Книга Дины - Вассму Хербьёрг
Он вошел в аллею. В голых кронах звучала тихая песнь. Лео постоял у парадного крыльца. Потом словно передумал. Повернулся, обошел вокруг дома и вошел в сени; бросив на крыльце матросский мешок и саквояж, он постучал в дверь. И через мгновение был уже в синей кухне.
Олине сразу узнала его по шраму. Сперва она была смущена и держалась чопорно, словно никогда не принимала в Рейнснесе гостей. Она пригласила его пройти в гостиную, но он отказался. Он хотел бы посидеть с ней на кухне, если не помешает.
Олине постояла, спрятав руки под фартук, а потом бросилась к нему и дружески толкнула в грудь:
— Спасибо за подарок. Таких подарков я не получала с самой молодости. Благослови тебя Бог!
Она была так растрогана, что довольно сильно ударила его в грудь. Лео не ожидал такого приема, но рассмеялся и расцеловал Олине в обе щеки.
Смущенная Олине повернулась и начала разводить в плите огонь.
— До чего же красивый воротничок прислал ты мне! — говорила она, и искры освещали ее лицо, склоненное над плитой.
— А ты его надевала?
— О да! Не сомневайся. Но на кухне для него не место, а больше я нигде не бываю.
— Но иногда и тебе не мешает нарядиться.
— Да, конечно. — Олине явно хотелось закончить этот разговор.
— Когда же ты надевала его в последний раз?
— В сочельник.
— Давненько.
— Да, но хорошо, когда в запасе есть что-то новенькое.
Лео ласково посмотрел ей в спину. И начал расспрашивать о жизни в Рейнснесе.
Служанки по очереди заглянули на кухню. Лео с каждой поздоровался за руку. Олине велела приготовить для гостя лучшую комнату. Это был короткий зашифрованный приказ. Они знали, что от них требуется, а главное, поняли, что на кухне им делать нечего.
Олине накрыла кухонный стол скатертью и подала кофе. Лео вышел на крыльцо за своим мешком. И угостил Олине ромом. Она сияла. Пока он снова не начал расспрашивать ее о Рейнснесе.
— Нет с нами больше матушки Карен, — сказала Олине и прикрыла глаза рукой.
— Когда это случилось?
— Прошлой осенью. Дина только-только вернулась из Тромсё. Да, да, она была в Тромсё и купила там муку из Архангельска… Ты об этом еще не знаешь.
Олине рассказала Лео о смерти матушки Карен. О том, что Стине и Фома поженились, они теперь живут в бывшем Динином доме и ждут ребеночка.
— Как-то получается, что я всегда приезжаю в Рейнснес после чьей-нибудь смерти, — пробормотал Лео. — А вот Стине и Фома… Это приятно. Странно, что я ничего такого между ними не заметил, когда был тут последний раз.
Олине как будто смутилась. Потом сказала:
— Да у них этого и в мыслях не было. Но Дина решила, что так будет лучше. И похоже, эта семья оказалась благословением для всей усадьбы. К сожалению, не всех женщин в Рейнснесе благословил Господь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Наша хозяйка… Не мое это дело, но уж слишком она сурова. И к самой себе тоже. В ней словно все стянуто железным узлом… Не больно-то она счастлива! Это все видят… Не надо бы мне говорить об этом…
— Не бойся. Я тебя понимаю.
— Знаешь, она своими руками зарезала Вороного!
— Почему?
— Вороной заболел. Какая-то язва на брюхе. Никак не заживала. Конечно, он был уже старый. Но своими руками…
— Она, кажется, очень любила Вороного?
— Любила. И сама его зарезала…
— Ты хочешь сказать: пристрелила?
— Какое там пристрелила! Зарезала! Уф!..
— Ни одна лошадь не даст себя зарезать.
— А Динина дала!
Лицо Олине вдруг стало похоже на сплошную бревенчатую стену. Без окон и дверей. Она сняла с конфорки кофейник и подлила им еще кофе. Потом стала сокрушаться, что Лео похудел и побледнел с последнего раза.
Он широко улыбнулся и стал расспрашивать о детях.
— На этот раз Вениамин уехал с матерью. Дина стала больше обращать на него внимания с тех пор, как не стало Вороного.
— На этот раз? Что ты хочешь этим сказать?
— Что Вениамин почти никогда не покидает Рейнснес… Правда, сюда приезжает много народу. Но человек, на которого ляжет такая ответственность, должен хоть немного повидать мир!
— Он еще мал, успеет. — Лео улыбнулся.
— Хорошо бы… В ноябре Стине родит. И значит, у нее в доме будет трое детей. А у нас — ни одного. Куда ж это годится! Вениамин не получает должного воспитания. Матушка Карен была бы недовольна. Она бы позаботилась, чтобы вернуть его в большой дом.
— Разве Вениамин живет не с матерью? — спросил Лео.
— Нет, он сам захотел жить там. Лео внимательно смотрел на Олине:
— На чем уехали Вениамин и Дина?
— Ушли на лодке под парусом. Дина упряма, творит что хочет. Разве позволила бы ей матушка Карен взять ребенка в море без сопровождения мужчины?
— И Дина послушалась бы?
— Это одному Богу известно. Но раньше она так не делала.
Олине вдруг сообразила, что жалуется чужому человеку на то, для чего и слов-то нет. Она растерянно заморгала, ей хотелось закончить этот разговор.
С чего это она так разболталась? Из-за кружевного воротничка, который он ей прислал? Или потому, что он задавал так много вопросов? Или из-за его глаз? Она извинилась, положила в вазочку еще печенья и смела крошки с вышитой скатерти.
— А Юхан? Как он поживает?
— Он получил маленький приход в Хельгеланде. А как ему там живется, уж и не знаю. После смерти матушки Карен он перестал писать в Рейнснес. Стал совсем чужим. И для меня тоже. Но здоровьем как будто окреп. А то все хворал…
— Ты чем-то озабочена? — спросил Лео.
— Дел много, работаю не покладая рук.
— Тяжело?
— Да нет, мне помогают… Они помолчали.
— А Дина? Когда вы ее ждете?
— Не раньше утра. — Олине краем глаза наблюдала за ним. — Но Андерс сегодня вернулся из Страндстедета. Вот обрадуется, что ты приехал! Он ходил на Лофотены со шхуной и карбасом. А весной хочет оба судна отправить в Берген. Он теперь осмелел. С тех пор как поставил дом на карбасе. Ему там хорошо, он даже сам начал иногда промышлять. В прошлом году ходил на Лофотены со снастью и продуктами для рыбаков. А домой привез рыбу, печень да икру. Часть купил, а часть сам промыслил. Полные суда!
Дина редко плавала одна. Но если кто-нибудь вызывался сопровождать ее, она отвечала таким взглядом, что теперь люди ждали, чтобы она сама выбрала себе провожатого. На этот раз она взяла с собой Вениамина.
Он сидел на бугре возле флагштока, когда она поднялась туда посмотреть, нет ли парохода. Он равнодушно поздоровался с ней, как здоровался с людьми, которые останавливались на ночлег или приходили из лавки к Стине, чтобы выпить чашечку кофе.
Он не спускал с нее голубых глаз. Прищурился, будто она была легкой пылью, летавшей в воздухе. Черты лица у него начали определяться. Скулы и подбородок утратили мягкость. Волосы за последний год потемнели. Руки и ноги выросли и мешали ему. У него появилась привычка поджимать губы.
— Ты тоже ждешь пароход? — спросила Дина.
— Да.
— Думаешь, к нам кто-нибудь приедет сегодня?
— Нет.
— Зачем же ты тогда его ждешь?
— Он такой некрасивый.
— Ты смотришь на пароход только потому, что он некрасивый?
— Да.
Дина присела на плоский камень рядом с флагштоком. Вениамин подвинулся, освобождая ей место.
— Здесь нам двоим хватит места, — сказала она.
И вдруг обняла его, но он вывернулся из ее рук. Незаметно, как будто не хотел раздражать ее.
— Хочешь поехать со мной в Квефьорд и посмотреть новую лошадь? — спросила она. Пароход загудел.
Вениамин подождал, пока умолкнет гудок:
— Что ж, можно. — Он говорил с напускным равнодушием. Точно боялся, что Дина передумает, если заметит его радость.
— Тогда решено. Отправимся завтра утром. Некоторое время они наблюдали, как работники на лодках поплыли к пароходу.
— Почему ты зарезала Вороного? — вдруг спросил он.
— Он был болен.
— Он бы уже не поправился?
— Может, и поправился бы. Но прежним бы уже не стал.
