потерпел неудачу, когда уже был так близок к цели. Но неудача их закономерна: они выясняли, в каких условиях распространяется болезнь, но не знали ее возбудителя и как он передается. И потому они не могли вырваться из заколдованного круга представлений об ядовитых испарениях, о которых писал еще Фрэнсис Бэкон (1558–1601): «Не тот запах, что противно ударяет в ноздри, самый губительный, а тот воздух, что имеет подобие с человеческим телом и так незаметно проникает через него и губит душу».
Вплоть до XIX в. господствовало представление, что сыпной тиф вызывают запахи тюрем, неменяемого белья, умирающих больных. Отсюда — пресловутые букеты на столах судей и ветряные мельницы, подающие воздух в английские тюрьмы.
Изредка появлялись и первые ласточки — вестники новых, правильных взглядов. Итальянский врач Джироламо Фракасторо еще в 1546 г. дал очень точную характеристику сыпного тифа и обосновал мнение, что вызывается он не действием дурного запаха, а специфическим заразным агентом. Эта идея значительно опередила свое время, а потому вызвала разве что удивление и улыбки у коллег Фракасторо и в конечном счете была предана забвению.
Другим, на этот раз принципиальным шагом на пути к раскрытию истинной природы сыпного тифа были взгляды русского ученого Григория Николаевича Минха. В 1878 г. он впервые высказал и обосновал предположение, что эта болезнь от человека к человеку может передаваться кровососущими насекомыми. По этому верному следу в 1903 г. пошел испанский врач Кортезо (Cortezo), заявивший, что инфекцию переносят вши. Французский микробиолог Шарль Жюль Анри Николь (1866–1936), директор знаменитого Пастеровского института в Тунисе, согласился с Кортезо — высказанное тем мнение соответствовало и его собственным наблюдениям, сделанным в Северной Африке, где эпидемии сыпного тифа поражали в основном местных жителей, страдавших завшивленностью, а не европейцев, у которых вшей не было. Николь согласился, но с оговорками. В 1910 г. он писал: «Без доказательств, что паразиты, живущие на теле или в одежде больных, служат переносчиками, с легкой руки некоторых авторов гуляют по свету суггестивные догадки…» Требуется доказательство!
И Николь такое доказательство представил. Прежде всего надо было перенести инфекцию на лабораторных обезьян и других животных. На них Николь с сотрудниками переносили головных и платяных вшей, снятых с больных людей, до тех пор пока подопытные животные не заболели. Но этого было еще недостаточно, и опыты с передачей инфекции продолжались. Наконец в 1910 г. Николю удалось перенести сыпной тиф с инфицированных макак на здоровых с помощью человеческих вшей, насосавшихся крови на больных обезьянах. В 1928 г. за работы по сыпному тифу Николю была присуждена Нобелевская премия.
Итак, была выяснена роль вшей в переносе сыпного тифа. Но пока еще люди не все знали о сущности этой болезни. Кто ее возбудитель? Как выглядит этот коварный убийца и где скрывается он в организме человека? Здесь медицина по-прежнему блуждала в море догадок. Каким путем добраться до истины?
Путь к решению указал одесский врач Осип Осипович Мочутковский. В 1876 г. он провел серию героических опытов: прививал себе кровь больных сыпным тифом и перенес это заболевание, доказав, что заразное начало находится в крови больного[6]. Окончательное же решение проблемы связано с именами трех ученых: американца Ховарда Тейлора Риккетса, чеха Станислава Провачека и бразильца Роха Лима.
