Алессандро Надзари - MCM

Дрожь объяла кабинет, а Дахут оглушительно зашипела, булькающе взревела на неведомом языке — «как она воспринимает и усваивает язык уже наш, каким его видит и представляет? логос или эйдос?» — и, на то похоже, принялась за старое. Селестина и Сёриз почувствовали накатывающее течение, а кабинет заполнился щебетанием отнюдь не птичьих клювов. Игнациус не медлил: сразу посёк лучами все лишние «конечности», коими она перестала шарить по поверхностям кабинета, однако притягивала их обратно к себе и как бы укутывалась, превращалась в кокон. Игнациус сблизился с ней, завязалась борьба. Он кричал что-то про баллоны. Потом — просто кричал. Селестина и Сёриз всё поняли. Мартину и Сарже повелели убираться из кабинета и настежь распахнуть медные двери. Пришлось подчиниться. До Селестины и Сёриз донеслись щелчки внешних задвижек. Переглянулись. И применили доселе лишь в теории знакомые знания: они стягивали пространство кабинета к сиренариуму. Пол и потолок прогибались воронками песочных часов, взвывала сталь, скрежетал и песком обращался камень. Сёриз поддерживала поток умбрэнергии, который обычно двери и преграждали, а Селестина сфокусировала его на баллонах за спиной Игнациуса. Вспышка. Ослепительно-белое пламя, жар ещё был терпим. Они увидели танец Эона и Хроноса. Но более — ничего. На ощупь в таком же танце пытались найти выход. Это был он? Или их тоже затянуло в Кер-Ис? Нет. Нет! Нет, это была рука, так знакомая Селестине, ласкавшая её рука. Позади захлопнулись медные врата. И через мгновение вздулись от ударной волны. Что бы Селестина и Сёриз ни сотворили, чему бы ни помогли восторжествовать, дела их отольют в бронзе неба августа.

Следующим вечером, когда Луна вновь поднялась за двадцатый, чтоб его, азимут, удалось разгрести завалы — о, похоже, что та сила, от какой сотрясалось, изламывалось и грозило обратиться в персть здание Директората, неведомыми путями заставляет более пригодные к подробному свидетельствованию речи раскалываться и рассыпаться, истираться в песок ещё на устах и выветриваться с кончика пера.

А под расчищенным — найти заложников. Вымокших, испуганных, не способных удержать хоть толику умбрэнергии, но — живых. Игнациус причинил множество бед, однако, что до остальных? За его деяниями следили все, но так ли мало и ничтожно их собственное участие и безучастие, амбициозность и близорукость? Озябшие, жалкие, немощные — бледными манами рассеивались они по буллеанским просторам Директората и пытались найти себя в новой реальности. Коммуникации, что удивительно, работали. Течение пощадило город. Саржа привыкал к обязанностям «папá» — а вернее, консула — и уже ломал голову над реорганизацией вверенной ему корпорации.

На краю обвалившегося центрального купола, достойного хоть римского, хоть местного Пантеона, сидели, свесив ноги, фигурки, точно рыбаки на пристани, наблюдавшие за безмолвным, но полным ритуала движением подводной жизни, сейчас, правда, едва приходившей в себя во всё ещё взъиленной после бури толще. Закатные лучи дарили наполнявшему Директорат воздуху, — в котором до сих пор висела дымка пыли, крошки и пепла, а гипс, известь и алебастр продолжали осыпаться со стен, — как на взгляд Мартина, тёрнеровские палитру и атмосферу. «Заход с морскими чудовищами… Или уже без них?»

— Интересно, где Игнациус поставил в сценарии точку? — как обычно задавался он вопросами, вызывавшими у окружающих мигрень.

— Важнее то, сколь срифмованы пролог и эпилог, — промурлыкала Селестина, стараясь не отставать.

— Ох, старые боги, вы что, спорите о природе сценария: от Хроноса он или от Эона? — подсела к ним Сёриз.

— А о чём же ещё спорить? Величайшая шутка, если всё случившееся было одной только прелюдией или разогревом хора с оркестром, а подлинные же симфонию или ораторию нам ещё предстоит услышать.

— Либо мы завершили некий цикл и теперь в начале нового, пытаемся понять правила бесконечной игры, либо всё действительно позади, и в будущее отныне тянутся лишь город и люди в нём.

— Можно ли на что-то подобное заключать пари? И что достанется победителю?

— Суть пари не в победе, а в решимости сторон, причём одна неизбежно отстаивает, ведает того или нет, ложную позицию. Впрочем, закон исключённого третьего не распространяется на спор глупцов и дураков. И вот уже насчёт того, окажетесь вы… хорошо-хорошо… окажемся мы ими или нет, я пари готов заключить.

Селестина с добрыми, хитрыми, игривыми улыбкой и взглядом всматривалась в силуэты, абрисы и контуры Двадцати округов, а уловив меж ними что-то, адресовала пожелание-вызов городу, с наступлением сумерек облачавшемуся в золото, зажигавшему огни и искрившему мечтами: «Пари!»

Благодарности

Настоящим видом книга обязана Гульнаре Сафиной, продравшейся сквозь весь смысловой, пунктуационный, синтаксический и грамматический сор (и сюр) и одолевшей его, Николаю Толмачёву, терпеливо и медитативно выудившему сомнительную неоднозначность и недосказанность, Алексею Воробьёву, помимо прочих данных им рекомендаций, указавшему на систематически встречавшуюся оплошность-неопределённость, по исправлении которой (возможно, не столь очевидном, но оно и вправду есть) повествовательная палитра дополнилась новым оттенком (если не сказать, что ансамбль — новой перспективой), а также Д. В., Игорю Гуренко, Александру Д. и Станиславу Савинову, напомнившим о необходимости оборачиваться и пересматривать написанное, сверять оставленное на бумаге с системой в собственной (авторской) голове. Ваш кропотливый труд, ваше мнение, ваши вопросы, ваши советы, беседы с вами — без них этот роман немыслим.

И всё же ради защиты репутации этих славных людей я должен сделать оговорку: в книге наверняка остались погрешности и вольности, но они — следствие исключительно моих невежества, невнимательности или неверного понимания комментариев, а возможно, что где-то сохранены в художественных и повествовательных целях.

Я благодарен всем людям, что откликнулись на моё предложение ознакомиться с книгой и уделили, доверили ей (и мне) самое ценное, что у нас всех есть — время. Во всяком случае, вы рискнули её прочитать и понять, а потому отдельной благодарности стоят ваши тёплые слова о прочитанном.

Возможно, стоит сказать «спасибо» и всем трудностям, всем отвлекающе-раздражающим факторам, которые очень старались превратить процесс написания в поверхностный, бесконечный и мучительный, однако будьте столь любезны в дальнейшем избегать попыток привлечь к вам моё внимание. Вот за это — спасибо.

И, безусловно, я благодарен множеству книг и иных источников вдохновения, — как уже существовавших ко времени развития фабулы романа, так и появившихся на свет уже в последующие годы и десятилетия, — к которым (но, увы, не всем) я, как мог, дал в сюжете две серии отсылок.

Из тех изданий, которыми активно пользовался и которым весьма обязан, но факт употребления которых сложно установить, вчитываясь в страницы романа, и которые нахожу весьма полезными для любого желающего углубиться (по-хорошему, не как я) в озвученную в романе тему Выставок и их взаимоотношений с городом, хотелось бы особенно отметить «Architecture of Instruction and Delight: A Socio-historical Analysis of World Exhibitions as a Didactic Phenomenon» Питера ван Весемаля, а также «Описание Всемирной Выставки 1900 г.» санкт-петербургского товарищества «Народная Польза», дозволенное цензурою 30 апреля того же года.

Примечания

1

Напоминаю, что английское «disaster» через французское («désastre») и итальянское («disastro») заимствование восходит к греческому «δυσ + ἀστήρ», дословно означающему «несчастливая звезда» и отсылающему к тому, что бедствие предопределено высшими силами и не могло быть предотвращено доступными в последний момент человеку возможностями.

2

Приготовьтесь ко встрече с субстантивацией, злоупотреблениям «авторским знаком» — тире, а также многострочными сложносочинёнными и сложноподчинёнными предложениями, перемежающими и вкладывающими друг в друга прямую и косвенную речь в различных их проявлениях и отношениях.

3

Перевод С. В. Шервинского.

4

Перевод И. М. Бернштейн.

5

Перевод Н. С. Мавлевич.

6

Перевод Н. М. Демуровой.

7

«Помни о смерти».

8

Да-да (фр.).

9

Заведение с фиксированными ценами и не менее «фиксированным» меню, то есть такое, где потребителю обыкновенно предлагается выбор из нескольких однотипных блюд, которые кухня в определённые часы только и готовит.