Джоди Хедланд - Свет твоих глаз
Стул Мириам заскрипел по деревянному полу. В мутном свете, который начинал проникать сквозь восточное окно, закрытое вылинявшими желтыми занавесками, Анжелика увидела, как та поднимается.
– Он что-то с тобой сделал? – голос Мириам осекся.
Анжелика поднялась и торопливо подошла к ней, вытирая пыльные руки о юбку платья.
– Прошу, не волнуйся.
Мириам схватилась за Анжелику. Ее дрожащие пальцы начали изучать лицо девушки, скользить по щекам, по носу, по векам. Несмотря на почти полную слепоту, Мириам обнаружила вспухшую кожу на шее, там, где пальцы лейтенанта Стили едва не задушили ее.
– Он поранил тебя?
– Лишь немного. – Анжелика погладила Мириам по щеке, вложив в этот жест всю свою любовь к женщине, которая была ей матерью куда больше, чем та, что произвела ее на свет.
Несмотря на возраст, щеки Мириам не покрыли морщины, они были гладкими под пальцами Анжелики, загрубевшими, как отвесные скалы у моря.
В состоянии своей кожи Анжелика винила ежедневную рыбалку, для чего приходилось бурить проруби, и постоянный контакт с холодным воздухом и ледяной водой, от которой ее пальцы все время трескались и кровоточили.
– Тебе нужно прекратить меня навещать, – прошептала Мириам, нежно проводя пальцами по воспаленной коже на шее Анжелики. – Для тебя это слишком опасно.
– Завтра я буду осторожнее.
Мириам уронила руку, и Анжелика помогла подруге дойти до стола, к лепешке и куриным яйцам.
– Ты снова отдала мне свой завтрак?
– Нет. Это специально для тебя.
От вида еды желудок Анжелики застонал от голода. Но она отвернулась от Мириам прежде, чем женщина смогла почувствовать правду – что она действительно отдала ей свою скудную долю хлеба, оставленную со вчерашнего обеда.
– По крайней мере половину, ангел, – сказала Мириам.
– Я позавтракаю, когда вернусь на постоялый двор. – Анжелика снова подошла к угасающему камину. – Бетти будет жарить рыбу.
Она очень надеялась, что новая жена Эбенезера даст ей хоть что-то на завтрак.
– Мириам, пожалуйста, поешь. – Анжелика склонилась к углям, подула на них и была вознаграждена промельком оранжевого света, несколькими искрами и целым клубом дыма.
Мириам никогда не жаловалась на голод, но худые плечи, костлявые руки, болтавшееся на ней платье сами говорили о том, что она на грани голодной смерти.
– У меня еще есть несколько ракушек, – сказала Анжелика. – Я разведу огонь, и ты сможешь сварить их к чаю.
Она не хотела, чтобы Мириам оставалась наедине с огнем и хоть что-нибудь готовила сама. Волдыри от последнего ожога лишь недавно зажили на тыльной стороне руки Мириам.
– Господь с нами, ангел, – ответила Мириам. – Какие бы испытания нам ни выпали, он – наша надежная и неизменная опора, наша скала. И если мы опираемся на него, ничто нас не пошатнет.
Анжелике хотелось верить Мириам. Но слова надежная и неизменная опора звучали для нее, как слова неизвестного языка. В ее жизни не было ничего надежного и неизменного.
– Нужно лишь молиться о том, чтобы война закончилась этим летом и Жан смог скорее вернуться к нам. Тогда ты наконец выйдешь за него замуж и будешь в безопасности.
Жан – добрый, внимательный, спокойный Жан. Он был братом Пьера, но при этом совершенно на него не походил. И даже при том, что Жан уехал сражаться с англичанами, они обе не сомневались, что он вернется, как только сможет.
И снова злость кольнула Анжелику раскаленной иглой.
Почему Пьер не задержался, чтобы увидеться с матерью? Если бы он зашел к ней, то увидел бы, в какой нищете она сейчас живет, ведь после ухода Жана у нее почти ничего не осталось, и понял бы, как отчаянно она нуждается в помощи.
Но как бы ей ни хотелось верить, что Пьер остался бы помогать матери, как только узнал бы о ее трудностях, Анжелика знала, что сердце Пьера всегда было диким и он всегда стремился к путешествиям и приключениям.
Не стоило надеяться, что он будет постоянным источником помощи, в котором они обе так нуждались. А значит, и к лучшему, что Пьер не навестил Мириам, не стоило дарить им обеим ложные надежды.
Пожалуй, было бы лучше для всех, если бы Пьер вообще не вернулся к ним.
Глава 2
Пьер прищурился, изучая свое отражение в чистой луже, и снова провел длинным лезвием по щеке.
– Отлично выглядите, месье. – Он сел ровнее и улыбнулся отражению, чтобы в полной мере оценить эффект своих стараний. – Просто прекрасно выглядите.
За последние два часа он уделил заботе о внешности больше внимания, чем за всю минувшую зиму. Как и остальные члены его бригады, он смыл с лица медвежий жир и извел немалое количество мыла, чтобы избавиться от грязи и паразитов, сопровождавших его долгие месяцы путешествий. Он даже попытался постирать одежду, хотя при первой же возможности собирался сменить ее на рубчатые штаны и холщовую рубаху.
Рыжий Лис наблюдал за ним серьезным неподвижным взглядом.
– Что думаешь? – Пьер потер рукой подбородок, удивляясь тому, как непривычно ощущается гладкая кожа под мозолистыми пальцами. – Могу поспорить, ты в жизни не видел подобных красавцев, а?
– Я думаю, что ты собрался устроить пир для мух и комаров.
Пьер знал, что молодой воин считает, что он сделал глупость, сбрив густую бороду и смыв с себя медвежий жир, спасавший их от участи быть съеденными заживо голодными тучами насекомых, которые возрождались каждую весну.
– Невелика цена за внимание прелестных леди. – Пьер склонился к оставшейся после недавнего дождя луже, набрал пригоршню воды и ополоснул лицо. – Там, откуда я родом, запах и вид медвежьего жира не входит в число вещей, способных привлечь их расположение.
– Тебе не нужны эти леди. – Неутомимые глаза Рыжего Лиса изучали берег озера, на котором остальные вояжеры мылись и приводили себя в порядок перед возвращением к цивилизованному обществу. – Ты можешь выбрать себе хорошую женщину из нашего племени.
Пьер сполоснул бритву. Многие coureur de bois[1], вроде него самого, часто женились на индианках. Местные женщины умели грести и при случае чинить каноэ, шить одежду из медвежьих шкур, ловить рыбу подо льдом во время жестоких зимних морозов. Для вожака бригады торговцев мехом жена-индианка могла бы стать отличной подмогой. Многие его товарищи женились на таких женщинах не только ради их знания местных земель и умений выжить в лесной глуши, но и ради укрепления торговых отношений с индейскими племенами.
Возможно, женитьба на индианке и стала бы для него лучшим выходом. И все равно он откладывал подобный шаг снова и снова.
– Я не готов пока жениться.
– Тогда тебе не нужно внимание леди.
Пьер улыбнулся Рыжему Лису:
– Некоторые из нас привлекают к себе внимание, что бы они ни делали.
Он вытер лезвие бритвы травой и вложил ее в кожаный футляр, которым пользовался только летом и весной, когда возвращался к цивилизации.
Перед ним открывался вид на широкий плоский берег южной стороны пролива. За последние годы здесь вырубили немало леса, и теперь безлесная территория пролегла как минимум на три мили в глубь берега, свидетельствуя о том, что когда-то здесь процветали старый форт и поселок. Ныне от них остались лишь несколько почерневших столбов ограды, почти занесенных песком. Задолго до его рождения старые дома были разобраны, перетянуты по льду пролива и заново построены на острове Мичилимакинак – он оказался стратегически более выгодным местом для форта, в отличие от широкого открытого берега материка. Жаль, что американцы не сумели воспользоваться преимуществом его расположения в самом начале войны.
Он прищурился, всматриваясь в горизонт поверх неспокойной воды пролива. Вдалеке можно было различить возвышающийся над водой остров, Большую Черепаху, как называли ее оттава[2] – место, где воды озер Мичиган и Гурон сливались, окантовывая берега острова.
Дом.
Он втянул ноздрями прохладный сырой воздух, подставил свежевыбритое лицо знакомому озерному ветру. Вчерашний предрассветный визит на остров заставил его в полной мере понять, насколько же он соскучился по родному дому.
Он никогда не думал, что будет скучать, и всегда был уверен, что, однажды покинув остров, уже никогда не захочет туда возвращаться. Но, к счастью, Господь отвесил ему хороший подзатыльник, отправив на колени каяться.
При всей своей любви к диким лесам, при неспособности даже представить, что будет жить в другом месте, в последние месяцы – с тех пор как он узнал о том, что Мичилимакинак отошел англичанам, – Пьер был одержим потребностью вернуться на остров.
– Мы должны идти. Великий дух Гитчи Манито ждет. – Рыжий Лис поднялся с камня, на котором сидел. Его ожерелье из бусин и металлических дисков зазвенело на голой груди. Он уже подготовился к возвращению, выкрасив одну половину лица синей краской, а другую – красной киноварью, которую Пьер поставлял чиппева[3].
