Ева Модиньяни - Нарциссы для Анны
По радио Наталино Отто запел «Печаль Сан-Луиджи» под аккомпанемент оркестра Крамера, потом диктор говорил о войне. Изо дня в день звучали все те же слова: о стойкости духа, о самопожертвовании, о секретном оружии, которое якобы уничтожало Лондон, о скорой окончательной победе. Звучали слова дуче, который за пару недель до этого обратился к миланцам: «Мы будем защищать зубами и когтями ваш славный город. Из Милана, который внушит людям волю к победе, мы дадим сигнал к новому наступлению».
— Когда кончится война, — спросил Джулио, — мой папа вернется?
Мария закрыла пирог и улыбнулась ему.
— Конечно, вернется. — Но она была обеспокоена. Когда дети произносили слово «папа», приходилось ждать нелегких вопросов.
— Мама, а почему я его не знаю? — Он продолжал скатывать бумажные шарики, но навострил уши в ожидании ответа.
— Потому что он уехал, когда ты был еще слишком мал. — Она взяла с буфета кусочек молочного шоколада, который хранила для праздничного обеда, разломила надвое и откупилась от дальнейших расспросов.
— Если будете хорошо себя вести, — пообещала она, — вечером мама поиграет с вами в лото.
Дети обрадовались, и ради лото, которое очень нравилось им, если и не прекратили болтовню, то, по крайней мере, переменили ее тему. Они прислушивались к словам взрослых и повторяли их с наивностью своего возраста, но уже уловили, что взрослым не всегда это нравится. Как всегда в таких случаях, они перешли на шепот.
— Отцы моих друзей, знаешь, что делают? — прошептал Джулио. — Они присылают письма с фронта. А мой папа бунтарь, он в Париже и не может присылать письма. Но, когда война кончится, он вернется домой и привезет мне столько подарков, что тебе и не снилось.
— А мой папа очень богатый, — отпарировала Анна, — и может подарить мне целый дворец, полный игрушек, тортов и автомобилей.
— Ну, — иронически откликнулся Джулио, — твой папа — сор Пампурио. Он богат, как сор Пампурио. — Мальчик дразнил ее персонажем из «Курьера для малышей».
— Мой папа богаче, чем сор Пампурио, — упрямо твердила Анна.
— Шары! Шары! Шары красные и желтые! — передразнивая сор Пампурио, пропел ей Джулио.
В зеленых глазах Анны сверкнули слезы.
— Я тебя в тюрьму засажу! — крикнула она. — Позвоню моему папе, и он посадит тебя в тюрьму. Потому что он богат и все может. Мама, а правда, что папа богат и все может? — Она уже плакала в объятиях Марии именно в тот момент, когда вошла Вера.
— Ну вот, как обычно! — Вера со злостью посмотрела на дочь и, едва сняв пальто, подошла к Джулио, который был ее любимым внуком. — Что они тебе сделали? — забеспокоилась она.
— Ничего, бабушка, — ответил, улыбаясь, мальчик. — Я пошутил над Анной, — признался он, — а она принялась плакать. Но я не хотел довести ее до слез.
— Мой папа, твой папа. — Бабушка прижала к себе мальчика и неодобрительно покачала головой. — Ты несчастье моей жизни, — набросилась она на дочь. — Чему ты учишь этих бедных детей? Что они будут думать о тебе, когда вырастут? Люди и так на тебя показывают пальцем. Разошедшаяся с тем. Любовница этого. Ну зачем ты выдумываешь для дочери эту сказку про отца-миллионера? Ее жизнь здесь. И ей повезет, если в будущем у нее каждый день будет хлеб. Нормальная семья и работящий муж. Вот что нужно. А ты ей забиваешь голову сказками и фантазиями. Иди сюда, Джулио, — обратилась она к внуку, — ты добрый мальчик и любишь свою бабушку.
— Но бабушка говорит неправду, — вступила Анна. — Бабушка старая и говорит неправду.
— Это твоя мать забивает тебе голову всяким вздором, — отпарировала Вера. — А ты такая же, как она.
Мария не ответила матери.
— Пирог готов, — объявила она. — Ставь его в печь. А я пошла.
— Куда ты? — спросила Вера, встревоженная, как всегда, когда Мария уходила из дома с этим властным видом.
Но дочь повернулась к ней спиной и наклонилась к Анне.
— А теперь, моя девочка, — сказала она с самой ласковой улыбкой, — оденемся потеплей и пойдем.
— Да, да, мама! — Малышка захлопала в ладоши и начала танцевать.
— А я? — заныл Джулио.
— А ты останешься с бабушкой, — сразу успокоила его Вера, — у которой есть для тебя сюрприз.
— Куда мы пойдем, мама? — Анна позволила себя укутать в тяжелое пальто, скроенное из коричневого военного одеяла.
— Посмотреть на одно чудо, которое когда-нибудь будет твоим.
Все эти годы Мария, с ее стройной фигурой и красивым лицом, носила жалкие шитые-перешитые тряпки.
Ледяной ветер нагнал облака, пахнуло снегом. Они спустились по корсо Верчелли, сели на трамвай и на пьяцца Кастелло пересели на рейсовый автобус в Караваджо. Салон был почти пуст, и Анна развлекалась, пересаживаясь с места на место: эта новая игра очень нравилась ей. Когда автобус остановился на площади в Караваджо, девочка уже привыкла к этому развлечению, но мать потащила ее за собой по засыпанной снегом тропинке, которая, выходя из деревни, вилась среди полей по направлению к большой вилле. Голова и шея Анны были замотаны толстым шарфом в полоску, связанным из старых ниток.
Девочка окоченела от холода и скоро выбилась из сил, увязая в глубоком снегу.
— Мама, — канючила она, — пожалуйста, давай вернемся домой.
Но мать лишь крепче сжимала ее ручку своей сильной, привычной к тяжелой работе рукой, словно хотела передать ей часть своей силы и убежденности.
— Уже немного осталось. Немножко потерпи, — говорила она, и, зная ее непреклонный характер, девочка терпела. Обессиленная и замерзшая, она покорно брела за матерью, хотя и не знала, куда.
— Смотри! — вдруг воскликнула мать, останавливаясь перед большой виллой в конце аллеи с заснеженной кровлей и таким же заснеженным парком вокруг. Здание это было величественным и прекрасным, но тогда девочка этого еще не могла понять.
— Смотри!.. — повторила мать с каким-то волнением.
— Я вижу, — сказала Анна, не очень понимая ее.
Порывистым жестом Мария привлекла дочь к себе.
— Смотри, как она великолепна! Тебе нравится?
— Да, мама, — сказала девочка, чтобы сделать ей приятное.
— Шикарно? Ты только взгляни.
— Да, мама, — ответила она, чуть не плача от холода и усталости.
— Эта вилла стоит миллионы. Много миллионов. И когда-нибудь она будет твоей. Да, ты будешь хозяйкой этой виллы, — она говорила скорее себе самой, чем дочери. — И все вокруг тоже будет твоим.
От холода и усталости слезы навернулись на глаза Анны. Ей уже не нравилась эта вилла, ради которой мать зачем-то притащила ее сюда, ей хотелось скорее домой.
