Филиппа Грегори - Укрощение королевы
Анна пожимает плечами. Ее жест говорит: «А что, по-твоему, происходит с нежеланными королевами Англии?»
– Наверное, они думали, что вы согласитесь на развод, или же вам могли предъявить обвинение в ереси и измене.
– И тогда смерть? – спрашиваю я. Даже сейчас, пробыв королевой почти три с половиной года и пройдя через опасности каждого дня такой жизни, я никак не могу поверить в то, что человек, знающий меня, ежедневно видящий меня за столом, целующий мне руку и клянущийся в преданности, может спокойно планировать мою смерть.
– Это Норфолк называл вас ученицей Анны Эскью, – говорит она. – Что делало вас еретичкой, а это обвинение всегда каралось смертью. Это он вместе с Гардинером настраивал короля против вас, называя вас змеей. Этот человек не заботится о мелочах.
– Каких мелочах?
– Смерть женщины – мелочь для таких, как герцог. Вы знали о том, что именно он вынес смертельный приговор обеим своим племянницам? Он сам задумал сделать их королевами и, когда все пошло наперекосяк, послал их на эшафот, лишь бы оградить себя от подозрений.
В этом дворце жизнь женщины ничего не значит. Каждой королеве предшествовала ее хорошенькая отставная коллега, превратившаяся в привидение.
– А что происходит сейчас?
– Король прислушивается к нашим советам, советам Сеймуров, – говорит она, не в силах скрыть свою нарастающую гордость. – Томас и Эдвард сейчас с королем. Я жду, что они расскажут мне всё перед ужином, и тогда я расскажу всё вам.
– Уверена, что король расскажет мне обо всем сам, – говорю я, чтобы напомнить ей, что я – королева Англии и жена короля, восстановленная в своих правах. Иначе Анна станет думать обо мне так же, как Говарды, да и весь двор, считающий меня временной фигурой на троне королевы, женщиной, с которой можно развестись или избавиться от нее, убив в любое мгновение.
* * *Я одеваюсь и привожу себя в порядок самым тщательным образом, отослав одно из платьев обратно и сменив манжеты. Сначала я решаю надеть королевский пурпур, но потом замечаю, что этот роскошный цвет делает меня бледной, а я сегодня хочу выглядеть молодой и прелестной. Я отказываюсь от пурпура в пользу своего любимого красного, с золотистым нижним платьем и красными рукавами с золотыми прорезями. Я опускаю ворот платья, чтобы его квадратный вырез подчеркивал мою гладкую кожу и рыжеватые локоны в красном арселе. Затем надеваю рубиновые серьги и золотой пояс и браслеты. И, наконец, подкрашиваю щеки и губы розовым.
– Ты прекрасно выглядишь, – замечает Нэн, несколько удивленная моими усилиями.
– Хочу показать Говардам, что у этого двора уже есть королева, – спокойно отвечаю я, и Нэн смеется в ответ.
– По-моему, у нас не было бы счастья, да несчастье помогло, – говорит она. – Слава Богу, что они не смогли договориться и Томас Сеймур так и не привел Мэри Говард ко двору.
– Да, – говорю я, стараясь не вспоминать о том, что он уже был готов жениться на ней. – Он нас спас.
– Однако это снова делает его холостяком, – замечает она. – Никто не возьмет в жены Мэри, когда ее отец и брат сидят в Тауэре, а сама она дает показания против них, чтобы спасти свою собственную шкуру. А Томас растет в положении день ото дня. Его семья стала самой знатной в королевстве, и король любит его. Теперь Томас может выбрать почти любую невесту.
Я киваю. Конечно, он и женится на Елизавете, если король даст ему свое благословение. Тогда Томас окажется в родстве с третьим наследником трона Тюдоров, а я буду танцевать на его свадьбе. И мне придется думать о нем, как о своем зяте.
– Кто знает, – легко отвечаю я, киваю барышням, чтобы те открывали двери, и мы выходим из спальни в приемную. И тут я вижу его. Он поворачивается на звук открывающихся дверей, и я понимаю, что он ждал меня. Вот он, прямо передо мной.
Когда я вижу его, со мною происходит нечто странное, словно я не вижу и не слышу никого, кроме него. Я даже не слышу обычного гомона в комнате. Все похоже на сон, скачок во времени, словно мои часы остановились, все внезапно исчезали из комнаты и остались только он и я. Томас поворачивается и видит меня, а я не вижу больше ничего, кроме его карих глаз и улыбки, его взгляда, словно он тоже не замечает никого другого, кроме меня. Я думаю, хвала небесам, он все еще любит меня, а я люблю его, иначе мужчина не может улыбаться так тепло и смотреть так ласково, если только он не любит идущую навстречу ему женщину, протягивающую ему руку.
– Добрый вечер, Томас, – говорю я.
Он берет мою руку, склоняется над ней и целует мои пальцы. Я чувствую прикосновение его усов и тепло дыхания, и легчайшее пожатие пальцев, словно он прошептал мне «любимая», затем сразу выпрямился и отпустил.
– Ваше Величество, – говорит он. – Как я счастлив видеть вас такой прекрасной.
Пока Томас произносит эти слова, он внимательно рассматривает мое лицо, и я точно знаю, что он заметит, что я надела лучшее платье и подкрасила губы. Как заметит он и тени под глазами – и поймет, что я все еще оплакиваю Анну Эскью, и внутренним чутьем, которым обладают любовники, уловит, что со мною произошло нечто катастрофически плохое.
Томас предлагает мне руку, и дальше мы идем вместе, сквозь строй кланяющихся придворных, к окну, в сторону которого он делает легкий взмах, словно бы указывая на закатное солнце и яркую полоску красного света на горизонте.
– Тебе больно? – спрашивает он. – Ты больна?
– Я не могу тебе сейчас всего рассказать, – честно отвечаю я. – Но я не больна, и мне не больно.
– Король?
– Да.
– Что он сделал? – Его лицо темнеет.
Я щипаю внутреннюю сторону его рукава, там, где он прикасается к локтю.
– Не здесь и не сейчас. – Я улыбаюсь ему. – Это Полярная звезда? Та самая, глядя на которую ты находишь путь?
– Сейчас тебе угрожает опасность? – не унимается он.
– Сейчас – нет, – отвечаю я.
– Эдвард говорит, что тебя чуть не арестовали.
Я закидываю назад голову и смеюсь:
– О да, я даже видела ордер.
– И ты отговорила его? – Он смотрит на меня с обожанием.
Я думаю о том, как тянула губы к окровавленному хлысту, о гульфике, о который меня бьют лицом.
– Нет, все было гораздо хуже.
– Господи… – тихо восклицает он.
– Тише, – быстро говорю я. – Мы здесь в опасности, все на нас смотрят. Что будет с Говардами?
– Все, чего он захочет, – Томас делает два нетерпеливых шага, словно собираясь выскочить из комнаты, потом вспоминает, что ему некуда идти. – Разумеется, все, чего он захочет. Я думаю, он их убьет. Они же задумали измену, без всякого сомнения.
– Да не покинет их Господь, – говорю я о тех людях, которые пытались отправить меня на эшафот.
Двойные двери со стуком распахиваются, и сначала в них показывается огромная перебинтованная нога короля, а затем и он сам, с торжествующей улыбкой на губах.
– Да пребудет Господь со всеми нами, – говорит Томас и делает шаг назад, как и положено придворному, освобождая место для короля, который приближался к своему имуществу, своей собственности, своей улыбающейся жене.
* * *Отец и сын Говарды ожидают в Тауэре оглашения своих обвинений. Никто не навещает их, никто не просит за них короля. Внезапно этот старик и его наследник, которые правили всем Норфолком и владели большей частью юга Англии, возглавляли тысячную армию и проживали свою жизнь подобно толстым паукам в сетях из связей, родства и обязательств, оказываются никому не нужными. Они лишаются сразу всех друзей и союзников. У обвинителей оказалось исчерпывающее количество доказательств измены Генри Говарда. Ему хватило глупости везде хвастаться своими прекрасными шансами на трон. Его обвинила собственная сестра, Мэри Говард, воспротивившаяся приказу собственного брата лечь под короля. Она клянется в том, что он приказал ей выйти замуж за Томаса Сеймура, попасть в королевскую свиту и стать любовницей короля и что она ответила ему, что лучше перережет себе горло, чем потерпит такое бесчестие. А теперь она резала горло собственного брата. Даже любовница отца семейства, скандально известная Бесс Холланд, дает против него показания. А молодой человек, которого, как оказалось, страстно ненавидели все те, кто клялся ему в любви и верности, узнает о том, что его друзья и любовницы ежедневно дают против него показания. И последний гвоздь вбил Томас Ризли, сын и внук герольда, заявивший, что даже родовой герб Говардов незаконно копирует символику Хереварда[24], знаменитого лидера Англии, жившего пятьсот лет назад.
– Не правда ли, это странно и даже немного смешно? – спрашиваю я короля, когда мы беседуем после ужина. – У Хереварда не могло быть символа и герба, которые он мог бы оставить Говардам, даже если они действительно приходятся ему родственниками, чего нельзя доказать. Да и какая, в сущности, разница?
Вокруг нас тихо разговаривают придворные, рядом играют в карты, а с другой стороны я слышу стук игральных костей. Скоро король созовет своих приближенных, и мы с дамами откланяемся на ночь.
