Замуж в наказание - Мария Анатольевна Акулова
Приезжаю утром и провожу с ней дни. Пытаюсь отвлечь и заверяю, что всё будет хорошо.
Веду себя, как папа.
Это Айдар может позволить себе разбрасываться правдой. Мы – нет. Да и то…
Я не уверена, что мой муж всё правильно понимает. Я не верю в то, что Бекир систематически делал плохие вещи.
Иногда очень аккуратно спрашиваю у мамы, с каких пор он ходит по клубам, неужели забросил изучение Корана? Не замечала ли она в нем изменений?
Она на все отвечает кажущимся мне очень честным: да нет… О чем ты, кызым? Бекир каким был – таким и остался! Бывало, гулял, конечно, но намного чаще задерживался на работе допоздна. Но это же работа, кызым! Айдар-бей ведь тоже наверняка задерживается!
В такие моменты я киваю и молчу.
Да. Айдар-бей тоже задерживается. Скрывает от меня многое. О чем-то я сама не спрашиваю. Но атмосфера вокруг нас накаляется так сильно, что даже я уже просто не могу не замечать.
Мне понятно, почему он сказал, что мы не можем вмешиваться. Летят головы ужасно богатых и влиятельных людей. Я знаю, в чьих руках ссекающий их серп. И я не отказываю мужу в праве добиваться справедливости, но… Я не могу отделаться от мысли, что Бекир – это не случайное совпадение, а подстава. Рычаг, с помощью которого на Айдара хотят надавить.
Таких, наверное, много. Но только этот касается лично меня.
Подобные размышления я в основном оставляю при себе. Ни с кем не делюсь. Когда папа пытается вывести меня на определенного рода разговор, строю дурочку. Чувствую себя хорошей женой, но всё равно предательницей. Меня с детства учили, что нет ничего важнее семьи. Даже воспоминания о том, как со мной эта семья поступила, не дарят облегчения от вроде как сладкой мести бездействием. Душа просит что-то делать, чтобы помочь Бекиру, а не отнекиваться.
Я вижу, как сложно маме. Вижу, как стареет отец.
Их единственный сын, главная надежда и гордость попал в историю, в которую вполне мог вляпаться каждый третий парень. Но одно дело каждый третий, а когда свой…
Мы живем от надежды к надежде. Наша следующая – это добиться изменения меры пресечения. Мама верит, что на сей раз всё будет хорошо. Папа держит интригу. Я просто молчу. У Айдара уже тоже не спрашиваю. Мы с мужем не касаемся темы. Мне кажется, даже друг от друга держим дистанцию. Не критично, но ощутимо.
– Кызым…
Слышу оклик, вздрагиваю. Я засмотрелась на вид за нашим кухонным окном. Отпускаю тюль и поворачиваюсь к маме. Она мне улыбается. Я в ответ тоже.
В душе давно ничего не ворочается. Я не нуждаюсь в прощениях, слезах и признаниях, что со мной поступили ужасно.
Случившееся с Бекиром для меня обнажило мамину ранимость. Она и по мне вот так убивалась, я же знаю. Мне не легче от мысли, что ее можно было бы еще помучить.
Подхожу. Она дует на лопатку, держа под ней ладонь, а потом протягивает мне. Я послушно пробую мясную подливу к обеду.
– Очень вкусно, – отвечаю честно и с улыбкой. Мама расцветает. А я снова думаю, что она живет на чистой вере.
Если не дай бог Бекира не отпустят, она снова уйдет на дно.
Правда и на брата я уже тоже не злюсь. Сложно злиться на родного человека, когда знаешь, что ему сейчас плохо. Я уверена, что СИЗО – это не курорт. По коже озноб от мысли, как ему там находиться.
Айдар сказал, он объяснил моему отцу, что нужно делать. Я не уточняла деталей ни у одного, ни у другого, но мне кажется, отец пытается договориться с парнем, получившим ранение. Не знаю, удастся ли. И что это даст – пока тоже.
Мы с мамой слышим, как к дому подъезжает машина. По гулу мотора узнаем папину.
Мама начинает сильнее суетиться, а я пытаюсь перебороть волнение. С папой легче не становится. Я чувствую себя виноватой. Не оправдавшей надежды. Не способной повлиять на мужа.
Ох…
Щеки вспыхивают. Я уверена, что не имею право на него влиять, а родные хотят сделать так, как удобно, а не правильно. Но сказать это язык не повернется. На кону жизнь их сына и моего брата. Я их прекрасно понимаю.
А сама никому не пожелала бы оказаться на собственном месте.
Папа заходит в дом, мама идет ему навстречу.
Сердце колет. Я в последнее время к Айдару вот так не выбегаю. Чувствую себя кругом предательницей. И этой семьи, и той…
Сама навстречу не тороплюсь.
Останавливаюсь в дверном проеме. Мы обмениваемся с папой кивками. Я всегда отвожу взгляд первой и довольно быстро. Мне кажется, он ждет, когда я попрошу его поговорить наедине. Но я не прошу. Муж сказал, что мы не вмешиваемся.
– Голодные? – Мама переводит взгляд с меня на папу и обратно. Подозреваю, мы вдвоем улыбаемся потому что это нужно маме. Поэтому же вдвоем киваем.
Баба уходит в кабинет сделать несколько звонков перед обедом, а мы с мамой в это время накрываем на стол.
Я почти переехала к родителям. Единственное, что еще не рискнула сделать, это остаться с ночевкой. Мама предлагает каждый день, а я не могу.
Мне важно хотя бы ночью чувствовать тепло Айдара рядом. Между нами всё немного не так. Мы на нервах. Я боюсь, что там сломается.
– Может мужу позвони? Пусть бы приехал. У них там плохой буфет, Бекир говорил всегда…
Вроде бы безобидное предложение мамы колет в самое сердце. Она стоит с блюдом зелени в руках и смотрит на меня.
А я не знаю, это от души или она просто хочет заманить Айдара в наш дом. Чувствую себя ужасной. Улыбаюсь и мотаю головой.
– У Айдара очень много работы. Он не сможет.
Мама смиренно кивает. Я вижу, как сжимает губы. Сердце подскакивает. Смотрю ей вслед, когда несет блюдо на стол.
Я тоже могла бы взять корзинку с хлебом и за ней, но торможу. Изо всех сил отбрасываю мысли о том, кем я являюсь для родителей. И кем для Айдара.
Я хочу быть поддержкой и не навредить. Это
