Джоджо Мойес - До встречи с тобой
Домой я вернулась в четверть шестого и положила свои папки на стул в прихожей. Все уже болтались возле кухонного стола, а мама начала накрывать. Томас запрыгнул на меня, обхватив ногами за талию, и я поцеловала его, вдыхая чудесный запах маленького мальчика.
— Садись, садись, — пропела мама. — Папа только что пришел.
— Как твои книги? — спросил папа, вешая пиджак на спинку стула.
Он всегда осведомлялся о «моих книгах». Как будто они жили собственной жизнью и за ними нужно было присматривать.
— Спасибо, хорошо. Я одолела три четверти второго тома «Бухгалтерского учета». А завтра займусь корпоративным правом. — Я отлепила от себя Томаса и, потрепав по шелковистой макушке, посадила на соседний стул.
— Слыхала, Джози? Корпоративное право.
Папа стащил картофелину с блюда и засунул в рот, пока мама не видела. Похоже, ему нравилось, как звучит «корпоративное право». Мы немного поболтали о содержании учебника. Затем поговорили об отцовской работе — в основном о том, как туристы все ломают. За ними нужен глаз да глаз! Даже деревянные столбики ворот на парковке приходится менять раз в несколько недель, потому что недоумки не в состоянии проехать в проем шириной двенадцать футов. Лично я повысила бы цену билета, чтобы покрыть издержки, но кто меня спрашивает.
Мама закончила накрывать на стол и наконец уселась. Томас ел руками, когда думал, что никто не видит, и, таинственно улыбаясь, тихонько повторял «задница», а дедушка ел и глядел в потолок, словно думал о чем-то совершенно постороннем. Я взглянула на Лу. Она смотрела на тарелку и гоняла по ней жареную курицу, точно пыталась ее закопать. «Дело плохо», — подумала я.
— Ты не голодна, милая? — проследив за моим взглядом, спросила мама.
— Не очень, — ответила сестра.
— Слишком жарко для курицы, — признала мама. — Просто хотелось немного тебя подбодрить.
— Ну… так ты расскажешь, как прошло собеседование? — Папа замер с вилкой на полпути ко рту.
— A-а, собеседование… — Лу казалась рассеянной, как будто папа припомнил дела пятилетней давности.
— Да, собеседование.
— Хорошо. — Она наколола на вилку крошечный кусочек курицы.
Папа взглянул на меня. Я чуть пожала плечами.
— Просто хорошо? Разве тебе не дали понять, как ты справилась?
— Дали.
— Что?
Сестра продолжала смотреть на тарелку. Я перестала жевать.
— Они сказали, что искали именно такого студента. Я пройду базовый курс, это займет год, а затем мне его засчитают.
— Потрясающая новость! — Папа откинулся на спинку стула.
— Отличная работа, милая. — Мама похлопала Лу по плечу. — Просто блестяще!
— Не слишком. Вряд ли я смогу позволить себе четыре года обучения.
— Не волнуйся об этом сейчас. Серьезно. Посмотри, как успешно справляется Трина. Эй! — Он ткнул Лу в бок. — Мы что-нибудь придумаем. Мы всегда что-нибудь придумываем, правда? — Папа широко улыбнулся нам обеим. — Похоже, удача повернулась к нам лицом, девочки. Нашу семью ждет счастливое будущее.
И тут Лу внезапно разрыдалась. По-настоящему разрыдалась. Она плакала, как Томас, выла, заливаясь слезами и соплями. Ей было плевать, кто услышит, ее всхлипы ножом вспороли тишину в маленькой комнате.
Томас смотрел на нее, открыв рот, так что мне пришлось посадить его на колени и отвлечь, чтобы он не встроился тоже. И пока я играла с кусочками картошки и разговаривала с горошком смешным голосом, она все рассказала родителям.
Она рассказала им все: о Уилле, шестимесячном контракте и о том, что случилось на Маврикии. Мамины руки взлетели ко рту. Дедушка помрачнел. Курица остыла, подливка застыла в соуснике.
Папа с недоверием качал головой. Когда сестра подробно описала, как летела домой с побережья Индийского океана, и шепотом повторила свои последние слова миссис Трейнор, он отодвинул стул и встал. Потом медленно обошел стол и заключил Лу в объятия, как в детстве. Он крепко прижимал ее к себе, очень крепко.
— О господи, бедный парень. И бедная ты. О боже!
Кажется, я никогда еще не видела отца настолько потрясенным.
— Какой кошмар.
— Ты все это пережила? И не сказала нам? Прислала открытку о подводном плавании — и все? — Голос матери был недоверчивым. — Мы думали, это лучший отдых в твоей жизни.
— Я была не одна. Трина знала. — Лу посмотрела на меня. — Она очень мне помогла.
— Ничего я не делала, — сказала я, обнимая Томаса. Мама поставила перед ним жестянку с шоколадными конфетами, и он утратил интерес к разговору. — Только слушала. Ты все сделала сама. Ты сама все придумала.
— И что толку? — Лу прислонилась к отцу, в ее голосе звенело отчаяние.
Папа приподнял ее лицо за подбородок, чтобы дочка на него посмотрела.
— Но ты сделала все, что могла.
— И проиграла.
— Кто сказал, что ты проиграла? — Папа, глядя с нежностью, отвел ее волосы с лица. — Я перебрал все, что знаю о Уилле Трейноре, все, что знаю о таких людях, как он. И я скажу тебе одно. Сомневаюсь, чтобы этого парня вообще можно было переубедить, если уж он решился. Он тот, кто он есть. Нельзя изменить характер человека.
— Но его родители! Как они могут позволить ему покончить с собой? — вступила мама. — Что они за люди?
— Обычные люди, мама. Миссис Трейнор просто не знает, что еще можно сделать.
— Для начала — не везти его в эту чертову клинику! — Мать разозлилась, на ее скулах вспыхнули красные пятна. — Я бы сражалась за вас обеих и за Томаса до последнего вздоха.
— Даже если он уже пытался покончить с собой? — спросила я. — И очень мучительным способом?
— Он болен, Катрина. У него депрессия. Нельзя позволять уязвимым людям делать то, о чем они… — От ярости мама проглотила язык и вытерла глаза салфеткой. — У этой женщины нет сердца. Нет сердца! И подумать только, что они втянули Луизу во все это! А еще мировая судья! Казалось бы, мировые судьи должны различать добро и зло. Кто, как не они? Мне ужасно хочется отправиться к ним и привезти его сюда.
— Все не так просто, мама.
— Нет. Вовсе нет. Он уязвим, и она не вправе даже помышлять об этом. Я в шоке. Бедный парень, бедный парень! — Она встала из-за стола и, забрав остатки курицы, широким шагом вышла из кухни.
Луиза наблюдала за ней не без удивления. Мама никогда не злилась. Кажется, она не повышала голоса с 1933 года.
Папа покачал головой, явно размышляя о чем-то другом:
— Я тут подумал… Теперь понятно, почему не видно мистера Трейнора. А я все гадал, куда он подевался. Решил, они поехали всей семьей отдыхать.
— Они… они уехали?
— Я не видел его последние два дня.
