Николь Фосселер - Шелк аравийской ночи
В глазах у цыганки засветилось тепло, она погладила Майю по щеке и подбородку, словно хотела благословить.
– Не теряй присутствия духа: боги благоволят тебе.
Глубоко вздохнув, она поднялась с места и отмахнулась от протянутых Ричардом денег:
– Брось, Дик! Мне было приятно сделать это для малышки.
На обратном пути настал черед Ричарда расспрашивать Майю, что увидела на ее руке Селина. Но она упорно молчала и мотала головой. Это полагалось знать только ей, ей одной. Всю дорогу и остаток дня, вплоть до отхода ко сну, она держала левую ладонь прикрытой, словно боялась выронить то, что предсказала Селина.
* * *– Ты меня совсем не слушаешь! – Ангелина нетерпеливо и совсем невежливо топнула ногой.
Майя растерянно посмотрела на нее и покраснела, обнаружив, что сжала левую руку в кулак и приложила к сердцу. Она украдкой разжала пальцы и быстро опустила руку.
– Прости, – смущенно пробормотала она, – просто я…
– Где ты вечно витаешь? – Ангелина недоуменно покачала головой и тут же провела кончиками пальцев по волосам, желая убедиться, что из ее тщательно разделенной на пробор и закрепленной на затылке прически не выпало ни одного волоска. – Серьезно, Майя, когда ты наконец вырастешь и позабудешь о детских мечтаниях? Так ты никогда не выйдешь замуж! И что с тобой будет? Хочешь навсегда остаться здесь, в Блэкхолле, с мама и папа?
В словах мама и папа она делала ударение на последнем слоге, протяжно произнося вторые «а» – по мнению Ангелины, это звучало очень аристократично.
– Прекрасно, – пробормотала Майя безо всякого желания развивать эту тему. Она отложила перо и собралась встать: – Пойдем вниз.
– В таком виде? – Ангелина посмотрела на сестру, округлив глаза.
– А почему нет? – Майя удивленно оглядела себя, пожала плечами и принялась выколачивать пыльный подол темно-синего платья, потом послюнила два пальца и стерла следы снега с носков ботинок. Заметив, что белая манжетка на правом рукаве испачкалась в чернилах, она просто подвернула ее. Ангелина в два шага оказалась подле нее, встала на колени, не обращая внимания на платье, взяла сестру за руки и слегка встряхнула, придавая еще больше значения своему настойчивому взгляду.
– Я тебя никогда ни о чем не просила, Майя.
Майя с легкой обидой подумала, что это, без сомнения, правда: Ангелина всегда брала желаемое сама, в твердой уверенности, что все принадлежит ей по праву рождения.
– Но ты просто обязана произвести сегодня вечером благоприятное впечатление! Ральф из благородной семьи, и он будет внимательно к нам присматриваться, если тоже имеет на меня виды.
Майя наморщила лоб.
– Но вы ведь друг друга совсем не знаете!
– Все еще впереди, – заверила ее Ангелина. – Майя, если ты испортишь мои шансы с этим человеком, то, – она сделала театральную паузу и продолжила замогильным голосом, – то я не прощу тебе до конца своих дней.
Эти угрозы не слишком-то впечатлили Майю, но она знала: Ангелина не отстанет, пока она не переоденется. Если от этого и впрямь зависело счастье сестры, Майя вполне могла сделать ей маленькое одолжение.
– Но что мне тогда… – растерянно обронила она, сразу сделавшись неуклюжей и даже немного смешной.
– Сейчас что-нибудь найдем, не волнуйся. – Ангелина ободряюще похлопала ее по колену и встала. Она бросила взгляд на часы, кончиками пальцев отделив прядь волос Майи и пристально ее разглядывая. – У нас не так много времени, но надо успеть соорудить что-то приличное, – вздохнула она. – Я что-нибудь придумаю!
5
– Так и оставим, – Ангелина с гордостью созерцала результат работы. Майя смущенно, но не без удовольствия разглядывала себя в высокое напольное зеркало сестры.
Коньячного цвета платье из тафты мать заказала еще прошлой зимой, но Майя впервые надела его только сегодня. Она все время его жалела, боясь залить портвейном или шоколадным соусом на каком-нибудь из ненавистных приемов, куда ее таскала Марта. Из-под резко сужающегося корсета крупными складками ниспадал широкий подол, подкрепленный несколькими нижними юбками. Пять слоев кружева кофейного оттенка вдоль выреза оставляли свободными плечи, покрывая короткие рукава и повторяя кайму на юбке. Большая золотая брошь с камеей из коричневатого сердолика на декольте и подходящий по колориту браслет дополняли наряд. Майя осторожно наклонила голову, повернула ее влево, вправо…
– Спасибо, – счастливым шепотом пролепетала она.
Времени оставалось мало, и они не успевали поработать щипцами для завивки, чтобы превратить непослушные локоны Майи в сложную композицию, не уступающую прическе ее сестры. Вместо этого Ангелина беспощадно прошлась по волосам Майи щеткой и гребнем – та терпела, крепко сжав зубы, – гладко прилизала их маслом для волос и сделала аккуратный косой пробор, после чего уложила волосы в большой гладкий узел на затылке, воткнув в него столько колючих шпилек, что Майя почувствовала себя подушечкой для иголок из корзины для маминого рукоделия.
– Это, конечно, для дам постарше, но все же a' la mode, – авторитетно прокомментировала Ангелина свое творение.
Майе понравилась строгая прическа: она подчеркивала классический тонкий профиль и полные губы сочного оттенка розового дерева, даже глаза казались больше. В платье этого цвета Майя выглядела немного бледнее, правда, с Ангелиной сравниться все же не могла. Но от ее кожи словно исходило слабое сияние, Майя казалась чужеземкой, таинственной, как испанка. Или цыганка… На секунду она ощутила жгучее желание предстать в таком образе перед Ричардом, и ее грудь внезапно сжалась вовсе не из-за узкого корсета.
– Дамы! – раздался снизу бас Джеральда Гринвуда.
Майя хотела поспешить ему навстречу, но Ангелина схватила ее за руку.
– Не спеши! Джентльменов нужно заставлять ждать. Тогда они будут по-настоящему ценить наше общество.
Ангелина с невозмутимым спокойствием еще раз оглядела перед зеркалом брови, поправила оборки и складки, покусала губы, чтобы придать им цвет поярче, и с той же целью пощипала себя за щеки. Напоследок она надула губы и придирчиво осмотрела себя со всех сторон. Майя в очередной раз задалась вопросом, как они, дочери одних родителей, выросшие вместе, могут быть настолько разными.
– И пожалуйста, спрячь подальше синий чулок, – почти настоятельно попросила Ангелина, – это никого не красит. Думаю, теперь мы можем идти.
Взявшись за руки и подобрав платья, они спустились по лестнице – наступила редкая минута сестринского единодушия. Как раньше, рождественским утром, когда они маленькими сидели в постелях и шептались: «Теперь, теперь уж непременно, Рождественский Дед уже приходил!» А потом не выдерживали и, хихикая, босиком неслись, взявшись за руки, вниз по лестнице, чтобы разведать обстановку и броситься к сверткам.
– Выпрями спину! – прошептала Ангелина на последней лестничной площадке, ярко освещенной светом из зала.
– Невелика премудрость, когда ты так туго зашнуровала корсет, – прошипела в ответ Майя.
На следующей ступеньке Ангелина издала страдальческий вздох – о нет, отец показывает ему эти дурацкие черепки! Какой кошмар!
Джеральд Гринвуд в выходном коричневом костюме действительно стоял у высокой узкой витрины, расположенной в простенке между дверьми в столовую и салон. Размашисто жестикулируя, он сообщал место находки, век, авторство и назначение античных артефактов и, насколько Майя его знала, пускал в ход живые описания и наглядные примеры, приправленные остроумными анекдотами. Ее охватила волна нежности к отцу. Джонатан небрежно прислонился к дверному косяку с другой стороны, задумчиво вращая янтарную жидкость в низком стакане. Он не отрывал от Джеральда взгляда, полного ласкового снисхождения и неподдельного интереса, хотя уже слышал эти истории десятки раз. Гостя, вызвавшего такой восторг у ее сестры, Майя видела только со спины. Гладко причесанные светлые волосы, прямая осанка и армейская выправка. С виду он был совершенно поглощен рассуждениями хозяина дома. У него были широкие плечи под военным мундиром цвета хаки, длинные брюки того же оттенка и темно-красные лампасы. Левую руку он заложил на спину – жилистую, загорелую руку в бордовом, как и воротник пиджака, рукаве, расшитом сложным золотым орнаментом из узлов. «Всего-то…» – разочарованно подумала Майя, когда влажная от волнения рука Ангелины крепче сжала ее ладонь. Джонатан заметил их первым и просиял от радости. Он быстро изменил позу и приветственно поднял им навстречу стакан.
– Прелестные дамы соизволили удостоить нас своим появлением.
– Прекрасно выглядите! – крикнул Джеральд Гринвуд, заметно гордясь обеими дочерьми. Его светло-карие глаза лучились теплом, благодаря чему лицо казалось молодым, несмотря на совершенно седые волосы и бороду. Ральф Гарретт тоже повернулся – и застыл, не успев донести стакана до губ. Майя замерла, как соляной столб. Она поняла, почему Ангелина так увлеклась другом брата. Творец был явно благосклонен к Ральфу Гарретту: черты его лица были изящны и гармоничны, но мягкими или женственными назвать их было нельзя, и, несмотря даже на приятность глазу, черты Ральфа Гарретта было не так-то легко забыть. От него исходило особое бледно-золотое сияние, веселая серьезность и спокойная, лучезарная жизнерадостность – внешне он был полная противоположность Ричарду Фрэнсису Бертону. Майя едва заметила, как Ангелина что-то шепчет, впивается ногтями в ладонь, наконец отпускает ее и, пожав плечами, гордо спускается по лестнице. Ральф Гарретт медленно отпил из своего стакана, не спуская серых глаз с темных глаз Майи. На его лице отобразилось удивление, любопытство и – радостное ожидание, а на губах заиграла осторожная улыбка.
