Чарльз Мартин - Колодец с живой водой
Я был принят в круг.
Стал своим.
Сев на стул, я поднес к губам чашку с кофе и с головой отдался приятным ощущениям, думая о том, что даже в детстве мне редко доводилось чувствовать себя членом семьи.
* * *Еще вчера Лина решила, что ее родителей похоронят в одном гробу, но поставят над могилой два креста, поэтому после завтрака Пауло, Сэл и я поехали в Леон и купили необходимые материалы. К вечеру гроб и кресты были готовы. Пользуясь опытом, который я приобрел, когда мастерил гроб для Роберто, я сделал в конструкции и отделке кое-какие улучшения: стыки и кромки были ровнее, грани казались проведенными по линеечке, а крышка закрывалась так плотно, что приколачивать ее гвоздями не было нужды. Гек, я думаю, остался бы доволен моей работой. Что касалось Лины и Пауло, то они были просто в восторге, и это было все, чего мне в тот момент хотелось.
Когда мы уже ставили гроб на грузовую платформу внедорожника, Сэл неожиданно сказал:
– Ты научишь меня работать по дереву?
– Конечно. – Я кивнул. – Но… разве тебе нравится плотничать?
– Не знаю. Никогда не пробовал, но мне бы хотелось научиться.
Сын состоятельных родителей, исполнявших любые его капризы, Сэл не пробовал еще многого, и это было еще одним доказательством того, что жизненный опыт и умение не купишь за деньги.
* * *Лина ухитрилась где-то купить нам с Сэлом по белой рубашке с длинными рукавами, какие носили все никарагуанские мужчины. Приняв душ, мы привели себя в порядок и снова поехали на плантацию во внедорожнике Колина.
За то не слишком продолжительное время, которое Сэл провел в Валья-Крусес, он и Пауло сделались близкими друзьями. Как вскоре выяснилось, парень разбирался в технике и механике гораздо лучше, чем я предполагал, поэтому эти двое быстро нашли общий язык. Признáюсь, меня очень удивляло, что Пауло то и дело просит Сэла что-нибудь починить или хотя бы «посмотреть», а поскольку в Никарагуа постоянно что-то ломалось или плохо работало, эти двое стали совершенно неразлучны. Пауло считал Сэла отличным парнем; думаю, что и сын Колина тоже полюбил этого никарагуанского крестьянина, который был как минимум втрое старше его. Сейчас, сидя сзади вместе с Линой и Изабеллой, я наблюдал за тем, как Сэл на переднем сиденье то глядит на дорогу впереди, то посматривает на лежащие на руле руки Пауло, и на его лице появляется легкая улыбка. Я достаточно хорошо знал Сэла, поэтому мне было довольно легко догадаться, что за мысль пришла ему в голову. Понимал я и почему он колеблется. Сэлу хотелось подарить «Тойоту» Пауло, но он считал, что и так причинил родителям слишком большие убытки, поэтому никакого права распоряжаться машиной у него нет. Для человека, привыкшего, что любые его прихоти тотчас исполняются, это был серьезный прогресс, и я невольно улыбнулся, когда, испустив разочарованный вздох, Сэл отвернулся к окну и принялся сосредоточенно кусать губу.
Я тронул его за плечо:
– О чем задумался?
– О том, сколько я всего наворотил, – ответил он, не оборачиваясь.
– Что именно ты имеешь в виду? – притворно удивился я.
– Как – что?! Я потратил зря уйму отцовских денег, буквально выбросил их на ветер, а теперь, когда мне хочется… когда мне хочется сделать дело, которое было бы по-настоящему хорошим, у меня нет такой возможности. А просить… просить мне стыдно, да и нет у меня на это никакого права.
Наклонившись поближе к Сэлу, я заговорщически улыбнулся.
– А он хорошо смотрится за рулем, правда? – шепнул я и покосился на Пауло. Я, впрочем, мог говорить и не шептать – все внимание водителя поглощала сложная дорога, к тому же он не слишком хорошо говорил по-английски и вряд ли мог понять, о чем идет речь.
Сэл кивнул, но сразу же нахмурился:
– Да, но… А что?..
– Ну, и что же ты молчишь? Действуй! – И я кивнул в сторону нашего водителя.
Сэл крепко зажмурился и замотал головой:
– Нет! Я не могу! Я и так уже…
– С твоим отцом я договорюсь. Ну, давай же, Сэл, не мешкай! Сделай для разнообразия что-нибудь хорошее.
Сэл беспомощно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Пауло. Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы справиться с последними сомнениями, но, приняв решение, он уже не колебался. Когда мы выехали на площадку перед бараками и вышли из машины, Пауло, как обычно, протянул ключи от зажигания Сэлу, но тот отступил на полшага назад и спрятал руки за спину.
– Тебе нравится эта машина? – спросил он.
В ответ Пауло с энтузиазмом закивал, потом вытер пот со лба носовым платком, который когда-то был белым.
– Нравится? – повторил Сэл.
После вчерашней отчаянной борьбы с веревкой ладони Пауло были покрыты ожогами и ссадинами, одна из которых – самая большая – еще слегка кровоточила.
– Лучший автомобиль в целый Никарагуа! – сказал он и снова кивнул: – Такой машина ездить только Бог!
Сэл наконец взял ключи и несколько раз подкинул на ладони. Пауло уже собирался уходить, но Сэл поймал его за рукав и, когда тот обернулся, с размаху опустил ключи ему на ладонь:
– «Тойота» твоя. Бери.
Пауло посмотрел на меня, потом снова перевел взгляд на Сэла. Его губы тронула неловкая улыбка:
– Моя нет…
Сэл взмахнул руками.
– Она твоя, – повторил он и показал на меня: – Я… мы хотим, чтобы этот внедорожник был у тебя. Он ведь тебе пригодится, правда?.. – Он наискось рубанул ладонью воздух. – Бери, чего там!.. Насовсем.
Пауло молча разглядывал ключи, внедорожник, Лину, меня. Я кивнул:
– Это подарок, Пауло.
Пауло глубоко вздохнул и в замешательстве снова вытер лоб (я уже заметил, что он проделывал это не только когда от жары покрывался испариной, но и когда ему нужно было подумать). Сложив платок, он опустил руку на плечо Сэлу и долго вглядывался в его лицо. Я видел, что Пауло о чем-то напряженно размышляет, губы его шевелились, но с них не сорвалось ни звука. Несколько раз он пытался заговорить, но не смог произнести ни слова. В конце концов Пауло с самым решительным видом надвинул на лоб свою широкополую соломенную шляпу, потом засунул ключи поглубже в карман и, повернувшись, быстро зашагал туда, где на площадке перед бараками собралось, наверное, не меньше половины населения Никарагуа. Мы провожали его взглядами: Изабелла взяла меня за руку, а Лина обняла Сэла за плечи.
– Не обижайся, – мягко сказала она. – Он просто не знает, как тебя благодарить. Никто и никогда не делал ему таких подарков.
В ответ Сэл широко улыбнулся, сверкнув зубами. Кажется, за все десять лет я никогда не видел его таким счастливым. Глядя в ту сторону, где исчезла в толпе широкая спина Пауло, он сказал:
– С некоторых пор мне нравится дарить подарки – оказывается, это гораздо приятнее, чем их получать. К тому же я уверен, что Пауло распорядится машиной гораздо лучше, чем я.
* * *Даже местные старожилы не помнили таких многолюдных похорон. Вереница шедших за гробом людей растянулась на милю с лишним. Вся эта огромная масса людей добиралась до кладбища больше часа, еще столько же времени заняла поминальная служба. Церковный приход, в который входил поселок Валья-Крусес, установил на кладбище микрофон и огромные динамики, через которые Лина смогла обратиться ко всем, кто почтил память ее отца. Говорила она, естественно, по-испански, поэтому больше всего меня поразили не ее слова, а интонации. В голосе Лины звучали искреннее тепло, любовь и благодарность к людям, которые не забыли Алехандро Мартинеса, не забыли то добро, которое он им сделал, не забыли ее саму.
Наконец я и Пауло опустили гроб в готовую могилу, и Лина, которая хотела, чтобы все, кто приехал издалека, приняли участие в прощании, пригласила присутствующих бросить на него по горсти земли. И люди, не разъезжавшиеся, несмотря на усталость и поздний час, медленно и чинно двинулись к могиле. Похоже, они ожидали именно этого и сейчас вели себя так, словно совершали одно из самых важных дел в своей жизни.
Лина осталась возле могилы, чтобы еще раз поблагодарить всех, выслушать последние соболезнования и слова сочувствия. Глядя на ее строгое лицо, на лучащиеся глаза и гордо выпрямленную спину, я невольно подумал о том, что ей известен главный секрет земли, на которой она сейчас стояла. Эта земля отняла у нее самое дорогое, но она же обладала целительной силой, и сейчас эта сыпавшаяся на гроб ее родителей сухая желтая глина исцеляла не только исстрадавшуюся душу Лины, но и души тех, чьи жизни когда-то были тесно связаны с жизнями Алехандро Мартинеса и его жены. Когда они погибли, это коснулось многих и многих, но теперь старые раны закрывались, а объятия, поцелуи, рукопожатия, которыми Лина обменивалась с теми, кто пришел попрощаться с ее отцом, ускоряли выздоровление. Разверстая могила на склоне горы на глазах наполнялась землей, и так же быстро и окончательно закрывались кровоточащие раны во многих и многих сердцах.
До этого момента я, наверное, не мог бы сказать, почему меня так тянет к Лине. Да, она была красива, можно было даже сказать – замечательно красива, но я понимал, что дело не только в этом. В ней было что-то еще, и сейчас, когда я увидел, как одна женщина исцеляет тысячи и тысячи людей, мне стало ясно, в чем ее тайна. Собственно говоря, никакой тайны не было, просто скопившаяся в моей душе грязь мешала мне разглядеть очевидное: куда бы ни направилась Лина, что бы ни делала, она всюду несла с собой свет. Она была как маяк в тумане. Как костер во мраке. Как солнце, взошедшее в неурочный час. Без боязни она шагала навстречу тьме, и тьма в страхе отступала.
