Дебора Смит - Счастье за углом

Я вывернулась и принялась ходить по комнате, ссутулившись и обхватив себя дрожащими руками.

Национальное телевидение. Десятки фотографов и операторов. И все они желают стать первыми, кто снимет меня и мои шрамы.

Томас преградил мне дорогу, расцепил мои руки и прижал их к своей груди.

– Ты, – хрипло произнес он, – женщина, которая не кричала, когда медсестра скребла твои свежие раны. Которая пересекла горы в снежную бурю, чтобы отыскать бабушкин дом, и затем поселилась в нем без отопления, электричества и водопровода. Одна. Которая спасла жизнь двум беспомощным щенкам. Приютила двух брошенных девочек. Ты женщина, которая во время пожара в кафе поставила жизнь других выше собственной. Которая отказывается уступить Дельте. – Он взял мои руки, поцеловал их и закончил: – Ты спасла мне жизнь и наполнила ее смыслом. Ты можешь произнести эту речь.

Я подняла глаза, чуть-чуть расслабилась и кивнула.

– Хорошо, я пройду через это. Правда. Так или иначе.

Он осторожно поцеловал меня в лоб, чтобы не смазать макияж.

– Мы с девочками будем в первом ряду. Просто смотри на нас и ни о ком больше не думай.

Я сделала долгий и медленный выдох и выпрямилась.

– Хорошо, хорошо. – Успокоиться. Дышать. Сосредоточиться. – Хорошо.

Моя мантра.

– Я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя.

Томас направился к двери. За миг до того, как он вышел, я сказала:

– Томас. Все благодаря тебе. Я не справилась бы с этим без тебя.

Он оглянулся со спокойной улыбкой.

– И мы также вместе справимся с этой речью.

Дверь за ним тихо закрылась.

Я стояла лицом к ярко освещенным зеркалам гримерной. Впервые с того самого дня в «Четырех Сезонах», почти восемнадцать месяцев спустя. Я собиралась встать перед всем миром. В тот раз я увидела в зеркале бисквиты и трагедию. В этот раз в них отражался только мой страх.

– С мамой все будет хорошо? – спросила Кора, когда мы отыскали свои места в центре первого ряда. Она посмотрела на переполненный балкон, затем на забитый людьми партер. – Все эти люди пришли посмотреть на маму? Но мама не хочет их видеть.

Я кивнул.

– Но она справится.

Меня толкнула Иви.

– Па, глянь на всех этих типов с камерами, как раз перед сценой. Их тут, должно быть, сотни. Она струсит.

– Нет, не струсит. Она звезда. Ты сама увидишь.

Я бы очень хотел испытать ту уверенность, что звучала в моих словах. Мы сели. Я посмотрел на пустующее кресло Дельты, по соседству с моим, и скрестил пальцы.

– Леди и джентльмены, SEBSA рада приветствовать Кэтрин Дин.

Аплодисменты. Глубокий, нарастающий, захлестывающий, как оргазм, звук. В прежние времена я любила этот взрыв внимания, свист, мое имя, которое выкрикивали среди хлопков.

Сейчас мне приходилось силой заставлять себя делать шаг за шагом. Улыбаться, пока я шла к ярко освещенной сцене перед всеми этими людьми, перед всеми этими камерами.

Ослепляющими, наполняющими ужасом. В ловушке. Я в ловушке. Я смогу только сблевать, сбежать со сцены или упасть в обморок. Жалкое зрелище, как тогда, год назад во время аварии, которое заснимут на потеху любопытным, жадным и злым зрителям, сохранят в безразличном мозге компьютера, чтобы за секунды разослать по всему миру.

Мы с доктором Бартоломью пожали друг другу руки. Он жестом показал мне на освещенный прожекторами круг. Я пыталась контролировать дыхание. Портативный микрофон, приколотый к высокому воротничку моего пиджака в состоянии уловить малейший хрип ужаса. Я на деревянных ногах ступила на красивый подиум и положила на него мою речь. Затем встала, глядя на камеры, сияющие фонари, публику. Аплодисменты. Они все продолжались, накатывая и затухая как волны. Прижатые к бокам руки тряслись. Я не могла сделать вдох. Если мне не удастся взять себя в руки, мой голос дрогнет и сорвется и весь мир поймет, какая я на самом деле слабая. Раньше я никогда не пускала петуха на сцене. Сердце колотилось так сильно, что бешеное стаккато его ударов, возможно, было слышно даже через микрофон.

Наконец публика утихла. А я все так же стояла и до смерти боялась заговорить. Рассматривала глядящие на меня лица. Многие из них были покрыты шрамами, многие изуродованы огнем. Намного хуже, чем у меня. И что я могла рассказать людям, пострадавшим сильнее меня? Какая статистика или формальность может выразить то, что им пришлось пережить, какая сторона жизни открывалась им, лишенным физического совершенства?

Я бросила отчаянный взгляд мимо стены камер, на первый ряд, щурясь от света прожекторов. Томас и девочки. Если бы только мне удалось их отыскать. Здесь. Они были здесь. И глядели на меня с любовью. Томас сидел на краю кресла, стараясь сохранять спокойный, невозмутимый, ободряющий в стиле «милая-все-фигня-даже-если-ты-рухнешь-в-обморок» вид. Но у него не получалось. Он был взволнован.

Ему так отчаянно хотелось, чтобы у меня все вышло. Мне удалось переключить застывший взгляд на текст речи. Слова были важными, смелыми и скучными. И они ждали, когда их прочтут. Я хочу поблагодарить Юго-восточную Ассоциацию пострадавших от огня за приглашение выступить сегодня перед вами. Я здесь, чтобы рассказать о значении внешности в американской культуре…

Я открыла рот. Из него не вышло ни слова. Я сглотнула, потянулась к стакану воды на подиуме, отпила немного, глядя, как вода расплескивается на пол, потому что рука сильно дрожала.

Я не могу этого сделать. Не могу. Извини, Томас. Я не могу.

Затаившие дыхание зрители начали слегка ерзать на своих местах и переглядываться. Я почувствовала худшее из того, что актер может почувствовать на сцене, – напряженность неловкой тишины. Не обращай внимания. Смотри на Томаса с девочками, только на них и постарайся игнорировать всех остальных и еще… скажи что-нибудь, что угодно! Я снова отчаянно впилась взглядом в первый ряд. Я не сводила глаз с Томаса, но он кивнул влево от себя. Глаза среагировали на автомате. Влево. Посмотри влево.

Дельта.

Там, глядя на меня, сидела Дельта, со слезами на глазах и с рукой, прижатой к сердцу. Она знала, что я тону. Дельта схватила стоявшее у нее на коленях большое пластиковое блюдо, сорвала с него крышку и подняла вверх.

Бисквиты, беззвучно проговорила она.

Бисквиты. Она снова принялась за выпечку! Наш символ всего хорошего, вселяющего надежду, всего, во что стоит верить и за что стоит бороться. Дельта принесла бисквиты, извиняясь за свою временную потерю веры, и еще – чтобы напомнить мне, кто я такая и кем я буду всегда. Внучкой Мэри Ив Нэтти и кузиной Дельты Уиттлспун. Наследницей священного теста. Я посмотрела на свою речь. Сейчас или никогда. Люди увидят тебя такой, какой ты захочешь им себя показать, но ты должна сказать им, кто ты такая. Настоящая ты, а не та, кем они тебя считают. Скажи им. Скажи им. Скажи им.

Я собрала листки со своей речью. Высоко подняла, повернула, взялась руками с обеих сторон. И разорвала пополам. Затем порвала половинки еще раз. И половинки половинок. Бросила клочки бумаги вверх, словно конфетти. Засверкали вспышки фотокамер.

Во всем зале стало еще тише. Люди смотрели на меня разинув рты. Наконец-то мне удалось привлечь всеобщее внимание. Я сошла с подиума и, по-прежнему не говоря ни слова, подошла к краю сцены. Взглянула на сборище камер, затем на зрителей. Одним движением плеч сбросила пиджак. У свитера не было рукавов. Я отбросила пиджак назад, на подиум а затем грациозно подняла покрытую шрамами правую руку, выставив ее на всеобщее обозрение. Провела пальцами левой руки по всей длине правой, как ведущая игрового шоу, показывающая призовую стиральную машину. Вот новая рука Кэтрин Дин, от плеча до кончиков пальцев, полюбуйтесь на темно-розовую ткань шрама, на изуродованную плоть ладони. Можете фотографировать, смотреть с неприкрытой жалостью и даже с отвращением. Бесплатно!

Вспышки камер.

Затем, по-прежнему молча, я вынесла вперед правую ногу, слегка согнув ее в колене и поставив на носок. Провела по ней ладонями. Фокус-покус. А это новая нога Кэтрин Дин. Я подвернула штанину выше колена, так высоко, как смогла. По внешней стороне лодыжки и колена змеились шрамы, заканчиваясь издевательски уродливым завитком на стопе. Вспышки камер.

Я отпустила штанину брюк, и она соскользнула на место. Затем подняла руки. Изящное движение запястий. И вот грандиозный финал. Запустив пальцы в тщательно уложенную завесу волос, я энергично растрепала их, уничтожив магию мусса, геля и лака. Затем откинула освобожденные волосы с лица. Повернула голову, чтобы все смогли хорошенько рассмотреть шрамы, поврежденную линию роста волос, изуродованное ухо. Некоторые зрители потрясенно ахнули.