Кевин Милн - Шесть камешков на счастье
Учительница протянула мне чей-то стих, в котором было всего три строфы. Посвящен он был умершему питомцу – крыске. Я прочитала один раз и тут же поняла, что меня совершенно не волнует чей-то дурацкий грызун. Все, что я сейчас хотела знать, – кому досталось мое стихотворение.
Минут через десять учительница встала с места.
– Хорошо, а теперь я бы хотела, чтобы кто-нибудь из вас прочитал доставшееся вам стихотворение вслух. И попробуйте прочитать его так, как бы оно звучало из уст его автора.
К моему горлу подступила тошнота.
Первой учительница вызвала Энджи Роу. Та встала и прочитала грустное стихотворение о раке яичников. Стихотворение было вполне неплохое, но все портили мальчики, хихикавшие каждый раз, когда звучало слово «яичник», – хотя не думаю, что большинство из них вообще знали, что такое яичники.
Далее вызвали мальчика по имени Маркус. Листок в его руке был очень похож на мой. Я еще больше вжалась в стул и вытерла вспотевшие ладони о джинсы, молясь, чтобы не произошло непоправимое. Ложная тревога – всего лишь милый сонет о первом поцелуе. Выполняя просьбу учительницы, Маркус постарался прочитать его так, как читала бы влюбленная девушка, и все, кроме меня и Рэнди, покатывались со смеху. Думаю, хотя доказать это и невозможно, автором стихотворения был именно Рэнди.
– Нэйтан Стин, – произнесла мисс Тайер, как только Маркус сел. – Теперь я хотела бы послушать вас.
Он посмотрел на нее и нервно сглотнул:
– Нет, спасибо.
– В самом деле? – усмехнулась учительница. – А я думала, задание для всех. Пожалуйста, Нэйтан, прочитайте стихотворение. Ваше нежелание только подогревает мой интерес.
Когда Нэйтан встал, я заметила, что он смотрит на меня, и поняла, что вот-вот умру от ужаса. У него в руках было мое стихотворение, и он собирался прочесть его перед Богом, мисс Тайер и всеми одноклассниками, которые меня ненавидели. Нэйтан неторопливо двинулся к доске. Он смотрел на листок бумаги, на учителя, на сидевших за партами… Оглядывая класс, казалось, на долю секунды задержал свой взгляд на мне. Затем откашлялся и начал декламировать настолько серьезным и печальным тоном, как будто читал траурную речь.
Наверное, я присутствую на собственных похоронах, подумала я.
А тем временем Нэйтан читал:
Фиалки синие, а розы красные…Терпеть ненавижу английский ужасный…Ромашки желтые… гвоздики с росой…Люблю математику – английский отстой…Цветут фиалки… и белые лилии…Мисс Тайер – зараза…Сплошное насилие! Цветут цветочки…Лепестками шурша…Пожалуйста, дайте…Отсюда сбежать…
Сначала в классе повисла неловкая пауза, затем раздалось несколько нервных смешков. Все ждали реакции мисс Тайер.
Нэйтан направился к своей парте. По дороге он незаметно сложил листок бумаги и сунул в карман.
Я не могла поверить собственным ушам. Пронесло! У меня даже вырвался стон облегчения, когда преподавательница с неловкой улыбкой на лице встала из-за стола.
– Ну, – сказала она, еле сдерживаясь от смеха, – хотя я и считаю, что стихотворение не очень информативное, оно все же отражает внутренний мир автора, ведь так? Браво, мистер Стин, что прочитали его с таким выражением. И спасибо, Нэйтан, за вашу деликатность. Так, следующей я хотела бы пригласить к доске Эми…
Она что-то еще говорила, но я не слушала. Моя голова была слишком занята мыслями о случившемся, чтобы воспринимать эту «поэзию» дальше. Откуда Нэйтан взял совершенно другое стихотворение? И зачем?
После школы, когда я шла через футбольное поле за автомобильной стоянкой, Нэйтан догнал меня. Он полез в карман и вытащил сложенный листок бумаги.
– Есть минутка? – спросил он.
– Наверное, – буркнула я.
– Тогда присядем, ладно? Надо поговорить.
Не то чтобы я хотела с ним разговаривать, но он сегодня сотворил настоящее чудо, так что меньшее, чем я могла его отблагодарить, – согласиться.
Мы сели под огромным черешневым деревом на краю поля, и Нэйтан развернул лист бумаги.
– Это ведь ты написала? – спросил он.
Не поднимая глаз, уставившись на зеленую лужайку под ногами, я прошептала:
– Уверена, что я.
– Правда очень хорошее стихотворение. Грустное, но хорошее, – сказал Нэйтан.
Я посмотрела в его печальные глаза.
– Почему ты не прочел его на уроке?
– Я просто… увидел тебя, твой взгляд… И подумал, что не стоит. Кроме того, все бы поняли, что этот стих написала ты, и, уверен, стало бы только хуже. Поэтому я подумал, что лучшим выходом будет сочинить что-нибудь другое на ходу.
– То есть стихотворение про цветы и английский – это был экспромт? – поразилась я.
– Практически, – кивнул Нэйтан и бросил листок мне на колени. – Прочтешь?
– Зачем? – недоумевала я.
– Ну, мисс Тайер сказала, что мы больше узнаем из стихотворения, если попытаемся представить, как бы его читал автор. Я пару раз прочитал твой стих про себя, и теперь хочу услышать, как он должен звучать на самом деле.
Я взяла листок и развернула его, пару секунд вглядываясь в написанные строки. Жаль, что это придумала я, а не кто-то другой, но нельзя было отрицать, что навеяно стихотворение моей настоящей жизнью. Честно говоря, я не знаю, почему согласилась его прочитать, – ведь знала, что как только Нэйтан узнает о насилии в моей семье, то побежит прямиком к директору. Но я прочла. Может быть, это был мой крик о помощи. Дрожа мелкой дрожью, я откашлялась и начала читать написанные карандашом слова так, как их чувствовала.
БОЛЬ УНИЖАЕМОЙ
Каждый норовит меня обидеть.В сердце боль – как одинока я!Словно всем приятно ненавидеть,Проклинать и унижать меня.Каждый день несу в душе печальнойБоль от оскорблений и обид.Думаете, их не замечаю?Глупые… Но кто ж вам запретит.Так стреляй, чтоб больно ранить словом,Ведь сюда любые подойдут:Жирная! Очкастая! Корова!Ну смелей, ату ее, ату!На спине моей давно уж шрамы,Синяки на теле – там и тут.А какой вердикт был дан врачами?«Ах, бедняжка… снова в школе бьют…»Моя жизнь давно уж стала адом,И везде мне причиняют боль.Мои слезы льются вечным градом,Солонее, чем морской прибой.Почему же, Господи, не внемлешь?На коленях я молю тебя:Прекрати, прошу, мои мученьяИли, Боже, забери меня!Нет друзей и нет надежд на счастье —Я играть устала эту роль.Кто поможет мне в моей напасти?Господи… Закончи эту боль.
Когда я умолкла, Нэйтан выглядел так, словно вот-вот расплачется. Непривычно – никогда не видела его таким. Даже на похоронах моей мамы он не плакал, но сейчас я чувствовала, что он готов разрыдаться.
– Мне так жаль, – прошептал он.
– Чего? – удивилась я.
– Что из-за меня тебе было так плохо. Что позволял смеяться над тобой.
По этим его словам я поняла, что он не до конца постиг смысл моего стихотворения. Ту часть, которая про школу, он понял правильно, но, кажется, про то, что творилось дома, не разобрал. Я пока не понимала – разочарована я или рада, что Нэйтан так и не узнал мою тайну, но потом снова решила, что для Элизы будет лучше, если не узнает никто.
– По сравнению с некоторыми людьми, Нэйтан, ты просто святой, – сказала я.
Он пожал плечами:
– На самом деле нет. Одно то, что я не издеваюсь над тобой, не делает меня хорошим. Я видел и слышал все эти оскорбления и ничего не сделал.
– Нэйтан, ты был…
– Когда я прочитал это стихотворение, я сразу понял, что его написала ты. И знаешь, о чем я подумал? – Теперь он действительно начинал рыдать и даже не пытался скрыть это. – Я вспомнил день, когда мы в первый раз встретились. Я выстрелил в тебя бумажным шариком, а папа сказал что-то вроде: «Мой сын никогда не поступил бы так с другим дитем Божьим». А потом я написал тебе записку с извинением, и ты ведь в самом деле меня простила! А я, дурак, за четыре года так ничему и не научился! Может, с тех пор я в тебя больше шариками и не стрелял, но ведь смотрю же, как над тобой издеваются, и ничего не делаю. Или, что еще хуже, смеюсь. – Он сделал глубокий вдох и вытер лицо. – Мне так жаль, Мэдди.
Я огляделась вокруг – убедиться, что никто не подслушивает. И очень на это надеялась, потому что так было бы только хуже – и для Нэйтана, и для меня. Хватит с меня уже неприятностей.
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Но… – сказала я.
– Что? – не понял Нэйтан.
– Ну, не подумай ничего плохого, но ведь только оттого, что тебе меня жаль, ничего же не меняется, так? По-моему, так.
