Кровавое королевство - Дж. Дж. МакЭвой
— Борьба с Эмилио изменила все. Они поняли опасность, их похитили…
— Всего на полчаса. Да, это было страшно, и да, Итан доказал, что сделает все необходимое, когда придет время… Но когда мы будем рядом с ним, через несколько лет это отойдет на второй план. Я также думала сказать им, что я все еще жива, но это сводит на нет цель. И я возвращаюсь к исходной точке. Так скажи мне, Лиам, как нам убедиться, что наши дети достаточно безжалостны, чтобы справиться с бурями дерьма, которые начнутся, когда нас не станет. Как сделать кого-то сильным, не сломив его? Кто в этой семье не сломлен? Кора убила свою кузину и отдала мне ее сердце, Мина годами ждала мести, Деклан потерял обоих родителей в юном возрасте — их обоих, и он был намного младше наших детей. Ты был болен, на Нила не обращали внимания. Это мафия. В конце концов, побеждает тот, кто больше всех сломлен.
Я понимал слова, слетавшие с ее губ, просто они мне не нравились.
— Почему… мы никогда не обсуждаем наши планы вместе Почему ты мне не рассказала?
— Потому что ты слишком сильно любишь меня, и ты любишь наших детей так же сильно, как и я. Если бы я сказала тебе… поделилась бы этим… ты бы сказал мне подождать, пока они подрастут. Или, что еще хуже, ты бы согласился и не смог бы изобразить боль. Я видела тебя, когда умер Седрик; ты едва мог функционировать. Я прошла через все это не для того, чтобы у меня были сомнения. Не только с городом, но и с нашей семьей. Деклан бы понял в течение дня, он бы рассказал Коре. Кора была бы спокойна, а Нил и Мина поняли бы. Мне нужно было, чтобы ты не проболтался. Да, я использовала тебя, и мне жаль. Это была не ядерная бомба, это был удар беспилотника…. Мне даже пришлось убить Фрэнки. В курсе только я, ты и Эвелин.
Я потер лицо, чувствуя, что мой мозг вот-вот взорвется.
— Так что же мне, по-твоему, делать, тоже инсценировать свою смерть, и мы сбежим вместе?
— Я сказала, что строгая, а не бессердечная. Ты не можешь бросить наших детей сейчас. Они еще слишком маленькие, к тому же люди могут заподозрить, что что-то не так.
Да, моя воскресшая жена сумасшедшая; теперь я уверен.
— Так ты хочешь, чтобы я остался с нашими детьми, пока они не будут готовы? И где ты будешь есть ньокки, пока я буду изображать отца-одиночку?
Она скорчила мне рожицу.
— Ты лишаешь меня удовольствия от моих ньокки.
— Мелоди!
— Да! — огрызнулась она в ответ. — Я останусь в тени, наблюдать, как ты и наши дети живете, но никогда не буду рядом. И когда ты решишь, что Итан готов, мы исчезнем. Я не оставлю тебя, пока ты меня не попросишь об этом.… надеюсь, что ты не попросишь. Ты зацикливаешься на мелочах; я смотрю на картину в целом. Единственный способ уйти счастливыми — это уйти пока не поздно.
— Мелоди, ты говоришь о годах!
— Я могу подождать тебя, Лиам, потому что планирую прожить очень долгую жизнь. Когда меня никто не ищет, я могу присматривать за всеми вами…
— Мне нужно подышать, — прошептал я, встал и пошел к двери. Словно вампир, прячущийся от солнца, она направилась к углу.
— Никто не должен меня увидеть, — повторила она.
Закатив глаза, я открыл и закрыл за собой дверь.
— Как раз вовремя, я приготовил а твое любимое лакомство, — сказала мне мама, протягивая красное желе в стеклянном стакане.
— Мама, земля только что ушла у меня из-под ног…
— Давай поговорим наедине. — Она взяла меня за руку и повела в свою комнату. — Притворись, что все еще грустишь, — прошептала она.
Боже милостивый… Помоги мне, я окружен сумасшедшими.
Когда я вошел в ее комнату, первое, что я заметил, были фотографии, которые она повесила на стену. Там были фото со всех семейных праздников и школьные портреты, многие с моим отцом. Я не заходил в ее комнату с тех пор, как…Я даже не мог вспомнить.
— Я смотрю на них каждое утро, чтобы прожить день, — сказала она и положила желе в рот. — Это работает в большинстве случаев, но иногда от них также плохо, как в тот день, когда твой отец оставил меня. Теперь ты понимаешь эту боль, верно?
Я забрал у нее стакан.
— Она солгала. Вы обе солгали. Однако для нее придумать что-то вроде этого… это самый эгоистичный поступок, который она когда-либо совершала. Это сводит на нет все хорошее, что она когда-либо делала как мать. Ни одна хорошая мать не смогла бы так поступить…. это жестоко.
— Не говори за матерей, пока не вынесешь ребенка девять месяцев и не пройдешь через многочасовые роды только для того, чтобы вытолкнуть большую головку, — отрезала она и глубоко вздохнула. — Сейчас ее трудно понять, когда смотришь на Итана, Уайатта и Дону. Их боль превосходит все. Они все еще маленькие. Я переживаю за них, и как раз в тот момент, когда я чувствую, что не могу смотреть на их лица, я вспоминаю твоего отца. Он не стал бы Ceann na Conairte, если бы не потерял почти все значимое в его жизни. Ты страдал в детстве, на тебя столько раз охотились…
— О чем ты говоришь? За мной охотились?
— Твой отец хотел, чтобы вы все ходили в школу. Ты знаешь, сколько раз он вмешивался, чтобы остановить снайперов, похитителей, людей, которые так сильно ненавидели нас и просто хотели пролить кровь Каллаханов? Мир холодный, грязный, болезненный и кровавый. Твои дети должны это знать, иначе они умрут, и я отказываюсь опускать в могилу кого-либо еще из этой семьи до того, как умру. Чувство вины перед твоим отцом не дает
