Мария Монтессори - Самовоспитание и самообучение в начальной школе (сборник)
Спрашивается: как заставить ребенка любить нас, как заставить его чувствовать?
Если ребенок не различает цветов, он слеп, и никто не сможет снабдить его зрением. Точно так же, если ребенок не способен чувствовать, никто не может развить в нем чувствование. Но ведь природа соединила мать с ребенком не только физически, но и любовью; несомненно, что со дня рождения в ребенке есть любовь. Кто любит даже какой-нибудь один предмет, в том есть чувство, способное к восприятию впечатлений. Тот, кто видит один предмет, обладает зрением, следовательно, если он видит предмет, он будет видеть. Тот, кто любит мать или сына, тот любит. Это внутреннее чувство дает отзвук и, конечно, не только предметам, которые действуют на него в данный момент.
Даже какой-нибудь несчастный паук, попавший в чужой кокон, усыновляет и охраняет чужие яйца, потому что и паук способен на материнскую любовь.
Ребенок, узнавший материнскую любовь и помощь, обладает этим внутренним чувством, которое делает его способным любить. «Предметы-люди», действующие на это внутреннее чувство, вызывают отзвук. Мы должны ждать, когда он увидит нас. Придет время, когда среди других интеллектуальных предметов ребенок заметит нашу духовную жизнь и свободно приблизится к нам. Это будет новое откровение для него, так же как раньше таким откровением послужил какой-нибудь предмет-стимул, привлекший и фиксировавший его внимание. Не может быть, чтобы такой день, такой момент не наступил.
Мы выполнили по отношению к ребенку сложную задачу любви, мы доставляли средства для удовлетворения его интеллектуальных нужд, и в то же время мы держались на заднем плане, хотя были тут же, были всегда готовы помочь. Мы вполне удовлетворили ребенка, помогая ему освоить язык для установления большей ясности в порядке его умственной жизни – мы дали ему названия вещей. Но мы сделали только это и отошли от него без вопросов, без навязывания чего-нибудь другого. Мы открыли ему звуки алфавита, тайну чисел, мы ввели его в контакт с предметами, ограничиваясь только тем, что было для него полезно, не навязывая себя и своего мнения.
Когда ребенок хотел выбирать, мы не чинили ему препятствий; когда он был долго занят каким-нибудь упражнением, мы охраняли покой его работы, как мать охраняет освежающий сон своего крошки.
Когда он впервые вступил на путь абстрактного мышления, он встретил в нас отзвук своей радости.
Мы были неустанны в своих откликах на нужды ребенка, осуществляя как бы нашу миссию – дать ему все, что понадобится. Он нашел у нас новую жизнь, привлекательную, как молоко матери, которое положило начало его любви. Поэтому, несомненно, придет день, когда ребенок заметит существо, которое живет, чтобы дать ему жить, чье самопожертвование помогло ему свободно жить и развиваться. Придет день, когда дух ребенка почувствует нас. И тогда ему будет доступно новое наслаждение интимного соприкосновения душ. Тогда наш голос дойдет не только до его слуха.
Умение нам повиноваться, делиться с нами своими достижениями, разделять с нами свои радости – это будет новый элемент в его жизни. Ребенок вдруг осознает существование своих товарищей и проявит к их работе и успехам не меньше интереса, чем мы. Разве не восхитительна такая сцена, когда пять-шесть малышей с ложками в руках перед тарелками с супом забывают о голоде и совершенно поглощены наблюдением за каким-нибудь крошкой, который старается надеть на себя салфетку и, наконец, добивается своей цели. Наши зрители испытывают тогда чувство облегчения, гордости. Дети вознаградят нас и своим движением вперед, и своим духовным ростом, и своим трогательным повиновением. Они дадут нам богатую жатву. «Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше».
Сущность морального воспитания. Сохранение и совершенствование психической чувствительности (восприимчивости) – вот сущность морального воспитания. Вокруг этого, как и в интеллектуальном воспитании, начинающемся с упражнения органов внешних чувств, формируется внутренний порядок, устанавливается различие между хорошим и дурным. Этому различию со всеми его тонкостями нельзя научить того, кто его не видит. Но видеть разницу и знать ее – не совсем одно и то же.
Чтобы помочь ребенку, важно организовать окружающую его среду, установить ясное различие между дурным и хорошим. Условия, в которых понятия дурного и хорошего смешиваются, где хорошим именуется апатия, а дурным – активность, хорошее ассоциируется с благосостоянием, дурное – с несчастьем, не годятся для установления порядка в моральном сознании; еще менее подходящей явится среда, где встречаются факты несправедливости и жестокости. Порядок может исчезнуть навсегда вместе с ясностью сознания; и невозможно предвидеть, каковы будут последствия этого для морального чувства человека.
Как бы то ни было, хорошо организованная среда – это еще не все. Даже в области интеллектуального воспитания самостоятельное упражнение ребенка не составляло всего освежающего процесса мышления. К упражнениям присоединялись уроки учительницы, утверждающие и освещающие внутренний порядок развития. Там она говорила: «Это красный, это зеленый». Теперь ей придется отвечать: «Это хорошо, это дурно». Нередко можно встретить детей (подобный пример описан выше), которые обращают громадное внимание на понятия дурного и хорошего. Вопросы, что такое хорошо и что такое дурно, для них важнее, чем хлеб и интеллектуальная пища. Но никогда не следует забывать, что уроки морали должны быть кратки.
Возможно, что дурное и хорошее различается внутренним чувством без морального познания, в таком случае они являются абсолютами, связанными с самой жизнью, а не с приобретенными социальными привычками. Мы постоянно говорим о голосе совести, который учит нас различать эти два явления: хорошее приносит ясность, в которой кроется порядок, энтузиазм, связанный с силой; дурное проявляется в тоске, беспокойстве, иногда почти не переносимом: это – угрызения совести, тьма, беспорядок, болезнь души. Ясно, что законы общества, общественное мнение, личное благополучие или грозящие опасности не в силах вызвать таких переживаний. Часто ясность души – удел самых несчастных, а угрызения совести раздирают сердце, например, леди Макбет, которая овладела королевством.
Нет ничего удивительного в том, что внутреннее чувство предваряет нас об опасностях и дает нам познание вещей, благоприятствующих жизни. Если современная наука считает, что средства сохранения материальной жизни соответствуют моральным добродетелям, то мы сможем установить с помощью внутренней чувствительности, что необходимо для жизни. Биологические науки уже установили подобные факты. Биометр дает возможность «построить» среднего человека, т. е. человека, все части тела которого являются средними мерами. Эти «средние», найденные посредством статистических и морфологических исследований, соответствуют нормальному типу.
Такой «средний» человек явился бы человеком с таким совершенным строением, что у него не было бы никакого предрасположения к заболеваниям. Фигура человека, сконструированная по средним биометрическим данным, соответствовала бы по пропорциональности греческим статуям. Этот факт дал новое объяснение эстетическому чувству. Видимо, в силу эстетического чувства греческий скульптор умел уловить среднюю величину каждого органа и поэтому создавал удивительное и точное целое. Наслаждение художника было наслаждением красотой, но еще более глубоко он чувствовал то, что составляло победу жизни, и сумел отличать это от ошибок природы, ведущих к болезням организма.
Совершенное творчество дает невыразимое наслаждение тому, кто способен это чувствовать; самые незначительные ошибки воспринимаются как дисгармония; эстетическое воспитание как бы родственно математическому приближению к абсолютной средней; чем ближе можно подойти к действительной мере, тем скорее можно получить абсолютное средство сравнения для установления всех вариаций, отклонений. Великий художник способен, таким образом, различать прекрасное какой-нибудь одной детали даже среди других дисгармонирующих подробностей; и чем сильнее развито в нем абсолютное чувство красоты, тем скорее он заметит дисгармонию формы.
Нечто подобное происходит в нашей совести при различения добра и зла; тем более, что хорошее еще сильнее, чем красивое, связано с полезным в жизни, а дурное, грубо говоря, представляет опасность. Разве не развито у животных чувство самосохранения, разве оно не руководит всем их поведением для поддержания и охраны собственной жизни? Собаки, лошади, кошки и вообще все домашние животные перед землетрясением проявляют признаки возбуждения, а не ожидают его спокойно, как человек. Если лед грозит подломиться, эскимосские собаки, запряженные в сани, стараются вырваться из упряжки, чтобы не провалиться. У людей эти поразительные инстинкты вызывают только изумление. Природа не одарила человека такими инстинктами, только с помощью разума и чувствительности своей совести к дурному и хорошему он защищает себя от осознанных опасностей. Если его интеллект, способный преобразовать весь мир, ставит его настолько выше животных, то какой же высоты может достичь человек при развитии своего морального сознания!
