Барбара Брэдфорд - Женщины в его жизни
В 1952 году Максим решил официально сменить фамилию. Когда он впервые заикнулся Тедди о своем желании англизировать «Вестхейм», отбросив немецкое окончание, и впредь называть себя Уэстом, она признала, что мысль эта правильная и как его опекун дала свое согласие.
– Твои родители собирались это сделать, – сообщила ему Тедди. – Когда мы жили в тридцать девятом году в Париже, твоя мама не раз обсуждала со мной это дело. Ты ведь знаешь, как она любила Англию, хотела, чтобы мы стали англичанами. Она наверняка обрадовалась бы, узнав о твоем намерении, и отец тоже. Он хотел взять «Уэст» в качестве новой фамилии еще до нашего отъезда из Германии, но барон усомнился, сумеет ли адмирал Канарис выправить паспорта на новые имена.
Итак, Максим сменил фамилию, а заодно и национальность и превратился в Максимилиана Уэста, натурализовавшегося англичанина с британским паспортом и правом голоса на выборах.
С восемнадцати лет Максиму неизменно сопутствовал успех.
Когда сделки с недвижимостью стали для него обыденным занятием, он утратил боевой азарт и начал испытывать скуку. Тогда он скупил несколько малых неприбыльных компаний: типографию в Уэйкфилде, автобусную компанию в Бристоле и кирпичный завод в Ноттингеме. За сравнительно короткое время он сумел вновь поставить их на ноги, предпринял ряд блестящих мер по реорганизации с помощью направленной туда новой команды менеджеров. Впоследствии он продал эти предприятия, отлично заработав на всех трех. Таким образом зародилась следующая компания – «Уэст Инвест».
Помимо деловой сметки и дружбы с цифрами, Максим обладал также способностью моментально схватывать суть бухгалтерских отчетов и документов, давать оценку и прогнозировать последствия решений. Он был наделен воображением и способностью предвидеть и всегда полагался на свой безошибочный инстинкт и чутье, подчас отметая выводы и рекомендации аналитиков. Все эти качества были важными факторами его успеха и хорошо послужили ему в будущем. Ныне, в свои двадцать пять лет, он был генеральным директором компаний «Уэст Рент» и «Уэст Инвест». Ему принадлежала великолепно обставленная квартира в Мейфере и новейшей модели «ягуар» винного цвета. Он был членом нескольких элитарных частных клубов в городе и смело проложил себе путь в светское общество Лондона, эскортируя юных красоток, парочку известных киноактрис. Британская пресса усматривала в нем что-то от плейбоя. Репортеры скандальной хроники любили его. Они посвящали ему газетные столбцы, неизменно восторгаясь его сногсшибательной внешностью, элегантностью и стилем, его роскошными спутницами, приемами, которые он устраивал, и его богатством.
Сам же он не слишком ценил все эти приемы, женщин и вообще светскую жизнь, считая это чепухой и воспринимая не слишком всерьез. Единственное, что имело для него значение и доставляло истинное удовольствие, это – его работа.
Он признался Корешку, что намерен сделать миллион фунтов стерлингов к своему тридцатилетию. И Корешок нисколько не сомневался, что так оно и будет. Не было сомнений на этот счет и у самого Максима: продвижение к намеченной цели стало для него мерилом оценки и самого себя, и своих достижений. И он гнал и гнал себя к этой цели.
«Впереди еще пять лет пути», – подумал он, подойдя к площади Сен-Мишель, и остановился в ожидании зеленого света. Он улыбнулся; он был неколебимо уверен, что цели своей достигнет.
Если же разобраться по существу, то истинный секрет успеха Максима состоял в верности избранной цели, преданности делу, в напряженном труде и способности к многочасовой работе без чувства усталости. Он обладал потрясающей выносливостью, ему хватало не более пяти часов сна для восстановления сил; по своему обыкновению он вставал в четыре утра, в четыре тридцать садился у себя дома за письменный стол и работал с документами до семи, после чего отправлялся на весь день в свой офис на Джермин-стрит. Семь дней в неделю он не думал ни о чем, кроме работы, и так – по многу недель кряду без перерыва. Максим давно признал себя неисправимым трудоголиком и потому откровенно хохотал, когда газеты называли его плейбоем.
При этой мысли он и сейчас ухмыльнулся. Н-да, плейбой, пробурчал он. Если б они только знали!
В действительности красивые женщины, с которыми он появлялся, были для него не более, чем декоративными аксессуарами. Разумеется, несколько раз было, разумеется. Но всегда это быстро проходило. В промежутках неоднократно бывали мелкие романы. Но ни одна из женщин не оставалась с ним долго. Дело в том, что до сих пор ему не доводилось встретить подходящую женщину. Иной раз он и сам понять не мог, что же он ищет. Совершенство? Но он был достаточно умен, чтобы знать: совершенной женщины не существует. Так же, как совершенного мужчины. Да он и не хотел заполучить некий идеальный образец.
Настоящая любовь, похоже, обходила его стороной.
Зажегся зеленый свет, и Максим двинулся через площадь Сен-Мишель, а затем свернул на улицу Юшетт.
Идя по узкой старинной улочке, он испытывал чувство ностальгии. Слева от него возвышался отель «Монблан», где они с Корешком не раз останавливались, а прямо напротив – «Эль Джазье», африканский ночной клуб, куда они частенько наведывались выпить мятного чаю, поглазеть на экзотические танцы живота и поесть кускус с хариссой, горячим пикантным соусом, от которого лопалась голова, но ему все равно нравилось. А чуть поодаль были знаменитые джаз-клубы, куда заглядывали помузицировать великие джазмены Америки, и музыканты всех национальностей приходили их послушать, что время от времени делали и они с Корешком.
При виде улочки Ша-Ки-Пеш он остановился.
Это был всего лишь маленький проулок, но Максим всегда помнил эту улочку за ее название, очаровавшее его в детстве. Оно означало „Улица Кота, удящего рыбу", когда-то это перевела ему с французского мама. Он был в восторге и хохотал, представив себе кота-рыболова.
Как-то раз они были на одной из прогулок, он, мамочка и Тедди. «Изучаем древние красоты Парижа», – говорила Урсула про такие экскурсии. И с тех давних дней этот живописнейший район оставался самым его любимым. Он частенько приходил побродить по узким, с булыжными мостовыми, улочкам, пройтись по книжным лавкам и галереям.
Максим продолжал подниматься по Юшетт, миновал греческий и алжирский ресторанчики, дошел до конца улицы и оказался на широкой, словно площадь, улице Бушери. Отсюда он направился к одному кафе, расположенному в сквере и смотревшему на собор Парижской Богоматери, что на острове Ситэ на Сене.
Он нашел свободное место за столиком на тротуаре, и, когда подошел официант принять заказ, попросил лимонный сок. Как-то неожиданно быстро потеплело, и стало жарко; он откинулся на спинку плетеного стула, распустил галстук и расстегнул верхнюю пуговку сорочки. Через считанные секунды лимонад был на столе. Потягивая напиток, Максим расслабился и дал волю своим мыслям. Странно, как влекли его всегда памятные с детства места и заставляли вновь к ним возвращаться. Когда бы он ни приезжал в Берлин, будь то по делам или навестить тетю Ирину, он обязательно должен был пройтись по Тиргартенштрассе и по Тиргартену.
