Лерой. Обещаю забыть - Алиса Гордеева
Звуки становятся громче. Среди сбивчивых фраз различаю голос отца. Он с кем-то ругается, кричит, пытается что-то доказать. Мягкой поступью приближаюсь к его кабинету, внимательно вслушиваясь в обрывки предложений.
— В чём моя вина? — орёт навзрыд отец. Его голос насквозь пропитан отчаянием и безысходностью. — Скажи мне! Я хотел смерти кому-либо из них? Или я не пытался помочь, хотя мог спокойно отвернуться! Я взял Снежану в жены, сдувал с неё пылинки, исполняя любой каприз, я сына её любил больше, чем собственную дочь! Только ей показалось мало! Чёрт, какой же я идиот! Вам обоим было мало! Что ещё от меня нужно?
— Всё просто, Петя, — ухмыляется собеседник отца, а я каменею, понимая, наконец, кто это. Омерзительный голос Макеева оглушает, лишает дара речи, заставляет окунуться с головой в события минувшего дня! — Ты подписываешь бумаги и с голым задом выметаешься из города, чтобы больше никогда я не слышал твоей паршивой фамилии!
— Только вместе с дочерью! — шипит отец. — Поклянись, что ни ты, ни Кирилл её больше пальцем не тронете!
Но ответ Макеева тонет в ехидном смехе, что раздаётся за моей спиной.
— Ай‐яй-яй, подслушиваешь? А я предупреждала, что вы за все ответите.
— Какого лешего ты здесь делаешь?! — разворачиваюсь на пятках и упираюсь взглядом в обезумевшее лицо Снежаны. — Отец же тебя выгнал!
— О, — та наигранно удивляется и смело шагает ближе. — Сейчас твой папочка подпишет документы и это ты, мелкая дрянь, позабудешь сюда дорогу. Собирай вещи, идиотка!
Снежана бесцеремонно хватает меня за плечо, острыми ногтями впиваясь в самый центр огромной ссадины.
Не понимаю, почему отец впустил в дом эту женщину, но ещё больше меня бесит её уверенность в собственной правоте.
— Не все такие тупые, как ты! — отвечаю, скидывая с себя костлявую руку бывшей мачехи, а затем разворачиваюсь к кабинету с одним желанием: остановить Кшинского от очередного идиотского поступка. — С чего бы это отцу тебе что-то отдавать? Это с тебя впору требовать компенсацию за ложную беременность и наставленные ветвистые рога.
— Много ты знаешь, пигалица! — шипит стерва и с силой отталкивает меня от двери, ухватившись за волосы, забранные в хвост. — Как жаль, что вчера ты не свернула шею, когда летела по лестнице!
Очередная волна боли пронзает всё тело, но я так зла на эту дуру, что практически ничего не чувствую.
— Когда ты уже захлебнёшься своей желчью, ведьма старая? — извиваюсь, пока Снежана уверенно оттаскивает меня всё дальше от кабинета отца.— Пусти!
— Ага, — ухмыляется она. — Паша бумаги подпишет, тогда и полетишь на все четыре стороны!
Кое-как изворачиваюсь и при первой же возможности кусаю гадину за руку. Сильно, зажмурившись от отвращения, но вложив в укус всю свою ненависть, накопившуюся за эти годы. Снежана взвизгивает, наконец отпуская меня, но тут же с размаху залепляет мне звучную пощёчину. Щека горит от жгучей боли, но главное, я смогла выбраться из её поганых лап.
Со всех ног несусь обратно, к кабинету, громко зовя отца, чтобы тот меня услышал, отвлёкся, не успел ничего подписать. Но стоит мне схватиться за дверную ручку, как Снежана словами стреляет в самое сердце:
— Я только об одном жалею, что так и не избавилась от тебя! Всё хотела, чтобы это был несчастный случай! Чтобы Петя судьбу винил в твоей смерти, каждый день просыпаясь от нестерпимой боли! А ты, дрянная девчонка, всё время выходила сухой из воды.
— О чём ты? — по спине пробегает холодок: знать, что долгие годы тебе желали смерти, — сомнительное удовольствие.
— О чём? — Снежана кривится в уродской улыбке, больше похожей на звериный оскал. Она не в себе. Давно. Безнадёжно. — Если бы ты только знала, сколько раз я вот этими руками пыталась избавиться от тебя!
Пространство вокруг заполняется истеричным смехом, а мне до одури хочется заткнуть уши, чтобы его не слышать.
— Что я тебе сделала, Снежана? — шагаю навстречу, пренебрегая страхом. — За что ты меня так ненавидишь?
— За то, что ты жива, а моя дочь — нет! За то, что у тебя есть отец, а у моего сына – нет! За то, что Петя, вопреки всему, любит тебя, а меня — нет!
— Ты сошла с ума, Снежана! — мотаю головой, надеясь понять эту жалкую, взвинченную тётку, беспрестанно разбрызгивающую свой яд.
— Да! — соглашается та. — Я сумасшедшая! Но у меня на то есть причины! И главная из них — твой отец! Он уничтожил всю мою жизнь!
— Бред! Отец души в тебе не чаял!
— Дура, ты, Рина! Все эти годы он просто пытался искупить свою вину за то, что однажды лишил меня всего! Из-за него погиб мой любимый человек! Под колёсами его дорогого авто умерла моя дочь! Поверь мне, Рина, его показная любовь ко мне неспособна была искупить и сотой доли моих страданий!
Я не могу поверить в то, что она говорит, но вижу в её глазах неподдельную тоску, граничащую с безграничным отчаянием.
— Те таблетки, что ты мне дала… — судорожно начинаю вспоминать.
— Неужели дошло, наконец! И таблетки, и аукцион, и авария! Всё это было сделано мной с одной целью: заставить твоего отца страдать!
— Авария? — робко переспрашиваю.— Какая авария?
— В которой ты должна была сдохнуть вместе со своей мамашей!
— Мама погибла по твоей вине? — каждое слово даётся с трудом, но ещё
