Пенни Джордан - Долина счастья
Видаль закрыл глаза. Зачем он это сделал? На что надеялся? Надеялся, что сможет заставить Флис признаться, что она любит его? Ведь ей удалось заставить его признать свою ошибку. Его мужская гордость требовала от Фелисити взаимной любви. Взаимной? Господи, неужели он любит ее?
Видаль ощущал горечь и тяжесть на сердце.
Флис услышала, как он вздохнул. Конечно, это не вздох сожаления. Такое просто невозможно. Она не позволила себе обернуться и взглянуть на Видаля, когда почувствовала, что он встает. Она ни разу не посмотрела на него, пока он одевался. Наконец Видаль вышел из спальни.
Эйфория немедленно покинула Фелисити. Она чувствовала себя истощенной и опустошенной. Боль отчаяния так и не покинула ее сердце. Больше всего Флис хотела сейчас оказаться в объятиях Видаля и удостовериться, что их занятия любовью были чем-то особенным. Неужели она настолько глупа? Она действительно ждала именно этого? Молодая женщина грустно улыбнулась. Похоже, она до сих пор верит в сказки и считает, что ее поцелуй все изменит и Видаль страстно полюбит ее.
Страстно полюбит? Это совсем не то, чего она добивается. Или то?
Не сохранилась ли в душе Фелисити частичка шестнадцатилетней девушки со всеми ее мечтами и романтическими иллюзиями? Может быть, близость с Видалем способна вновь разбудить в ней наивную девчонку, верящую в чудеса?
Флис закрыла лицо руками, ее тело дрожало, пока она пыталась уверить себя, что все в порядке и она не любит Видаля.
Видаль неподвижно стоял в своей комнате. Ему необходимо было принять душ, но его кожа все еще хранила запах Фелисити, и чтобы сохранить воспоминания об их близости, Видаль решил наслаждаться этим ароматом как можно дольше. Он вел себя словно подросток, встретивший свою первую любовь.
Или как мужчина, познавший свою единственную любовь.
Видаль больше не мог прятаться от правды – он никогда не переставал любить Фелисити.
Ненависть к самому себе и сожаление – вот на что он обречен. Видалю казалось, что его собственное сердце уподобилось пустыне, где он будет вынужден всю жизнь мучиться от миража – того прекрасного будущего, которому не суждено сбыться. Его продолжала терзать мысль о том, что Флис хотела его и что желание, которое он пробудил в ней, завладело женщиной настолько, что, несмотря на заявления о мести и наказании, она осталась в его объятиях. Видаль достаточно хорошо знал силу желания, чтобы заметить его – в себе и в Фелисити. Конечно, можно заставить ее признаться в том, что она жаждет его, но получит ли он от этого удовлетворение?
Видаль причинил Фелисити непоправимый вред, поскольку ошибался в ней, и никакие извинения не в состоянии исправить эту ошибку. Невозможно повернуть время вспять. Он обречен жить с этим. Кстати, это уже второй невыносимый груз, который он несет последние семь лет. А первый – нелогичная и беспричинная любовь к Флис, причем настолько всеобъемлющая, что в его сердце никогда не найдется место для другой женщины. Теперь Видаль мог в этом признаться. Он любил Фелисити тогда, любит и сейчас. Он никогда не переставал и не перестанет ее любить.
Самую большую боль ему доставляло осознание того, как тяжело было Флис все эти годы. В свое время гордый Видаль не сомневался, что лучше всего оставить ее невинной до тех пор, пока она не станет достаточно взрослой, чтобы принять его ухаживания. Тогда он в итоге сможет завоевать ее сердце. А теперь? Он понимал, что ведет себя высокомерно и эгоистично, но ему было невыносимо предполагать, что другой мужчина может взять то, чего хочет он сам и от чего отказывается.Глава 9
Тебе придется какое-то время осматривать дом в одиночестве, – сообщил Видаль. – Встреча с инженером не должна занять много времени. Как только освобожусь, я заеду за тобой, и мы вместе вернемся в Гранаду.
Флис кивнула. Она ощущала спазмы в горле от волнения. Фелисити очень плохо спала, а ее тело, словно живущее своей жизнью и не интересующееся тем, как они расстались прошлой ночью, трепетно реагировало на близость Видаля, пока они ехали в машине. Флис хотелось сесть как можно ближе к нему, будто они были настоящими любовниками. Во всяком случае, ее тело страстно желало этого.
Всегда ли так бывает после секса? Всегда ли возникает необходимость в продолжении близости, желание прикоснуться к мужчине и чтобы он прикоснулся в ответ? Заключил в объятия? Разделял те же мысли и чувства?
– Сегодня утром я не смогла найти медальон моей матери, – наконец заговорила Флис, пытаясь отвлечься от мыслей о проведенной вместе с Видалем ночи, хотя тело ее горело, а точнее – болело.
– Он у меня, – бросил Видаль. – У цепочки сломался замок. Я отнесу ее в мастерскую в Гранаде.
– Спасибо.
– Перед тем как уехать, я должен тебе кое-что сказать.
Флис никогда не видела Видаля таким суровым, никогда не слышала, чтобы его голос был настолько жестким – даже в тот ужасный вечер, когда он, увидев ее в объятиях Рори, посмотрел на девушку с непередаваемым презрением.
Фелисити сразу напряглась, словно в ожидании удара. Последовавшее за этим заявление Видаля повергло ее в шок.
– Я должен извиниться и объясниться. Я понимаю, что нет таких слов, которые могут исправить то, что длилось долгих семь лет. Тяжесть моей вины не сможет вернуть тебе те годы, которые ты должна была провести, наслаждаясь своей женственностью. Мне остается надеяться лишь на одно: какое бы ты ни получила удовлетворение прошлой ночью, его достаточно, чтобы освободить тебя от боли, причиненной мной в прошлом.
Хотя Фелисити и вздрогнула при слове «удовлетворение», так как заподозрила, что Видаль пытается втайне посмеяться над ней, упомянув о сексуальном наслаждении, она сумела не выдать себя.
– Причиной того, в чем я тебя обвинил этой ночью, является моя… моя гордость, а не твое поведение, – продолжал он. – В твоих глазах я видел искреннее желание и…
– И поэтому ты долго считал, что я сплю со всеми без разбора? – закончила за него Флис. Ее лицо вспыхнуло от фразы «искреннее желание». Конечно, она хотела бы возразить, однако это было ей не по силам. Молодая женщина была против продолжения этой темы, а потому решительно бросила: – Не стоит больше ничего говорить. Мне известно, что двигало тобой. Я тебе никогда не нравилась, и ты осуждал меня еще до того, как мы впервые встретились.
– Неправда.
– Да, это так. Ты помешал мне общаться с отцом, помнишь?
– Это было…
– Это яркий пример твоего отношения ко мне. Я была недостаточно хороша, чтобы писать моему отцу – так же как моя мать не годилась ему в жены. Ладно, по крайней мере, отец переосмыслил наши отношения, даже если ты продолжал добиваться того, чтобы он забыл о нас навсегда.
«Возможно, ради ее же блага, Флис лучше продолжать верить в то, что она говорит», – решил Видаль.
Но он не смеет и не будет навязывать Флис свою любовь – любовь, которая ей не нужна. Пусть даже она и хочет его. Наверное, он слишком поздно понял, что любить – означает ставить на первое место счастье женщины. Теперь будет постыдным и неправильным пытаться убедить Флис, что ее первый сексуальный опыт может перерасти в любовь. Он не посмеет так поступить. Даже если Фелисити уйдет от него.
Дом цветущего миндаля словно ожил с появлением Флис. Прогулка по нему напомнила молодой женщине, как она бродила в последний раз по дому, в котором выросла. Флис размышляла о своих родителях, пока переходила из комнаты в комнату, сожалея об их несчастной любви. Два мягких нежных человека, увы, оказались недостаточно сильными, чтобы бороться с теми, кто не позволял им быть вместе.
«Но я являюсь живым доказательством их любви», – напомнила она себе, когда оказалась на пороге главной спальни. Видаль упомянул, что ее отец предпочитал спать в маленькой комнатке, расположенной в конце коридора, больше напоминающей кладовую, с очень простым убранством. Эта же полупустая спальня не могла ничего рассказать Флис о Филиппе.
Теперь, после того как она осмотрела весь дом, ей осталось только ждать возвращения Видаля. И стараться не вспоминать о проведенной вместе с ним ночи. Будучи шестнадцатилетней девчонкой, Фелисити часто втайне грезила, как они с Видалем занимаются любовью. Наконец это случилось. Сейчас Флис больше всего на свете хотела, чтобы это произошло еще раз – и еще раз. Она мечтала, чтобы это наслаждение было даровано ей одной, чтобы Видаль принадлежал только ей.
«Что же я наделала?» – с горечью размышляла Фелисити. Доказав Видалю его ошибку, она всего лишь заменила одну душевную боль другой. Флис больше не испытывала тот гнев, за которым она могла скрыть свои истинные чувства к Видалю. Свои настоящие чувства. Можно ли влюбиться в шестнадцать лет на всю жизнь? Можно ли, испытав первую близость со своей первой любовью, желать этого человека всегда? Сердце тут же подсказало ответ: она любит Видаля, и ее злость на него все эти годы смешивалась с болью из-за того, что он не разделяет ее чувства.
