Джорджетт Хейер - Коварный обольститель
Почтенная дама с неодобрением отнеслась к бесцеремонному появлению внучки и усталым голосом тут же воскликнула:
– О святые небеса! Что там еще? – Но в этом восклицании прозвучала слабая надежда, поскольку и ей уже доложили, от кого пришло письмо для Фебы.
Бедная леди Ингам провела столь же бессонную ночь, как и ее внучка, ведь ей было о чем поразмыслить. Поначалу твердо решив отправить Фебу обратно в Сомерсет, она смягчилась, получив чрезвычайно интересные (как и предполагал Сильвестр) сведения от Горвича. Миледи сочла их весьма обнадеживающими, однако дальнейшие размышления вновь повергли ее в уныние: каковы бы ни были чувства Сильвестра, Феба отнюдь не походила на девушку, которая только что получила – или рассчитывала получить в ближайшем будущем – чрезвычайно лестное предложение руки и сердца. Впрочем, надежда вновь затеплилась в душе миледи, когда ей вручили письмо; подобно Фебе, леди Ингам первым делом взглянула на подпись и немедленно огорчилась.
– Невероятно! Полагаю, она приехала из-за малыша. Надеюсь, тяготы пути не убьют ее!
Феба с тревогой наблюдала за бабушкой, пока та читала послание, и, когда оно было возвращено ей, с мольбой осведомилась:
– Что же мне делать, мадам?
Миледи ответила не сразу. Письмо герцогини предлагало обильную пищу для размышлений. Пожилая дама невидящим взором уставилась куда-то перед собой, и внучке пришлось повторить свой вопрос, прежде чем бабушка вышла из задумчивости.
– Делать? Ты сделаешь то, о чем тебя просят, разумеется! Герцогиня прислала тебе очень милое письмо, но почему она так поступила… Надо полагать, она не читала этой ужасной книги!
– Она прочла ее, мадам, – сказала Феба. – Именно она и дала ее Солфорду. Он сам говорил мне об этом.
– В таком случае он не сказал ей, кто написал ее, – заявила миледи. – В этом ты можешь быть уверена, потому что она обожает Сильвестра! Ах, если бы кто-нибудь уговорил ее поддержать тебя… Но кому-то придется открыть ей всю правду!
– Бабушка, я сама расскажу ей обо всем! – заявила Феба.
Миледи была склонна согласиться с внучкой, однако перспектива омрачить будущее, которое внезапно стало таким привлекательным, заставила ее сердито ответить:
– Ты можешь поступать так, как тебе заблагорассудится! Я не вправе давать тебе советы! И прошу не умолять меня сопровождать тебя к Солфордам, потому что такого напряжения я не перенесу! Можешь взять ландо и ради бога, Феба, постарайся выглядеть как подобает! Надень бежевое платье и розовую… – нет, в ней у тебя будет землистый цвет лица! Придется остановиться на соломенной шляпке с коричневыми лентами.
Принарядившись, мисс Марлоу села в ландо незадолго до полудня, смертельно бледная, словно приговоренная к казни через повешение.
Состояние ее рассудка было таково, что, прибыв к особняку Солфордов, девушка ничуть не удивилась бы, если бы ее встретила целая череда призраков Рейнов, тыкающих в нее обвиняющими перстами. Но на глаза ей попались лишь слуги, старательно изображавшие, за исключением дворецкого, который буквально лучился доброжелательностью, свою полнейшую незаинтересованность. К счастью для душевного спокойствия Фебы, ей и в голову не пришло, что все домашние, у которых были дела в холле, воспользовались этим предлогом, чтобы оказаться внизу и взглянуть на нее. Подобное сборище лакеев выглядело несуразным, если не сказать – помпезным, но коль Сильвестр предпочитал именно таким образом управлять своим домашним хозяйством, то, в конце концов, это было сугубо его личное дело.
Явно расположенный к ней дворецкий провел мисс Марлоу на второй этаж. Сердечко гулко колотилось у нее в груди, и она даже запыхалась; оба эти симптома непременно ухудшились бы, знай она о том, сколько заинтересованных глаз из всевозможных укромных уголков следит за каждым ее шагом. Никто не смог бы с уверенностью сказать, откуда пошли слухи о том, что его светлость наконец-то решил связать себя брачными узами, обнаружив, в полном соответствии с пословицей, что путь его отнюдь не усыпан розами. Но об этом стало известно всем, начиная от старшего торгового агента и заканчивая последним поваренком, посему несоразмерно большое количество этих персон и стало свидетелями прибытия мисс Марлоу. Большинство оказались разочарованы; только мисс Пенистон и мисс Баттон не обнаружили в ней ничего предосудительного. Первая вообще склонна была счесть любую девицу, на которой остановит свой выбор дражайший Сильвестр, средоточием подлинных добродетелей. А вторая видела в ней посланницу небес, спасшую ее ненаглядного подопечного от неминуемой гибели при кораблекрушении, равно как и от тошноты, преступного небрежения и прочих напастей, кои непременно должны были обрушиться на голову несмышленого дитяти, увезенного за тридевять земель и оторванного от любящей нянечки.
Феба услышала, как прозвучало ее имя, и перешагнула порог гостиной герцогини. Дверь закрылась за девушкой, но, вместо того чтобы двинуться вперед, она застыла, словно прикованная к месту, глядя на хозяйку дома. На лице ее отобразилось непритворное и наивное удивление, и она настолько забылась, что непроизвольно вскрикнула:
– Ох!
Никто и никогда не говорил ей о том, что Сильвестр как две капли воды похож на свою мать. А между тем даже на первый взгляд сходство было поразительным. Присмотревшись внимательнее, впрочем, она заметила, что глаза у герцогини куда более теплые, а складка губ выглядит мягче.
Прежде чем Феба успела переварить эти открытия, герцогиня весело рассмеялась и сказала:
– Да-да, Сильвестр, бедный мальчик, унаследовал свои брови от меня!
– Ох, простите меня, мадам! – запинаясь, пролепетала Феба.
– Входите же и дайте мне взглянуть на вас! – пригласила ее герцогиня. – Наверное, ваша бабушка говорила о том, что из-за совершенно нелепого недомогания я не встаю из кресла.
Феба застыла на месте, обеими руками вцепившись в свой ридикюль.
– Мадам… я чрезвычайно признательна вам за то, что… вы почтили меня своим приглашением… но я не должна злоупотреблять вашим гостеприимством, не сказав вам… что это я написала… ту ужасную книгу!
– Как вы похожи на свою мать! – воскликнула герцогиня. – Да, я знаю, что вы написали ее, именно поэтому мне так хотелось познакомиться с вами. Ну, подойдите же и поцелуйте меня! Я целовала вас в колыбели, но вы-то этого не помните!
После таких слов Феба подошла к креслу герцогини и наклонилась, чтобы запечатлеть робкий поцелуй на ее щеке. Однако миледи не только тепло ответила на это целомудренное приветствие, но и сказала:
– Бедное, глупое дитя! А теперь расскажите мне обо всем!
Для Фебы было внове услышать, чтобы кто-то обращался к ней с такой лаской. Мисс Бэттери отличалась грубоватой суровостью, миссис Орде – прохладной отстраненностью, а леди Ингам – жестокой безжалостностью, хотя все эти три дамы принимали интересы Фебы близко к сердцу. До сих пор ей не приходилось сталкиваться с нежностью, вследствие чего она упала на колени перед креслом герцогини и расплакалась. Подобное поведение наверняка вызвало бы град упреков со стороны леди Ингам, но герцогиня, похоже, не увидела в нем ничего достойного порицания, поскольку посоветовала своей необычной гостье выплакаться вволю и даже сняла с нее шляпку и погладила по голове.
С того самого момента, как она узнала, что Сильвестр отдал свое сердце Фебе, герцогиня твердо решила: она полюбит девушку и постарается отогнать от себя все мысли о книге, которую та написала; но ее светлость ожидала, что и то и другое дастся ей нелегко. Одно дело – вынашивать глубоко запрятанные в душе сомнения в отношении собственного сына, и совсем другое – обнаружить, что он изображен в качестве отрицательного персонажа в романе, в одночасье покорившем высший свет. Но стоило ей увидеть Фебу и прочесть искреннее раскаяние в ее глазах, как сердце герцогини растаяло. Ее охватила также бурная радость, поскольку, хотя Сильвестр и сказал, что Фебу нельзя назвать красавицей, она никак не ожидала увидеть перед собой стройную, тоненькую девушку с загорелым лицом и выразительными серыми глазами. Если Сильвестр, который прекрасно знал себе цену и хладнокровно составил список добродетелей, коими должна обладать его невеста, решил, что ему подойдет только эта девушка, значит, он влюбился куда сильнее, чем полагала возможным его мать. Герцогине, пожалуй, даже следовало бы громко расхохотаться, вспоминая все некогда сказанное им ей, потому что у Фебы, на первый взгляд, не было ничего общего с той мифической женой, которую он описывал. Она подумала, что их ждут бурные ссоры и выяснения отношений, если он все-таки женится на мисс Марлоу; а о спокойном и в каком-то смысле бесцветном существовании, которое сын когда-то полагал необходимым фундаментом успешного альянса, можно будет забыть.
