Вера Фальски - Ни за какие сокровища
Марысю охватило бессильное бешенство. Уж она отомстит! «С сегодняшнего дня никаких покупок!» Надо собирать на собственный компьютер с камерой. Она сама будет записывать уроки, покажет миру и всем этим безмозглым девицам свой неповторимый стиль, и тогда быстренько станет ясно, кто на самом деле рулит. Конструктивный план немного поднял Марысе настроение. Она полезла в карман ультракоротких джинсовых шорт, украшенных аппликацией из золотистых блесток, и покрутила в руках пять злотых – свои карманные деньги на эту неделю. Видимо, сегодня не получится купить новый выпуск двухнедельного журнала о звездах и стиле. Она в зародыше задушила подкрадывающееся сожаление по поводу свежей порции фотографий актрис и моделей, снятых в неформальных ситуациях. Маня обожала их рассматривать. Трудно, но она готова принести жертву. Месть за унижение этого стоила.
Марысе очень хотелось быть взрослой. Начать наконец жить по-настоящему – так, как показывали в любимых сериалах, где героини ходили исключительно на высоких каблуках и решали сложные сердечные проблемы, – а не скучно и предсказуемо, как сейчас. В Венжувке ее жизнь вращалась по кругу: гимназия – дом – старая автобусная остановка, место встречи подростков, – надоевшее общение со знакомыми чуть ли не с рождения лицами. Она представляла себя среди красивых, знаменитых людей, пока что знакомых ей только по фотографиям в журналах с иностранными названиями, за 1,99 злотых, однако – в глубине души Маня это чувствовала! – душой и характером похожих на нее.
Несмотря на четырнадцать лет и способ жизни, который не добавлял ей авторитета, Марыся думала о будущем. У нее были амбиции, и не маленькие. Старшая сестра всегда была примером в их семье. Самая умная, самая одаренная… «Смотрите, девочки, чего можно достичь, если есть талант и желание трудиться», – с сияющим лицом повторяла мама после очередного звонка от Эвы, в котором та хвасталась каким-нибудь новым достижением. Для Марыси это было совершенной абстракцией: стипендия, какие-то гранты, докторантура (а ведь Эва не имела ничего общего с врачами, например с милым доктором Мадейским, лечившим Бартуся) – эти слова не только ни о чем ей не говорили, но и звучали как нечто, с чем девочке совершенно не хотелось иметь дела. Восхищаться каким-то грибком? Причем таким, который нельзя съесть, можно только пялиться на него в микроскоп? Я вас умоляю!
Однако она многое бы отдала, чтобы увидеть сияющее лицо мамы (именно такое, какое было, когда она говорила об Эве), но только по поводу ее, Марыси. Хотя мамы с ними уже не было, Маня чувствовала, что она не оставила их. По крайней мере, не ее. Мама следила за ней откуда-то сверху и хорошо знала, что ее маленькая дочка делает и что с ней происходит. Иногда, когда Марысе было особенно грустно, она чувствовала на щеке мягкое тепло и сразу вспоминала о маме. Это ощущение было таким приятным, что грусть проходила. Поэтому она знала, что если ей удастся сделать что-то супер, действительно классное, то мама наверняка это оценит.
Маня намеревалась обскакать сестру и ее успех. И намного, намного. Ее план предполагал одну, но принципиальную разницу: ни за какие сокровища она не хотела повторить ошибок Эвки. Она не будет терять долгие часы – да что говорить, лучшие годы! – на то, чтобы корпеть в библиотеках и зубрить, как это делала сестра. У Марыси было свое ви́дение пути к звездам. Она мечтала стать визажистом. Или стилистом.
Примерно так все сложилось у нее в голове, и тут неожиданно Эвка выкидывает номер! Зануда, которая годами говорила только о своих сраных докторантурах, неожиданно заполучила самого крутого мужика из когда-либо виденных в Венжувке. Мало того, что Александр выглядел как американская кинозвезда и легко мог играть в «Дерзких и красивых», в придачу он был настоящим миллионером! Кроме того, Маня собственными глазами видела его фотографию в газете, и в Интернете тоже. Фото было сделано в Марадках, и на ней его лапала красотка из сериала, который показывают в семнадцать (джизас, как она там кошмарно играла!). И вдруг кто-то такой запросто приходит к ним домой!
В голове у Марыси была сплошная каша. Эвка и он… К тому же они сексились! Фу-у… Маня, хотя уже знала, в чем там дело, – ведь не была же она несознательной малолеткой! – отгоняла от себя эту мысль, как только могла. Это было хорошо для других людей, особенно для тех, кого она не знала лично. Члены ее собственной семьи категорически не должны делать таких вещей, такой пакости!
Однажды, когда они сидели на полуразрушенной остановке, распивая на троих банку пива, которое Анджелика принесла из дому, и болтали о таком необычном явлении, как богач, словно вышедший из сказки, чтобы непонятно зачем поселиться в их забытой Богом деревне, Марыся, стремясь произвести впечатление на девчонок, заявила: «Если бы он не был таким ужасно старым, может, у него и был бы шанс». Из этого получился настоящий скандал, и Маня почувствовала себя языкатой, совсем взрослой сукой. Когда наступил решающий момент и пан Александр пришел к ним домой, она не смогла даже посмотреть ему в глаза. От него словно исходило сияние, нечто, чего она не видела никогда раньше – ни у кого-нибудь из своей семьи, ни у приятелей из школы и их родителей. Этого не было даже у людей, ходивших по улице в Ольштыне, то есть, как-никак, горожан.
А потом все испортилось. Эва схлестнулась с отцом. Скандал, крики, оскорбления… С одной стороны, Маня никогда не видела ничего подобного, даже по телевизору. Но с другой – что с того, что это было интересно, раз ее виды на контакт с высшим светом, который в лице золотоволосого пана Александра уже почти наметился, так неожиданно потерпели фиаско? Эва все оставляла себе. Ну хорошо, раньше не было смысла делиться с младшей сестрой плодами научной работы, но, например, за покупками в Ольштын Маня охотно ездила бы чаще. А она даже в его дворце не была! И уже, похоже, не побывает, учитывая напряженные отношения, которые установились в семье после памятного бурного обеда. Эва стала в семье персоной нон грата. Стоило кому-нибудь произнести ее имя, как атмосфера становилась настолько тяжелой, что топор можно было вешать, а то и два.
«Взрослые ведут себя ужасно», – подытожила Маня. Создают настолько сложные проблемы, что никто уже не может их распутать. А могло выйти так здорово! Сидели бы все в белых костюмах (несмотря на любовь к ярким цветам, картины в ее голове с участием пана Александра создавались благородной минималистической палитрой) на террасе (Марыся не знала, есть ли в его доме терраса, но должна же быть!) и пили изысканные напитки. В ее самых нескромных фантазиях со сцены исчезали несколько фигур: отец, Ханка, а также… Эва. Оставались только они – Маня и пан Александр. Вот тогда все было бы действительно идеально!
* * *Она сидела на скамейке у костела уже добрых пятнадцать минут. Ханка, как обычно, не могла не показать коготки и, конечно, опаздывала. А ведь Эва говорила ей, что должна вернуться на работу, что спешит… Что поделать, отношения с сестрой, издавна непростые, после семейной ссоры стали совершенно безнадежными. Если бы не Бартусь, отношений, наверное, не было бы вообще – из-за него сестрам волей-неволей приходилось общаться, как, например, сегодня, когда оказалось, что единственная пара корректирующей обуви Бартека осталась в доме Алекса. Сумка с ботинками лежала на скамейке, как и пачка бумаг, которые Эва взяла с собой, чтобы посидеть над ними, пока будет дожидаться сестру: она предполагала, что Ханка заставит себя ждать. Однако ласковое осеннее солнце сделало всем сюрприз и так приятно грело, что Эва отложила лабораторную документацию и закрыла глаза. Неожиданно она услышала обрывки разговора, доносившегося из-за угла. Так как заняться Эве было нечем, она прислушалась к голосам.
– А что я могу знать? На исповедь он ко мне не ходит, ха-ха-ха… И даже если бы пришел, то существует тайна исповеди.
Эва узнала звучный голос приходского ксендза.
– То есть не бывает в костеле?
Второй голос Эва не припоминала, хотя он показался ей знакомым.
– Ага, не слишком часто, – грустно ответил ксендз.
– В сторонке держится?
– Ну да. Мы тут дружно живем, община маленькая, и нужно как-то вместе функционировать. А он не слишком склонен к контактам, к сожалению.
– Может, ему есть что скрывать?
– Этого я не знаю, дома у него не бываю, – в голосе ксендза звучало подлинное огорчение, – так что не ведаю, что там происходит. Слухи доходят… Особенно сейчас, когда у него местная девушка поселилась. Но, знаете, я слухами не занимаюсь.
Эва вскочила как ошпаренная. «Вот черт, они же говорят об Алексе!» О них! Долго не раздумывая, она схватила бумаги и сумку с ботинками и спряталась за стеной, отделявшей территорию прихода, так что могла незаметно следить за беседующими.
– Конечно, отче. Меня тоже не интересуют слухи. Больше финансовые дела.
