Дебора Смит - Счастье за углом

– Эй, а ну занимайтесь своим делом! Иначе я скормлю ваши телефоны своему козлу! Хватит глазеть на Кэти!

– Тише. – Я натянула шарф на лицо, дернула Иви за руку, и мы побежали. Не идеальный день мамы с дочерью в школе, зато мы доказали, что нам вполне удастся парный бег в мешке.

В «хаммере», который я гнала домой на черепашьей скорости в тридцать миль в час, я смотрела, как дрожат на руле мои руки, и чувствовала, что Иви сверлит меня взглядом с пассажирского сиденья.

– Ты меня защитила. Почему?

– Я всегда буду защищать твое право на должное уважение.

– Я не хотела неприятностей. И не хочу, чтобы узнала миссис Ганза. Что, если она…

– Не волнуйся о миссис Ганзе. Но давай ты в будущем попытаешься не портить работу местных стоматологов.

Она сползла по спинке сидения.

– Это не так уж просто. Тебя-то никто никогда не обзывал.

– Да неужели? – Я рассказала о протестующих у отеля «Четыре Сезона». – А еще репортер из кинохроники называл меня «скучной девицей с большими зубами». Еще один говорил, что я «конфетка, в которой больше очарования, чем таланта», а еще я «потрясающе безобидная». Как застиранный коврик у двери.

Иви тихо сказала:

– Зато ты не толстая и не уродливая, как я.

– Ты не толстая и не уродливая.

– А еще я ненавижу эти кудряшки. И я чудачка.

– И ничего плохого я в этом не вижу. К тому же такие волосы – это просто чудо.

– А я хочу выглядеть как Холли Берри. Или как ты. Ты выглядишь как белая Холли Берри. Ну, то есть такая же красивая.

– Тебе не нужно быть похожей на меня, Холли Берри или любую другую красотку. Будь собой.

– Ты же сама в такое не веришь.

– Да неужели? Еще как верю. Девочкам нельзя позволять другим людям диктовать, как им нужно выглядеть. Им нужно быть уникальными. Уверенными.

– Если не имеет значения, как ты выглядишь, почему ты до сих пор не показываешь лицо незнакомым людям?

Я вцепилась в руль.

– Потому что я знаменита и тут же налетят фотографы, которые захотят нажиться…

– Ты просто не хочешь, чтобы тебя называли «уродиной». Ты постоянно боишься услышать это слово. И что бы Томас ни говорил, тебе не легче. Он тебя любит, но ты не хочешь и не видишь себя так, как он тебя видит. И как бы мы с Корой ни пытались тебе показать, что нам все равно, как ты выглядишь, ты нас не слушаешь. – Она почти кричала, глаза блестели от слез. – А если ты испугаешься и решишь, что больше не будешь выходить к людям? Миссис Ганза тогда поверит, что ты правда сумасшедшая, и заберет нас у тебя!

Я вырулила на обочину, повернулась к Иви и схватила ее за руки.

– Иви, милая, обещаю, что не позволю моим проблемам…

– Я уродка, и мне никогда не стать такой хорошей, чтобы меня полюбили! Я знаю! Я знаю! Вот как ты! Я никогда не почувствую, что меня можно любить, и ты тоже, а однажды ты перепугаешься, а у нас с Корой больше не будет дома!

Она отвернулась, всхлипывая.

– Ты сделала, что могла, – сказал в ту ночь Томас. Мы вместе сидели на кухне. – В Иви кричат эмоции. Не вини себя.

Я съежилась над чашкой остывшего чая.

– Но она права. Я совершенно не верю в себя, как же я могу научить верить ее?

– У меня есть предложение. Возможно, вам с девочками нужно немного побыть вместе. Посмотрим, как ты с ними справишься. А я на несколько дней уеду.

Я вскинулась.

– Куда ты собрался?

– В Нью-Йорк. У меня остались незаконченные дела с Равелью.

– И ты правда хочешь снова сунуться ей в пасть?

– Все будет хорошо. Но кое-что нужно закончить. Ты сможешь остаться тут с девочками одна? Джеб и Альберта работают, так что…

– Тебе придется подождать неделю или две, пока Иви не начнет со мной разговаривать.

Он отставил чай в сторону и взял меня за руку. Грустно посмотрел мне в глаза.

– Я хочу защитить тебя от всего, что тебя пугает. Часть меня всегда, без раздумий, будет бросаться тебя защищать. Но я всеми силами стараюсь не позволить этому желанию защищать любимых превратиться во всепоглощающую страсть. Ты должна мне помочь. Выталкивать меня из гнезда всякий раз, когда это будет сильнее меня. Докажи, что ты сможешь без меня обойтись.

Миг спустя я кивнула. Он отлично умел сделать вид, словно проблемы, которые нужно решать, у него, а не у меня.

– Я узнаю «сложную любовь», когда вижу ее. Мы справимся тут, пока ты будешь в Нью-Йорке. Все будет хорошо. Я хочу, чтобы ты поехал.

Он прижал мою правую руку к губам и поцеловал. Мне удалось улыбнуться, но внутри все сжалось. Я не справлюсь, я с каждым днем все больше завишу от него.

Оставить Кэти с девочками, пусть даже на несколько дней, было сложно. Сложная любовь? Черт, сложным был я. Я полетел в Нью-Йорк, взял такси до Манхэттена и отставил записку для Равель у консьержа Трамп-тауэр, одиноко переминавшегося в знаменитом холле из мрамора с розовыми прожилками.

Равель!

Какие бы наши поступки в тот день, 11 сентября, нам ни хотелось изменить, теперь это не имеет значения. Ни ты, ни я не хотели смерти любимым людям; ни ты, ни я намеренно не подталкивали к смерти Шерил, Этана и нерожденного ребенка Шерил. Если бы я мог умереть вместо них, я это сделал бы. И знаю, что ты чувствуешь то же самое. Я собираюсь жить дальше. Надеюсь, и у тебя получится. Прощай.

Даже если она посоветует отвалить или сдохнуть, наше дело закрыто. И если ничего не ответит, тоже неплохо. Иногда сделать заявление важнее, чем получить ответ.

Как я и боялась, Иви не проронила ни слова с тех пор, как Томас уехал в Нью-Йорк. Но когда мы с Корой на следующее утро пошли к коровьему пруду, Иви не устояла и пошла с нами. Мы с Корой держались за руки, рассматривая воду.

– Весной мы добавим сюда красивых камней, фонтан, кувшинки, немножко водорослей и рыбок, – сказала я ей. – И вуаля. У нас будет пруд с золотыми рыбками. Он привлечет стрекоз, бабочек, лягушек и черепах, сюда будут приходить напиться олени, индейки, певчие птички.

– И феи! – добавила Кора.

– Обязательно. Эй, а у меня идея. Мы всем рыбкам дадим имена. Какие имена подойдут золотым рыбкам?

Глаза Коры засияли.

– Немо, и Дори, и Симба, и…

– Симба – это мультяшный лев, – хмыкнула Иви. – Вспоминай мультяшных рыб.

Медленно, затаив дыхание, я повернулась к ней.

– А разве в море не водится рыба-лев?

Она пожала плечами.

– Может, и водится. Ладно.

Кора смотрела на сестру с бесконечным терпением.

– Львы золотистые, и рыбки тоже золотые, так что можно называть рыбку как льва.

– Да все равно.

Я притворилась, что глубоко задумалась.

– Что у нас еще золотое? Или желтое? Подсолнухи. Масло. Своих рыбок я назову Подсолнух и Масло. Ага, и апельсиновый сок. Одну рыбку будут звать Апельсиновый Сок.

Иви подошла к краю пруда.

– Я назову свою рыбку Гной. Он тоже желтый.

– Соплю не забудь, – предложила я. – Сопли бывают желтые.

У нее задрожал уголок рта. Она не смогла сдержаться.

– Гной и Сопля. Круто. Золотые рыбки Гной и Сопля. Ага!

– Ну вы грубые! – запищала Кора, хихикая.

– И еще Пи-пи, – пропела я. – Обязательно нужно назвать одну рыбку Пи-пи.

Для Коры это была лучшая шутка на свете. Детей такие вещи смешат до истерики, Кору трясло от смеха. Даже Иви улыбнулась. А когда я ткнула ее локтем – девчоночий вариант похлопывания по спине – она ткнула меня в ответ. Мы снова были друзьями, по крайней мере пока.

– Рыбка Пи-пипка, – повторила Кора и расхохоталась. Мы с Иви улыбнулись друг другу и закатили глаза. И где-то в середине нашего радостного момента я снова услышала шепот бабушки, притворяющийся моими мыслями. Этот старый коровий пруд больше не будет прежним. Ты будешь смотреть на него и вспоминать, как вы смеялись над рыбками. Ты запомнишь, и девочки тоже запомнят. Память о смехе, об ощущении, что тебя любят, навсегда останется в этой воде.

Внезапно мне очень захотелось позвонить Томасу и сказать, что мы его очень любим.

Маркус Джонсон и я стояли у Граунд Зироу, глядя через забор на развороченный грунт там, где когда-то стояли башни. Холодный зимний ветер хлестал по лицу. Маркус, пожарный из Нью-Йорка, работал здесь с 11 сентября и не уходил со смены несколько месяцев. Мы стали друзьями, вместе копаясь в крови и пыли руин. Он потерял здесь друга и был полон решимости не потерять меня. Именно Маркус в тот первый день протянул мне респиратор и сказал:

– Носи, не снимая, Меттенич, иначе твои легкие превратятся в кусок сырого мяса. Тут в воздухе полно дерьма, которое вполне способно нас убить.