Филиппа Грегори - Укрощение королевы
– Целуй и это тоже, – велит он.
Теперь я понимаю, что моя воля сломлена. Я вытираю слезы тыльной стороной руки и чувствую, что размазываю по лицу содержимое носа. Но я готова это сделать, чтобы сохранить себе жизнь.
Он поглаживает свою накладку так, словно доставляет себе удовольствие, и хихикает.
– Тебе придется это сделать, – просто говорит он.
Я киваю. Я знаю, что мне придется. Я наклоняю голову и касаюсь губами ее вышитой вершины. И тогда одним мощным движением он хватает меня за волосы на макушке и бьет лицом о накладку, так что жемчуг на ней разбивает мне губы. Я не пытаюсь отпрянуть, а просто стою, не двигаясь, пока он совершает что-то вроде акта с моим лицом, снова и снова, пока мои губы не начинают кровоточить. Король выглядит утомленным, его лицо покраснело и покрылось потом. Гульфик весь покрыт кровью, словно он только что лишил меня девственности. Генрих откидывается на подушки и вздыхает с явным удовлетворением.
– Можешь идти.
* * *Когда я выхожу из королевской спальни и тихо закрываю за собою дверь, ночь уже близится к концу. Я неловко иду по личным покоям короля в его приемную, где ожидают его пажи.
– Идите к нему, – говорю я, прикрывая рот рукой. – Он хочет выпить и поесть.
Нэн и Мод встают со своих мест возле камина. Двойные двери между личными покоями и приемной заглушили мои крики, но Нэн сразу чувствует: что-то случилось.
– Что он с тобой сделал? – спрашивает она, осматривая мое бледное лицо и разводы крови вокруг рта.
– Всё в порядке, – говорю я.
Мы идем до моих покоев в молчании. Я знаю, что моя походка неловка, и чувствую, как льняное белье прилипло к следам от плети. Я вхожу в спальню, Мод у входа кланяется и закрывает дверь. Нэн развязывает мое ночное платье.
– Не надо никого звать, – говорю я. – Я буду спать в белье, вымоюсь завтра.
– Но запах от раны остался на твоем белье.
– Он остался на всем моем теле, – с трудом сдерживаясь, говорю я. – Но я должна уснуть. Я не вынесу…
Сестра сбрасывает собственное платье и забирается со мною в кровать. И впервые в жизни я ложусь спать без молитвы. Сегодня у меня для нее нет слов, и я чувствую себя очень далекой от Бога. Я лежу между прохладных простыней, Нэн одним быстрым выдохом задувает свечу, и вокруг нас собираются ночные тени. Постепенно я начинаю различать деревянные ставни на фоне оживающего восходом неба. Мы долго лежим без слов. Часы на столе бьют четыре, и Нэн заговаривает.
– Он сделал тебе больно?
– Да.
– Намеренно?
– Да.
– Но ты получила прощение?
– Он хотел сломать меня – и, кажется, преуспел. Не спрашивай больше, Нэн.
* * *Мы спим беспокойно. Ко мне не приходят сны о темном замке и женщине с вывернутыми конечностями или мертвыми женами в комнатах за запертыми дверями. Со мною случилось самое худшее из того, что могло случиться с гордой женщиной, – мне больше нечего бояться. Когда утром приходят служанки с теплой водой, они видят сброшенное мною испачканное белье и слышат пожелание принять ванну.
Я хочу смыть с кожи, с волос запах разложения, избавиться от мерзкого привкуса во рту. Я ощущаю себя грязной, оскверненной, и мне кажется, что я никогда больше не отмоюсь.
Я знаю, что я сломлена.
* * *Похоже, мое унижение вернуло королю здоровье и волю к жизни. Внезапно он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы присоединиться к нам за столом, и этим вечером вместе со мною выехал в сад. Нэн, леди Тирвит и маленькая леди Джейн Грей идут со мной, остальные дамы выстроились позади нас. Я держусь возле креста короля, а он держит меня за руку. В центре садика короля раскинулся красавец бук, и, когда король велит остановить свое кресло подле него, в тени его ветвей, слуги бросаются за стулом для меня. Я с готовностью опускаюсь на него, и король с улыбкой наблюдает за тем, что я не могу сесть, не морщась от боли.
– Вам весело, милорд?
– Сейчас мы посмотрим занимательную пьесу.
– Пьесу? Здесь?
– О да. И когда она закончится, ты скажешь мне, как она называется.
– Вы говорите загадками, милорд, – говорю я, чувствуя прилив новой волны страха.
Маленькие железные ворота, ведущие в садик, издают скрип и распахиваются. В них вбегают стражники, человек сорок в ярких мундирах лейб-гвардейцев короля, и в крохотном саду сразу становится тесно. Я вскакиваю на ноги. На мгновение мне кажется, что во дворце случился бунт и королю грозит опасность. Я ищу пажей, которые прикатили его кресло сюда, королевских фаворитов, но не вижу никого поблизости. Я встаю перед ним, понимая, что мне придется защищать его от нападения. Я должна буду его спасти.
– Подожди, – останавливает он меня. – Не забывай, это – представление.
Оказывается, что эти стражники – не предатели. За ними следом в саду появляется лорд Ризли, держащий в руках свиток. На его обычно мрачном лице играет торжествующая улыбка. Он идет прямо ко мне и разворачивает перед моим лицом свой свиток, который оказывается ордером на мой арест.
– Королева Екатерина, известная как Парр, вы арестованы по обвинению в измене ереси, – говорит он. – Вот ордер на ваш арест. Вы должны проследовать со мной в Тауэр.
Я чувствую, как мою грудь сдавил страх. Я бросаю один полный муки взгляд на мужа и вижу, что тот сияет от удовольствия. И тогда мне кажется, что он только что разыграл лучшую из его шуток. Он сломил мой дух, а теперь собирался сломать мне шею. Я не могу протестовать и жаловаться, не могу утверждать о своей невиновности или даже молить о пощаде. У меня не получается даже вдохнуть.
У меня начинает двоиться в глазах, но я успеваю увидеть сквозь пелену, как ко мне бросается Нэн с искаженным от страха лицом. Позади нее маленькая Джейн Грей то делает шаг вперед, то отходит назад.
Лорд Уизли снова взмахивает ордером и повторяет:
– Вы должны проследовать со мною, Ваше Величество. Безотлагательно. – Его лицо светится от восторга. – Пожалуйста, не заставляйте меня отдавать приказ взять вас силой. – Затем он разворачивается к королю и встает перед ним на колено. – Я пришел и выполню ваше повеление, – говорит Уизли голосом, срывающимся от восторга.
Он встает и уже собирается кивнуть охранникам, чтобы те меня окружали…
– Идиот! – вдруг ревет на него король в полный голос. – Идиот! Подлец! Мерзавец! Идиот! – И Ризли падает ниц перед внезапным гневом короля. – Что? Да как ты посмел! Как ты посмел прийти в мой сад и оскорбить королеву? Мою возлюбленную жену! Ты сошел с ума?
Ризли открывает и закрывает рот, как один из карпов в королевском пруду.
– Как ты смеешь приходить сюда и пугать мою жену?
– Но ордер! Ваше Величество! Ваш королевский ордер!
– Да как ты смеешь показывать ей подобные вещи! Ей, женщине, поклявшейся служить моим интересам, подчинившей все свои мысли мужниным, чье тело отдано в повиновение мне, а бессмертная душа – на мое попечение? Моей жене? Моей любимой жене!
– Но вы же сами сказали, что ее надо…
– Ты что, хочешь сказать, что я сам отдал приказ арестовать свою жену?!
– Нет! – торопливо затараторил Ризли. – Нет, конечно нет, Ваше Величество.
– Поди вон! Скройся с моих глаз! – кричит Генрих так, словно его сводит с ума подобное неуважение. – Видеть тебя не желаю! И больше не смей здесь появляться.
– Но, Ваше Величество…
– Вон!
Ризли кланяется до самой земли и торопливо выскакивает из ворот, стремясь как можно скорее скрыться от разъяренного короля. Генрих ждет, пока все они выйдут из сада и ворота снова закроются, и стражи снаружи встанут к нам спинами. И только когда в саду все снова затихает, он поворачивается ко мне.
Оказывается, король так смеется, что не может говорить. Сначала мне кажется, что у него припадок. Слезы текут из зажмуренных глаз, по покрытым потом щекам. Его лицо наливается опасно-багровым цветом, и он хватается за колышущийся живот, стараясь выровнять дыхание. Затем открывает глаза и вытирает мокрые щеки.
– О, Господи! – произносит он. – О, Господи!
Наконец Генрих замечает, что я все еще стою перед ним, замерев от страха, а мои фрейлины в растерянности.
– Ну что, как называется эта пьеса, Кейт? – спрашивает он, задыхаясь и все еще смеясь.
Я качаю головой.
– Ты, такая умная? Так хорошо начитанная! Так скажи же, как называется моя пьеса?
– Я не могу догадаться, Ваше Величество.
– «Укрощение королевы»! – кричит он. – Это «Укрощение королевы»!
Я стараюсь улыбнуться. Глядя на его потное красное лицо, я позволяю звуку его нового смеха иссякнуть и исчезнуть надо мною, как зловещему карканью ворон над Тауэром.
– Я здесь управляю собачьими боями, – вдруг заявляет Генрих, внезапно оставив свой шутливый тон. – И я слежу за всеми вами и натравливаю вас друг на друга. Бедная дворняжка! Бедная маленькая сучка!
* * *Король сидит в саду до тех пор, пока тени не вытягиваются на сочной зеленой траве и птицы не начинают свои вечерние песни в кронах. Вдоль изгибов реки снуют ласточки, купаясь в серебристых бликах, отражающихся от поверхности воды. Придворные начинают возвращаться после вечерних игр, двигаясь медленно, как счастливые дети с утомленными лицами. Мне улыбается принцесса Елизавета, и я вижу брызги веснушек на ее личике, как пыль на мраморе, и думаю, что надо будет напомнить служанке подавать девочке шляпку от солнца всякий раз, когда та идет на улицу.
