Темное искушение - Даниэль Лори

— Я думал, ты веришь, что я не могу умереть, kotyonok, — грубо сказал я.

Она судорожно сглотнула.

— Здесь так много крови…

Полная луна освещала комнату почти так же хорошо, как и свет. Кровь стекала по моей руке, покрывала грудь и ее руки. Должно быть, она сняла с меня рубашку, чтобы проверить повреждения. Я был удивлен, что не проснулся, хотя и не позаботился о огнестрельной ране так хорошо, как следовало бы. Игры Алексея сделали это невозможным.

Альберт вытащил пулю и перевязал мне руку, но теперь, судя по небольшой лужице крови на полу, она уже порядочно кровоточила. Тот факт, что я мог нормально двигать рукой, говорил мне, что это выглядело намного хуже, чем было на самом деле.

— Кровь не полностью моя.

Крови на моей груди не было.

— А чья? — ее голос дрогнул.

Она, наверное, думала, что это ее отца. Так и должно быть. Должно было быть.

— Священника.

Как бы кощунственно это ни звучало, он был действительно дерьмовым священником.

Она охнула.

Я был уверен, что она скажет что-то еще, как только услышит мое заявление, но она молчала, сидя на краю дивана в одной из моих рубашек. Она была похожа на влажный сон Микеланджело. Как обычно, на ней не было лифчика, ее соски были видны под белой тканью. Видимо, во мне еще оставалось немного крови, и она прилила к паху.

Заплаканные щеки. Блестящие глаза. Ноги, за которые я готов умереть. Она была так прекрасна, что это зрелище ударило меня в живот. Вагон поезда взорвался, как сцена в боевике, но когда таблетки упали с неба, все, что я увидел, было воспоминание о Миле, одетой в желтое, стоящей на потрескавшемся тротуаре и ловящей снежинки в руке.

Более жадные мужчины, чем я, были там — включая ее отца — но я внезапно понял, что избил их, когда нетерпеливый, жадный жар вспыхнул во мне для этой девушки, которая плакала обо мне.

Оторвав ее губу от зубов, я провел по ее губам большим пальцем, испачканным татуировками.

— Нет слов о моей почерневшей душе?

Ее нежные глаза поднялись на меня.

— Нет.

Мой взгляд стал жестче, ее ответ послал иррациональную волну раздражения через меня.

Было трудно признаться себе в этом, но эта девушка нравилась мне до неприличия. Она нравилась мне в моем доме — даже несмотря на всю грязь, которую притащила. Мне нравилось ее полное внимание и умный рот. Но что мне действительно нравилось, так это ее сердце — податливый орган в ее груди, который я мог вылепить так, чтобы он подходил к моей руке, как пластилин.

Ее слезы, ее доверчивые глаза, ее гребаное существование — все это делало невозможным представить ее уходящей от меня, пока я наблюдал издалека, моя ладонь содержала остатки липкого желтого пластилина, который я никогда не смогу смыть.

Мой большой палец прижался к ее губам, размазывая внутреннее смятение по мягкой складке ее губ. Отсутствие ее самосохранения раньше забавляло меня; теперь же мне захотелось запереть ее в пуленепробиваемой комнате, доступ в которую был только у меня.

— Глупый kotyonok, — прорычал я в отчаянии.

Эти кошачьи глаза, которые первоначально дали ей прозвище, сузились, и она вырвалась из моей хватки.

— Это ты, дурак, лежишь здесь и истекаешь кровью.

Теперь она moy kotyonok, потому что болезненно сладкая, пока не обнажила свои когти.

Схватив ее за горло, я притянул ее губы к своим. Она выдохнула мне в рот, скольжение моего языка прервало ее протесты. Она уперлась руками в мою голову в попытке удержать вес своего тела на моем. Я был ранен в руку, а не в грудь, хотя почему-то мне казалось, что это грудь, когда она находилась рядом.

Я прикусил ее губы и, чувствуя влагу на ее щеках, которые принадлежали мне, стал тверже.

— Нет, — выдохнула она мне в рот, пытаясь отстраниться, но мое тело восприняло это фигурально — как секс навечно — и моя хватка усилилась, хаос внутри поднялся на поверхность. Она повернула голову. — Ронан… нет.

— Что я говорил об этом слове?

— У тебя кровь. Много.

Она казалась такой расстроенной, что я ослабил хватку, но не смог удержаться, чтобы не провести губами по ее шее, оставляя на ней след единственным известным мне способом.

Отпустив ее плоть со скрежетом зубов, я сказал:

— Вот что происходит, когда в тебя стреляют.

— Тебе нужно в больницу. — она боролась со мной. — Серьезно, что ты здесь делаешь?

— Я пытался вздремнуть. Но сейчас я в настроении для чего-то другого.

Я схватил ее за бедра и притянул к себе, не обращая внимания на огонь в руке. Боль не имела ничего общего с внезапной физической потребностью оказаться внутри нее. Странно, но я не думал, что это желание имеет какое-то отношение к моему члену.

— Я не собираюсь заниматься с тобой сексом прямо сейчас.

Прижав ее к своей эрекции, я сказал:

— У меня был дерьмовый день, kotyonok. Сделай его лучше.

— Я звоню доктору.

Она попыталась вырваться, но я не отпустил ее.

— У тебя нет телефона.

— Ронан… пожалуйста. Пожалуйста, просто позвони доктору.

Блядь. Ее голос был близок к новой волне слез. Это выводило меня из себя не в том направлении, хотя теплое ощущение вернулось, укрепляя сравнение, которое я провёл ранее. Хотя мой член был твердым как камень, так что теперь это чувство было ближе к эротическому Рождественскому выпуску.

— Я напишу ему, — пообещал я. — Но только, если ты поможешь мне скоротать время до его приезда.

Безразличный взгляд, который она бросила на меня, не был тем, который я обычно получал от девушек, которых собирался трахнуть, но, тем не менее, он был каким-то очаровательным.

— Это не может рекомендоваться на WebMD.

Я усмехнулся.

— Если ты их подписчица, уверен, что у них есть учебник, как залатать огнестрельное ранение. Лучше вымой руки и найди иголку.

Она вздохнула, бросила взгляд на кровь, капающую с пропитанной кровью повязки на моей руке, и сдалась.

— Хорошо. Но напиши ему прямо сейчас. Это ситуация Сатанинского Экспресса, а не неспешная поездка по сельской местности, понятно?

Мои глаза сузились. Я не привык подчиняться приказам — особенно с гребаным «понятно» в конце, — но нелепость того, что она говорила, пересилила раздражение.

Я достал из кармана телефон и отправил Кириллу сообщение, используя точные слова Милы. Он разберется с этим. А может, и нет. Все,