Анна Берсенева - Гадание при свечах

– Это пятнадцать минут пешком, не больше, если быстро идти, – начал объяснять Женя. – У тебя план города есть? Идешь в сторону бульвара Сен-Мишель, а потом…

– Я найду, Женя, – прервала его Марина. – Подожди пятнадцать минут, хорошо?

Больше всего она удивлялась своему спокойствию. Почти год она не слышала его голоса, почти год не видела его – и что же?

Женя жил в мансарде, под самой крышей. Марина слегка запыхалась, поднимаясь туда, потому что в старом доме не было лифта. Наверное, из-за этого она выглядела взволнованной, когда Женя распахнул перед нею дверь.

– Это ты! – выдохнул он, замерев на пороге. – Маша, Машенька, я поверить не мог… Я трубку положил – и меня такая паника охватила, не передать! Решил вдруг, будто мне спросонья все почудилось…

– Я на привидение похожа, Женечка? – улыбнулась Марина. – Может быть, но я все-таки хочу есть.

– Ну конечно! – Он качнулся к ней, потом отпрянул, словно наткнувшись на невидимую преграду, и отступил в узенькую темную прихожую. – Заходи, Машенька.

Из-за скошенного низкого потолка комнатка казалась еще более крошечной, чем была на самом деле. Стол, стул, кровать в углу, дюралевые книжные полки. Марина вдруг поняла, как жил он здесь, и ей стало жаль его – одинокого в огромном городе. Жаль – и не больше…

«Зачем я приехала? – мгновенно мелькнуло в ее голове. – Боже мой, что за бред! Как это могло произойти?»

Из маленькой кухни доносился запах кофе и свежей выпечки.

– А я даже круассаны успел купить! – весело говорил оттуда Женя. – У нас тут кондитерская внизу чудесная. Вообще, столько здесь чистых, приятных мелочей: эти круассаны свежие по утрам… Ты надолго приехала, Маша?

Он вошел в комнату, держа в руках небольшой поднос с блестящим кофейником, чашками и круассанами в плетеной сухарнице. Марина смотрела на него, не отводя глаз.

– Ты совсем не изменился, Женечка, – тихо произнесла она. – Можно было бы подумать, мы вчера расстались, если бы не…

– А ты очень переменилась, очень, – сказал он, расставляя чашки на письменном столе. – Я даже высказать точно не могу, в чем, но совсем стала другая.

– А ты все-таки выскажи, Женя, – вдруг попросила Марина. – Ведь ты меня знал, как никто не знал больше. В чем я переменилась?

– Ты стала отчетливее, – медленно произнес Женя, садясь у стола. – Это, конечно, не слишком точное определение, но я другого с ходу не нахожу. Раньше вся ты была – смятение, ты ведь меня… Пугала ты меня, Маша, что скрывать!

– Ты и не скрывал, – улыбнулась Марина.

– Да, извини. – Он слегка покраснел. – Ну вот, а теперь в тебе появилось что-то такое ясное… Просто сияние какое-то, направленный свет!

Марина вздрогнула, услышав эти слова. Свет, сияние… От кого она слышала их, почему? Во всяком случае, о ней никто не говорил такого прежде. О загадочности ее говорили, о непонятности, но о направленном свете…

– Давай позавтракаем, – улыбнулась она. – Как ты живешь, Женя, расскажи мне?

Марина видела, что Женя хочет ее поцеловать: губы у него вздрагивали и даже ноздри слегка раздувались. Но ей действительно просто хотелось узнать, как он живет, и больше ничего.

– Живу, – пожал плечами Женя. – Париж тем и хорош, что в нем можно затеряться, раствориться. Как раз то, чего мне хотелось… Наверное, и в Москве так, но Москва – слишком родной город, там для меня это невозможно. А вообще… Знаешь, Маша, у меня иногда ночами скулы сводит, как вспомню все. Спасское, веранду нашу, как гуляли мы – помнишь, по Екатерининскому тракту? Кажется, все бы за это отдал…

– Помню, – кивнула Марина. – Отчего же ты не вернешься, Женя?

– С чего ты взяла, что я хочу вернуться? – пожал он плечами. – Нет, Маша, это кончено, в Россию я больше не вернусь. Во всяком случае, постараюсь этого избежать. Ты осуждаешь мой непатриотизм?

– Ну что ты, – улыбнулась Марина. – За что мне тебя осуждать! Ты… боишься?

– Да, – кивнул он. – Ты, как всегда, сразу поняла. Да, я боюсь ее теперь и не собираюсь этого скрывать. Все теперь перевернулось, и что мне там делать, скажи? Кто я там? Человек никчемной профессии, на которого любой мелкий оптовик какой-нибудь смотрит с сочувствием! Что им до Тургенева, до нашего Спасского-Лутовинова и Виардо? А здесь, знаешь, я спокойно работаю, езжу в Буживаль… Можешь считать меня малодушным, но я действительно боюсь возвращаться.

– Я не считаю, – остановила его Марина.

– Потому что каждый волен поступать так, как он хочет?

– Как он может.

– Но ты, Маша… – произнес он, глядя на нее дальнозоркими своими, рассеянными глазами. – Я так много думал о тебе – ночами, когда по Парижу бродил. Ведь это удивительный город, в нем словно пелена со всего спадает, ты знаешь? И я понял, что больше всего думаю о тебе. Родина для меня исчезла, я не чувствовал ее, но ты… Может быть, вся она в тебе и воплотилась, оттого я и скучал по тебе так. Это, наверное, ностальгия у меня такая – тоска по тебе. Ты Набокова читала – «Машеньку»?

– Нет, – покачала головой Марина.

– Там ведь тоже – Машенька, Россия… Невольно сравниваешь!

Женя встал, прошелся по комнате – вернее, попытался пройтись, потому что комната была маленькая, в два шага. Потом снова сел у стола, взглянул на Марину. Она смотрела на него и думала только, что, когда вернется, надо будет почитать «Машеньку».

– Ты не простила меня? – спросил он. – Если бы ты знала, как я ругал себя за наше расставание! Но ты пойми меня, Машенька, постарайся понять! Ты помнишь, Наташа Спешнева говорила об однокурснице моей, Алине? Это ведь тяжелая для меня была история, я чуть не женился на ней, а потом…

– Я знаю, Женя, – мягко произнесла Марина. – Я знаю и ни в чем тебя не виню.

– Откуда? – удивился он. – Откуда ты можешь знать об Алине? Наташа сказала?

– Нет, – покачала головой Марина. – Я ведь все в тебе тогда чувствовала, Женечка, мне не надо было ничего ни объяснять, ни рассказывать.

– Да, я только потом понял, чего лишился… Я испугался тогда, Машенька, ты понимаешь? В тебе не было ничего, что я мог бы хоть как-то объяснить.

– А зачем тебе это надо было, Женя? – вдруг спросила Марина, которая до этих слов молча слушала его, подперев подбородок рукой. – Зачем тебе надо было меня объяснять?

– Ну, как сказать… Все-таки мы жили вместе. Каково жить с человеком, если не знаешь, что он скажет или сделает через пять минут?

– А если точно знаешь, что он скажет или сделает, – это лучше? – усмехнулась Марина.

Она ожидала, что он снова попытается что-то объяснить, но вместо этого Женя поднялся и подошел к ней.

– Теперь мне это неважно, – тихо сказал он. – Все неважно – только ты, Маша…