Никола Корник - Полночная любовница
Она отошла от зеркала и тяжело плюхнулась в одно из кресел. Как может быть, что она все это чувствует? Она двенадцать лет яростно ненавидела Гаррика Фарна. А когда встретилась с ним воочию, холодная ненависть смешалась с непонятной страстью. Меррин пронзило отчаяние, она стала глубоко противна себе. Девушка не понимала, как она может так предавать себя и все, во что верит. Но, несмотря на это, ее до сих пор сотрясала сладострастная дрожь от поцелуя Гаррика.
Меррин попыталась мысленно убедить себя, что отреагировала бы таким же образом на любого мужчину. Но понимала, что лжет самой себе. В голове у нее роились мысли, наскакивая одна на другую. Меррин безжалостно уничтожала все самооправдания простыми фактами. Она была слишком честна, чтобы себя обманывать.
Не было бы то же самое с любым другим мужчиной. Два года назад Джеймс Девлин, кузен ее шурина Алекса, открыто выказывал ей свое восхищение. Он даже попытался украсть поцелуй, но Меррин отвергла его. Дев был греховно красивым, очаровательным и опасным. Многие молодые особы с радостью бы приняли от него знаки внимания. Но она осталась совершенно равнодушной к его прекрасному лицу и изящным ухаживаниям. Ни единой искры того огня, что в ней загорался при виде Гаррика Фарна.
Гаррик притягивал ее, как никакой другой мужчина.
Гаррик Фарн убил ее брата.
Это безнадежно. Меррин не может себе позволить влечение к нему. Как такое могло случиться? И тем не менее с самой их первой встречи она чувствовала, что между ними есть некая близость. Наверное, можно было бы предположить, что это просто физическое влечение; она знала об этом слишком мало, а понимала еще меньше. Но все равно, Меррин знала, что это неправда. Она испытывала к Гаррику не просто безудержную страсть. Это было нечто значительно более глубокое. Общаясь с ним, девушка в нем растворялась; он интриговал ее и бросал ей вызов. Во всяком случае, ему удалось заставить ее забыть, кто он такой и что совершил. На какие-то мгновения, но удалось.
Меррин была в неописуемой растерянности. Гаррик сегодня повел себя безжалостно и опасно, чего она как раз и боялась. Он пытался ее шантажировать, выставляя напоказ ее слабости. Но поистине ахиллесовой пятой оказалась ее отзывчивость. В библиотеке он воспользовался ее влечением. Сегодня же – она задрожала при этой мысли – Гаррик совратить ее, мог бросить на узкую кровать в ее собственной комнате, и она бы не стала его останавливать. Фарн распутник. Он точно знал, как вызвать ответ ее тела. Меррин задрожала еще сильнее, вспоминая, как Гаррик целовал ее губы, а его рука лежала у нее на груди. Он мог ее соблазнить, уничтожить. Интересно, почему он отпустил ее?
Меррин потрясла головой, чтобы развеять беспокойство, и подошла к книжным полкам. Взяла себе «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония. Прекрасно изданная книга в кожаной обложке. Она приступила к чтению, стараясь сосредоточиться на строчках и забыть о Гаррике. Книги были ее друзьями. Они никогда ее не подводили. Они ее успокаивали, подбадривали, отвлекали и придавали ей мужества. Меррин прибегала к ним и в горе, и в радости, они всегда помогали ей. Но не сегодня вечером. Буквы плясали у нее перед глазами. Ей никак не удавалось сосредоточиться. Голова гудела от мыслей о Гаррике, она до сих пор как наяву слышала его голос, чувствовала его прикосновения. Все ее чувства были растревожены до предела. Ее словно околдовали.
Спустя десять минут, расстроенная и раздосадованная, Меррин отложила книгу. Бал еще был в полном разгаре, но девушка чувствовала себя усталой. Ей хотелось лечь спать. Она понадеялась, что Гаррик уже ушел, иначе ей придется позвать лакея, чтобы его выпроводили силой, невзирая на возможный скандал.
У двери в спальню Меррин нерешительно остановилась, по спине бегали мурашки от беспокойного ожидания. Она открыла дверь, комната была пуста. Ее туфли лежали там же, где она их сбросила.
Взгляд Меррин зацепился за какой-то предмет. Ее дневник лежал не на стопке книг около кровати, а на мягком кресле, где сидел Гаррик. Она схватила книжечку. Из нее выпал листок.
Почерк Гаррика – твердый и размашистый такой, как она себе и представляла.
«Любовь и война – это одно и то же, и в любви, как на войне, надо прибегать к хитростям и ловушкам»[8].
Сервантес. Она невольно улыбнулась, узнав цитату из «Дон Кихота». Меррин много лет жила постулатами о войне и мести. И ничего не знала о любви.
Взгляд ее упал на вторую строчку записки.
«Умоляю, не тратьте время на стихотворные сочинения, леди Меррин. Они действительно никуда не годятся».
Гаррик прочел ее стихи. Да как он посмел. Меррин покраснела от унижения. Она и без него знает, что пишет ужасно.
Девушка бросила записку в огонь и стала смотреть, как бумага корчится и чернеет.
Меррин уже собиралась позвонить горничной, чтобы та помогла ей раздеться, как вдруг увидела новую книгу. У нее такой не было, это было новое издание «Мэнсфилд-парка». И на нем тоже лежала записка.
«Боюсь, ваша книга необратимо пострадала, так что примите, пожалуйста, ей замену».
Меррин не желала получать подарки от Гаррика Фарна. Она ничего от него не хотела. И считала, что ясно заявила об этом сегодня утром в конторе его адвоката. Но теперь ей все-таки придется один принять. Она не могла выбросить книгу. Это просто невозможно. Что-то другое она бы отправила в огонь вместе с запиской. Меррин неохотно поставила книгу на полку, стараясь не думать о человеке, который подарил ее.
Вторую ночь кряду она провела без сна с открытыми глазами.
Глава 7
Флитская тюрьма оказалась куда лучше, чем предполагала Меррин. Живое воображение рисовало ей стаи крыс, сырые стены и заключенных, орущих, чтобы их выпустили. Но в реальности не было ничего похожего.
Полы чисто выметены, стены сухие, и везде стоит тишина.
Ей пришлось немного повременить со своими планами из-за внезапно возникшего накануне визита к мистеру Черчварду, однако она была решительно настроена претворить их в жизнь и разыскать доктора, который присутствовал при дуэли ее брата и Гаррика. Из всех свидетелей ей удалось найти только его. Меррин не сомневалась, что его подкупили, и намеревалась узнать, что именно тогда произошло. Вчерашнее столкновение с Гарриком ничуть не поколебало ее решение. Напротив, странным образом оно лишь усилило ее желание узнать правду. Хотя сейчас Меррин боролась не только с собой, но и с Гарриком, точнее, со своим непреодолимым влечением к человеку, которого она терпеть не могла. Испытывая столь противоречивые чувства, девушка казалась себе наивной и глупой; сердилась на Гаррика, сердилась на себя.
Сбежать из дома на Тависток-стрит тоже было приятно, несмотря на то что мало кому пришло бы в голову добровольно прогуляться по Флит-стрит. Предложение Гаррика о передаче сестрам долга и поместья их отца, а также ста тысяч фунтов, вызвало серьезные разногласия между ними. Меррин практически перестала общаться с Тэсс – сестра не могла понять, как Меррин может отказываться от денег Гаррика, и уже весело планировала, на что их потратит. При мысли о ее жадности Меррин ощутила во рту горький привкус.
Этим утром Джоанна тоже согласилась принять деньги. Но Джоанну было понять легче, Меррин знала, что она имеет на то свои причины. Джоанна тоже была предана родовому поместью, но не потому, что, как Меррин, любила дом и сельскую жизнь. Для нее это была последняя ниточка, связывающая ее с отцом и Стивеном. Кроме того, Джоанна с Алексом были бедны, в отличие от богатой вдовы Тэсс. Алекс имел поместье в горах Шотландии, которое практически не приносило дохода и требовало постоянных вложений. И еще у него была кузина Чесси, в данный момент живущая у родственников в Эдинбурге, которую надо было обеспечить приданым. Да, Меррин могла понять, почему Джоанна решила принять это предложение, хотя ее собственное кровоточащее сердце и восставало против прагматизма сестры.
Камера доктора Саутерна находилась на третьем этаже, в глубине длинного коридора. Когда вошла Меррин, он сидел в одиночестве и читал, щурясь из-за тусклого света. Доктор напоминал растение, произрастающее в темноте: тщедушный, вялый, с серым лицом. Рядом с его рукой стояла бутылка с прозрачной жидкостью, и Меррин почувствовала невыносимую вонь алкоголя. Когда тюремщик пропустил ее в камеру – она заплатила ему за эту привилегию шесть шиллингов, – Саутерн поднял голову и уставился на нее бесцветным, рассеянным взглядом. Сидеть здесь было негде, кроме как на убогом соломенном тюфяке, и Меррин опустилась на колени на твердый каменный пол рядом с его стулом.
– Доктор Саутерн? – позвала девушка. – Меня зовут Меррин Феннер. – Она нерешительно замолчала. Меррин надеялась, что доктор вспомнит ее, но тот никак не отреагировал. Значит, выбора у нее нет – придется проявить терпение.
– Вы должны помнить моего брата Стивена, – продолжила она. – Помните, Стивен Феннер?
