Барбара Делински - Сабрина
Поднявшись со ступенек, она двинулась вниз по лестнице и шла, пока не оказалась в плену его рук. Сжав ее в объятиях, Дерек склонил голову и поцеловал жену: сначала в щеку, а потом в губы.
Его поцелуй был долгим, горячим и страстным. С его стороны это была своего рода попытка попросить у нее прощения за то, что он позволил себе вступить с ней в спор. Он словно бы беззвучно говорил с ней, произнося не слышные уху слова, полные тем не менее любви и важного для них обоих смысла. Его взгляд не отставал от губ и языка. «Я люблю тебя» — казалось, говорили его глаза, когда он нежно на нее смотрел.
Дерек подхватил ее на руки и отнес в спальню, где они занялись любовью, отдаваясь друг другу с такой удивительной страстью и пылом, что можно было подумать, будто они делали это впервые в жизни. Добравшись же до вершины наслаждения, от которого кружилась голова, а мир вокруг попеременно то исчезал, то возрождался вновь, они, так и не сказав друг другу ни единого слова и не разжимая объятий, погрузились в глубокий, похожий на беспамятство сон.
На следующий день они вылетели в Кливленд, где жила одна из возлюбленных Ллойда Баллантайна. Две женщины из тех, с кем связались по телефону Сабрина и Дерек, от встречи отказались. Эта же, из Кливленда, дала свое согласие на интервью, правда, не слишком охотно. Дерек решил выезжать, не откладывая: боялся, что женщина передумает.
У Дерека были, правда, некоторые сомнения относительно того, ехать или нет. Прежде всего потому, что он опасался за безопасность Сабрины. Если снайпер и впрямь стрелял по колесам его автомобиля, Сабрина подвергалась опасности уже по той простой причине, что находилась с ним рядом. Даже дома он постоянно держался настороже, но никаких признаков слежки не обнаружил. На дороге «хвоста» за ними тоже не было. Из предосторожности они выхали из Вермонта, не поставив об этом в известность надзиравшего за Дереком полицейского чиновника, что могло навлечь на Дерека неприятности в том случае, если бы факт поездки открылся. Дерек, однако, решил рискнуть.
По дороге в аэропорт Дерек не раз задавался вопросом, не слишком ли он рискует, взяв Сабрину с собой. Без Сабрины, однако, ехать было немыслимо, а досье Баллантайна тревожило его воображение все больше и больше, так что усидеть на месте он был просто не в состоянии. Только разыскав это проклятое досье, он мог полностью сконцентрировать внимание на проблемах Сабрины.
Кроме того, он хотел увезти Сабрину из Вермонта, что-бы она хоть какое-то время не изнуряла себя работой.
Прилетев в Кливленд, они довольно быстро осознали, почему Синтия Конрой дала согласие на встречу с ними. Поболтав с ними четверть часа о всяких пустяках — большей частью для того, чтобы, как считал Дерек, выяснить, до какой степени им можно доверять, Синтия поведала им свою историю, которая подтверждала все, что рассказывала о Баллантайне Джанет Лавин.
Синтия была замужем за штабным военным, служившим в Пентагоне. Решив устроиться на работу, она отправилась на собеседование в офис Ллойда Баллантайна. У нее была степень доктора права и неплохие рекомендации, но получить место служащего в Верховном суде ей так и не удалось. Но не потому, что она не понравилась Баллантайну. Наоборот, она понравилась ему — и даже очень. Более того, и он ей тоже очень понравился. Другое дело, что эта взаимная склонность не имела никакого отношения к работе, а лежала в сфере чувств или, вернее, чувственного. Устроившись на работу в другое место, где на отлучки сотрудников в течение дня смотрели сквозь пальцы, она стала встречаться с судьей в разных отелях. Судья ее возбуждал, хотя его сексуальные пристрастия и казались ей несколько необычными. По той, однако, причине, что муж давно ей наскучил, а любовников прежде у нее никогда не было, она против экспериментов в сексуальной сфере возражать не стала.
Прошло четыре месяца, и судья подыскал себе новую любовницу, но Синтия уже почувствовала вкус к сексу на стороне. Через три месяца муж застал ее в объятиях дизайнера, которого пригласил для оформления дома. Последовали суд, развод и тяжкое моральное похмелье. Все деньги, которые Синтия скопила, служа в адвокатской конторе, она тратила теперь на психотерапевтов.
Прошлб восемь лет, но Синтия продолжала держать зло на Баллантайна. Она считала, что он разрушил ее, в общем-то, комфортную и устоявшуюся жизнь.
О секретных документах Баллантайна, как и о коррупции в судейской среде, Синтия ничего не знала. Даже имея на него зуб, она продолжала утверждать, что как судья он был образцом справедливости и неподкупности. Другое дело, его личная жизнь. Ухмыльнувшись, Синтия выразила недоумение перед тем обстоятельством, что его донжуанские подвиги так никогда и не стали достоянием общественности.
— И это при том, — сказала она, — что у него имелась незаконная дочь.
Дерек и Сабрина радовались этому открытию как дети.
— Вот это ценная информация, — говорил Дерек, когда они направлялись к машине. — Теперь ясно, как Гриру удалось держать его на крючке столько времени. Что женщины? При необходимости Баллантайн мог все отрицать. Они приходили и уходили, не оставляя в его жизни особого следа. А вот ребенка спрятать трудно. Если Грир и впрямь угрожал Баллантайну опубликованием сведений о незаконной дочери, что, кстати, неминуемо привело к разоблачению всех других его тайн, то судье оставалось одно — соглашаться на сотрудничество. В противном случае скандал вышел бы грандиозный и Баллантайна с позором изгнали бы из Верховного суда. — Придержав дверь, Дерек помог Сабрине забраться в машину.
— Но где же досье? — спросила она, устраиваясь на сиденье. — Может быть, оно у матери девочки — ты как думаешь?
— Думаю, это возможно. В любом случае, задав ей этот вопрос, мы ничего не теряем, — сказал Дерек. Положив одну руку на крышу машины, а другую — на дверцу, он наклонился к Сабрине. — Пока ясно одно: у жены Валентайна документов нет, у его детей — тоже. Никто из его знакомых или сослуживцев — а я обзвонил многих — не имеет об этих документах ни малейшего представления. А это может означать, что они или вовсе не существуют, или находятся в каком-нибудь надежном месте.
Он захлопнул дверцу, обошел вокруг машины и уселся эа руль.
— Теперь давай рассуждать дальше. Если бы ты была Баллантайном, и у тебя имелась дочь, родственную связь с которой тебе приходилось бы всю жизнь скрывать, и тебе бы захотелось сделать что-нибудь хорошее для этого ребенка, кому, спрашивается, отдала бы ты на сохранение это досье? Конечно же, ее матери. Не говоря уж о том, что издатели заплатили бы солидную сумму за опубликование документов, если бы дочь, к примеру, захотела бы написать о своем отце книгу, это досье могло бы лечь в ее основу и сделало бы из девочки знаменитость.
