Дебора Смит - Счастье за углом
– Тебе сорок лет?
– Что за ужас в голосе? Альберте тридцать пять. Мне сорок. Мы вместе уже почти десять лет. Завтра я принесу фотографии наших двоих детей и покажу тебе. Их рожала Альберта. У меня фиброма матки. Ты наверняка уже знаешь, что их отец – Санта Уиттлспун. Все знают, мы только притворяемся, что это секрет.
– Я все еще пытаюсь извиниться за то, что сказала. Ты выглядишь гораздо моложе.
– Счастливые люди всегда выглядят младше. А ты и правда боишься старости, так ведь? Тогда опасайся упустить свое счастье.
– Я боюсь того и другого.
Она зачерпнула ладонями воздух и поднесла их к носу.
– Вдохни энергию этих древних гор, почувствуй силу водоворота, и ты поймешь, что твой возраст по сравнению с ними – ничто.
Мэси похлопала себя по бедрам.
– Твоя вагина – это тоже водоворот энергии. Ощути ее магнетизм. Услышь песню сирены, которая живет в тебе. Слышишь?
– Кажется, я забыла выключить радио.
Мэси рассмеялась.
– Псевдонаучный народ до сих пор вопит, что в этих горах полно кварца, а он служит природным генератором электромагнитных волн. Главные священные места индейцев чироки располагались именно здесь. Чироки верили, что человек не может познать себя, пока не отыщет свое место в мире. Мы с Альбертой нашли свое место здесь. И обрели себя.
Я любила бабушкины горы, но совершенно точно не нашла себя и свое истинное призвание, прибежав сюда прятаться после ожогов, полученных при аварии. Остроумный ответ как-то не получался, поэтому я посмотрела на Мэси наивными глазами и провозгласила:
– Хрустящие пончики с кремом тоже изобрели в Северной Каролине.
Она засмеялась и кивнула.
– Вижу, духи говорят с тобой через туристические брошюрки и еду.
– Еще в Калифорнии, когда я пыталась заставить себя жить дальше, бисквиты Дельты были для меня символом всего хорошего, что было связано с бабушкой и ее домом. В детстве я была невероятно счастлива, когда приезжала к ней. Здесь было единственное в мире место, где я могла делать, что захочу, и забыть о своей внешности. Бабушка кормила меня бисквитами с кремом и не ругалась, что я набираю вес. Так что да, наверное, бисквиты для меня много значат. Бунтарство и свободу в частности. Для меня бисквиты – это определенное состояние души. И Северная Каролина тоже.
– Ладно, хорошо. Давай я попытаюсь вспомнить другую известную еду этого штата? – Мэси прищурилась и посмотрела в небо. – Не вспоминается. А как насчет знаменитостей? Энди Гриффин и Ава Гарднер родом из Северной Каролины. Эдвард Р. Мурроу, О. Генри, Братья Райт, а еще Черная Борода, известный пират. Он был не отсюда, но провел немало времени, прячась на озере Окракок.
– Энди Гриффин и Черная Борода. Пахнет реалити-шоу «Мэйберри, Аррр, Округ Филадельфия».
Она опять рассмеялась.
– Девиз этого штата звучит как Esse quam videry, что означает «Быть, а не казаться».
Быть, а не казаться. Я выдохнула.
– Знаешь, я была бы счастлива хотя бы казаться.
Мэси тоже вздохнула.
– Ты все еще не прошла фазу отрицания. Я понимаю. И часто видела такое у женщин на ферме. Мы говорим об этом во время сессий психотерапии.
Я уставилась на нее.
– Хочешь сказать, я веду себя как жертва домашнего насилия?
– Отчаянное желание добиться признания у мужчин, чувство собственной никчемности, недостаток любви к себе. Да, на ферме мы часто сталкиваемся с такими проблемами. Тут нечего стыдиться.
Я застонала. Некоторое время мы молчали, потом Мэси подняла CD-плеер.
– Чтобы развеять тоску… ты знала, что Карл Сэндберг уехал во Флэт-Рок? Это к югу от Эшвилля. Чудесный маленький городок. Эти горы зовут к себе поэтов, художников и певцов. И ты можешь почувствовать их вершины в душе. – Она прижала плеер к сердцу и процитировала: – «Укажите мне город, который так звонко поет свои песни, гордясь жить, быть грубым, сильным, искусным»[18].
– Ода Альберте, – сухо сказала я.
– Это из «Чикаго» Сэндберга.
Чикаго. Томас. Где-то в глубине души мне очень хотелось оказаться рядом с ним. Просто вдохнуть его присутствие, ощутить энергию его «воронки».
Я посмотрела на грузный оранжевый трактор, стоящий посреди двора, и спросила у Мэси:
– Можешь научить меня водить эту штуку?
– Конечно! Вот видишь, сила машины – это сила мира, а ты инстинктивно хочешь почувствовать с ним связь.
Нет, я инстинктивно хотела доехать до хижины Томаса. Но зачем уточнять?
* * *Развилка двух дорог – я выбрал ту, Где путников обходишь за версту. Все остальное не играет роли.
Сидя на спине дизельного мамонта, я смотрела, как поднимается и опадает Руби-Крик Трейл. В зимнем лесу даже трактор мог с легкостью слететь с разбитой дороги, которая вела к хижине Томаса. Дельта предупреждала меня, что дорога к нему еще хуже той, что тянулась к моей ферме, и что мне придется пересекать ручей в том месте, где в нем по колено воды.
Может, стоит вернуться и попытаться доехать завтра. Я уже похлопала себя по спине. Хватит и маленького шага.
Нет, Альберта учует запах поражения. Узнает, что я струсила. И сожрет мою печень с домашним клубничным джемом.
– Пошел, чудовище, – сказала я трактору, переключая передачу. – Роберт Фрост и я не знаем страха. Мы выбираем нехоженый путь.
* * *Я стояла во дворе Томаса, наслаждаясь чудесными панорамами гор, окружавших это место со всех сторон. Я ходила вдоль идеально ровных рядов виноградника, гладила пальцами деревянные столбики и стальную проволоку, иногда останавливалась и нежно касалась лозы, которая уже начала заплетать верхние ряды проволоки.
– В этом году он соберет первый урожай, – говорила мне Дельта. – Я замолвлю за него словечко в Балтимор Истейт, они купят весь виноград. Томас мог бы открыть собственное дело, просто продавая урожай.
Я медленно обходила виноградник по кругу, представляя себе пышные грозди среди зеленых листьев. В мужчинах, которые что-то выращивают, заботятся о других живых существах, пусть даже о растениях, есть что-то сексуальное и надежное. Я зашагала вверх по склону, к хижине. По спине ползли холодные мурашки вины.
– Но ты же все эти годы чувствовал себя как дома на моей ферме, – сказала я вслух. Я имею полное право осмотреться теперь у тебя.
Его хижина была функциональной и аутентичной – сложенной из бревен и промазанной глиной. По углам бревна складывались в четкий сруб. Даже городская девчонка вроде меня могла опознать стиль пионеров. Я обошла крошечный домик, погладила потрескавшуюся глину каминной трубы, закругления бревен. Заметила туалет во дворе, принюхалась – никакого запаха, благодаря горному ветру и правильной постройке; рассмотрела вырезанный в двери полумесяц, подумала было заглянуть внутрь, но не решилась. Попыталась представить, какие животные могут бродить здесь, пока Томаса нет, и быстро вернулась к хижине.
На переднем крыльце, под ржавым тонким навесом, стоял деревянный стул. Я опустилась на набитое камышом сиденье. Рядом, на деревянных колышках, вдоль стены были развешаны инструменты. Но мой взгляд то и дело скользил дальше, к двум маленьким окнам. Без занавесок.
Даже не думай заглядывать в окна.
Но там нет занавесок.
Даже не думай.
Я только посмотрю.
Я встала на цыпочки и заглянула внутрь.
В монашеской келье и то уютнее.
Кроватью служила большая койка, мало похожая на современные кровати. Она была сколочена из бревен, сверху лежала стопка квилтов и покрывал. Кровать занимала примерно половину крошечной комнаты и стояла на расстоянии плевка от жерла камина. Меня пробрала дрожь. Один уголек, и Томас проснется в пылающем коконе.
То, что я сделала потом, не объяснить ничем, кроме «я не могла с собой справиться». Я действительно не могла. Здравый смысл затопила волна ледяного страха. Я не могла оставить кровать так близко к камину. Я должна была ее передвинуть, и плевать на последствия. Дрожащими руками я толкнула деревянную дверь. И уже мысленно готовилась взять кувалду Томаса и раздробить эту дверь, если она окажется закрытой.
Но мне не пришлось. Замка не было.
Я настороженно заглянула, толкнула дверь кончиками пальцев, и она распахнулась. Пытаясь выровнять дыхание, я шагнула внутрь и огляделась по сторонам. Ведро на полке вместо умывальника, один стул, один старый алюминиевый стол и все условия для развития клаустрофобии. Дальнюю стену от пола до потолка занимали широкие полки. Ряды банок с консервами, ряды бутылок водки, десятки книг – в основном по рисованию и архитектуре, но там была и Библия, и романы вперемешку с документальными книгами, Стард Теркель, Хантер С. Томпсон… Бунтари из рабочего класса.
