Николь Фосселер - Шелк аравийской ночи
Майя почувствовала себя беспомощной, не зная, как реагировать, и единственное, что пришло ей в голову, – ударить ногой по воде и окатить Джамилу фонтаном воды, обрызгав по пояс. Как маленькая девочка, приглашающая к игре другого, незнакомого ребенка, она наклонила голову и застенчиво улыбнулась. Джамила испуганно посмотрела на нее, но, когда Майя с хихиканьем наклонилась и снова ее обрызгала, на этот раз руками, она поняла. На обезображенном лице засветилась улыбка, переросла в смех, на удивление низкий и хриплый, и Джамила отомстила Майе, сперва робко, потом смелее. Смеясь и визжа, женщины скакали и бесились в воде, словно им было по десять лет, играли в салки, заставляя гладкую поверхность пениться и клокотать.
Пока они переводили дух, Джамила наклонилась, поливая себя водой, а Майя выпрямилась и увидела, что наверху, на склоне, Рашид обернулся и стоит, скрестив на груди руки. Она различила на его губах тонкую улыбку. И прищурилась. Потом игриво вытянулась во весь рост, изогнула спину и твердо посмотрела на Рашида, прекрасно зная, что нежный белый батист облепил все ее тело, скорее открывая, чем утаивая в своей мокрой прозрачности. Она стояла, бросив немой вызов, прекрасно осознавая свою женственность, и через несколько секунд улыбка Рашида стала заметнее, и он подчеркнуто медленно отвернулся.
Намылившись и ополоснувшись, вымыв и разгладив гребнем волосы, пахнувшие теперь жасмином и оливковым маслом, Майя и Джамила сидели рядом на берегу, обсыхая на солнце, куда Майя положила и чулки, основательно выстиранные с мылом. Джамила порылась в верхнем одеянии и вытащила из одного из карманов горсть маленьких плоских печений, не больше монеты.
– Возьми, – предложила она Майе, – подарок со вчерашнего праздника.
Она явно старалась говорить медленно и четко, в перекошенных губах немного искажались слова. Майе нравился голос Джамилы, немного хриплый и очень теплый. Плутовато переглядываясь, женщины разделили сладости, хрустящие и клейко-сладкие, со вкусом миндаля и сухофруктов.
– Джамила, – начала Майя, когда у нее снова опустел рот, – как… – она умолкла и показала пальцем на подбородок.
Джамила прищурилась и посмотрела на воду.
– Пожар. У нас в хлеву. Я хотела вывести коз. Я была вот такая, – она подняла руку и показала рост пятилетнего ребенка. – Из-за этого, – с дрожью в голосе указала она на шрам, – для меня не нашлось мужа. Или только за большие деньги. Но я из бедной семьи, – она глубоко вздохнула, рассказ давался ей нелегко. – Потом меня выкупил султан, как служанку. Там мне тоже никому нельзя показывать лицо.
Она искоса посмотрела на Майю, иронично и все же весело, выражая покорность своей судьбе, и Майя прониклась к ней еще большей симпатией.
– Но, – вновь заговорила Джамила, слегка покачав головой, – лицо и неважно. Глаза, – она развела указательный и средний пальцы в букву V и попеременно указала на свои глаза и глаза Майи, – важны глаза. – Потом задумчиво кивнула, словно в подтверждение. Майя импульсивно взяла ее за руку. Джамила посмотрела вниз, на ладони, пристально заглянула Майе в лицо и не менее крепко ответила на рукопожатие.
Два дня и две ночи ехали они по старой дороге ладана, по горам и пустыне. По одинокой дороге: за это время они встретили лишь три каравана и обогнали четвертый, который, очевидно, тоже направлялся в Ижар, но навьюченные верблюды плелись гораздо медленнее, чем всадники Рашида. За эти два дня было сказано, как обычно, немного, не в последнюю очередь из-за того, что лица постоянно приходилось укрывать от наполняющего воздух мелкого песка. Но за две ночи Майя и Рашид наверстали все невысказанное под сверкающими лучами. Словно на них наложили злое заклятие, которое вынуждало молчать в течение дня и позволяло свободно беседовать лишь при свете огня и звезд. Они смешали свои языки в один, понятный только лишь им двоим. Ночь дарила близость и уединение, приглашая рассказывать истории из прошлого, которое всегда становится гораздо ближе, когда в глаза не бьет дневной свет, четко очерчивающий действительность. Они сидели рядом, как бедуины, и делились воспоминаниями.
Так оживали в ночных тенях темные изгибы коридоров Блэкхолла, его фронтоны и слуховые окошки, сад с качелями под яблоней. Джеральд и Марта, Джонатан и Ангелина бродили вокруг, словно миражи, отчетливо различимые, но не осязаемые, по очереди садились к огню, слушали истории, рассказанные о них Майей, согласно кивали, прежде чем снова подняться и ускользнуть в темноту. Навестил их и Ричард, его усы весело подергивались, когда он слушал версию повествования о его путешествиях и приключениях в исполнении Майи, но спорить не стал. Однако напряженно свел брови, когда она рассказала, как сильно его любила и как страдала. Как она стремилась подражать капитану Ричарду Фрэнсису Бертону в его отваге и свободе и как потерпела неудачу, попытавшись вести такую жизнь рядом с Ральфом. Майя рассказывала без умысла, просто следуя потребности, а Рашид оказался хорошим слушателем, внимательным и терпеливым.
Майя тоже была хорошей слушательницей, когда описания Рашида воскрешали горы вокруг Джабаль Саафан, где он вырос. В его словах было мало личного, и Майя узнала о нем не много нового. Он предпочитал рассказывать предания своего племени. Например, легенду о молодом шейхе, что подобрал однажды в песках пустыни сережку. Он поручил старой и мудрой женщине отыскать хозяйку драгоценности. Та нашла молодую девушку, что была прекраснее любого украшения, и она вручила шейху вторую сережку, сказав, что они снова должны быть вместе. «Как красота и благородное сердце принца», – ответил шейх и захотел сделать ее своей женой. Благодаря богатству и власти он добился ее благосклонности, привез в свое племя и женился. Но в ночь свадьбы к нему обратился родственник невесты, признавшись, что уже давно пылает к ней искренней любовью. Это растрогало шейха, и он великодушно отказался от своих прав. Он передал свою невесту юноше – «чтобы они снова были вместе» – и осыпал молодую пару роскошными свадебными подарками.
Своим глубоким голосом Рашид говорил о народе аль-Шахинов, и Майя заново открыла многое из того, что узнала от араба за прошедшие дни, будто увидев все своими глазами. Не раз они молчали, пытаясь распробовать вкус чужого края, представляя, каково было бы всего на один день оказаться на месте другого. Это объединило их, построило мост, не исчезавший даже в рассветных сумерках.
Но самая долгая ночь когда-нибудь заканчивается. Наступило новое утро и после седьмой ночи кочевой жизни Майи – девятой со дня похищения. Оно открыло Майе новый лик Аравии: высокие дома из красно-оранжевого камня, увенчанные белыми зубцами. Белые геометрические орнаменты на стенах, нежные, как кружева, украшенные круглыми узорами или меандром сводчатые окна аркады и галереи. Здесь дарили тень заросли финиковых пальм с тяжелыми пышными темно-зелеными кронами. Зелеными, как листва абрикоса, миндаля и грецкого ореха, как кустарники вокруг многочисленных прудов и каналов. Зелеными, как поля, сияющими коврами раскинувшиеся по левую и правую стороны дороги. Вдалеке Майя разглядела красноватые горы, а перед ними – очертания города, такого же медного, но наполненного белыми стенами домов, среди которых высились тонкие минареты и купола. Козы, коровы и овцы толпились у окруженных стенами колодцев, щипали траву на пастбищах. Благоухали белые и розовые олеандры, багровые и лимонные цветки гибискуса размером с ладонь, крохотные кремовые и нежно-желтые звездочки жасмина. Эдемский сад, окруженный песками и скалами на мили вокруг. Никогда прежде Майя не встречала ничего столь прекрасного и чарующего.
– Это Ижар, – крикнул через плечо Рашид и галопом устремился вперед по хорошей, ровной дороге. Они проехали несколько небольших поселений и наконец достигли большого города – того, что Майя видела издалека. На холме выстроился комплекс внушительных зданий, окруженный башнями. Туда они и направлялись. Поднялись по небольшому взгорку и въехали в ворота, охраняемые солдатами – те радостно закивали и крикнули Рашиду что-то одобрительное.
Миновав арку ворот, всадники остановились в просторном внутреннем дворе, где их тоже встретили солдаты, в куфиях таких же теплых цветов, как стены домов. Рашид соскользнул на землю и поприветствовал каждого улыбкой и крепким рукопожатием. Майя увидела, что Джамила и люди Рашида тоже спешились, и, помедлив, последовала их примеру. Ничего похожего на роскошный дворец, во всяком случае, снаружи, – скорее крепость, прекрасная в своей простоте, красные стены покрыты незамысловатым белым орнаментом, а светлые – темно-коричневым. По стенам протянулись ряды окон, и небольшие ворота с обеих сторон вели в разные части здания. Из одних поспешно вышла женщина в парандже и маково-красном одеянии, отделанном по краям яркой каймой тончайшей работы, выполненной золотой нитью. Ее голову покрывал платок, такой тонкий, что просвечивали темные волосы. Золотые монеты на его краях тихо звенели при быстрой ходьбе, в созвучии с подвесками на браслетах и серьгами. За несколько шагов до группы всадников женщина выжидательно остановилась.
