Николас Спаркс - Дальняя дорога
– Ради такого необыкновенного события, полагаю, они готовы ждать до второго пришествия.
Люк указал на мольберты вдоль стены.
– Ну, какую ты предпочитаешь? У меня в бумажнике завалялась пара сотен долларов, а под стулом как раз лежит табличка с номером. Хочешь Пикассо? Или Джексона Поллока? Или Уорхола?
– Не шути так.
– Думаешь, цены здесь дойдут до предполагаемых?
– Понятия не имею, но не сомневаюсь, что у фирмы все схвачено. Если и не дойдут, то будут близко.
– Да некоторые из этих картин стоят, как двадцать наших ранчо.
– Знаю.
– Бред какой-то.
– Возможно, – согласилась София.
Люк покрутил головой, осматриваясь.
– Интересно, что сказал бы Айра?
София вспомнила старика, которого увидела в больнице, и письмо, в котором ни слова не говорилось о картинах.
– Не удивлюсь, если ему вообще было бы все равно, – ответила она.
Когда перерыв закончился и публика вернулась на места, седовласый мужчина поднялся на возвышение. В ту же минуту двое служителей осторожно поставили на мольберт прикрытую тканью картину. В момент начала аукциона София ожидала услышать заинтересованный гул, но, окинув взглядом зал, поняла, что лишь некоторые проявляют явное внимание. Пока аукционист готовился, многие сосредоточенно набирали сообщения. Девушка знала, что первый крупный лот – одна из картин де Кунинга – идет под вторым номером, а полотно Джаспера Джонса – под шестым. В промежутке выставлялись картины авторов, которых София почти не знала, и первый лот был, несомненно, из их числа.
– Первый лот – картина, которую вы можете также увидеть на тридцать четвертой странице каталога. Масло, холст, двадцать четыре на тридцать дюймов. Сам Левинсон назвал ее «Портрет Рут». Рут, как большинству здесь известно, была женой Айры Левинсон.
София и Люк устремили взгляды на картину, с которой как раз сняли ткань. Позади, на экране, появилось увеличенное изображение. Даже нетренированный глаз Софии распознал, что она написана ребенком.
– Художник Дэниэл Маккаллум, годы жизни – 1953-1986-й. Точная дата создания картины неизвестна, хотя считается, что это случилось в промежутке с 1965 по 1967 год. По словам Айры Левинсона, Дэниэл некогда учился у Рут. Картина была передана в дар мистеру Левинсону вдовой Маккаллума в 2002 году.
Слушая аукциониста, София встала, чтобы разглядеть картину получше. Не было сомнений, что это любительская работа, но после того как девушка прочла письмо, ей стало интересно, как выглядела Рут. Несмотря на условность черт, Рут на портрете казалась красивой, и выражение лица у нее было ласковое, как у Айры. Аукционист продолжал:
– О художнике мало что известно, и он ничего больше не написал. Те, кто не получил возможности изучить картину вчера, могут подойти к сцене. Торги начнутся через пять минут.
Как София и ожидала, никто не двинулся с места. Она слышала разговоры. Одни болтали, другие тихонько подавляли волнение, которое испытывали в ожидании следующего лота. В ожидании момента, когда начнется настоящий аукцион.
Медленно прошли пять минут. Стоявший на возвышении аукционист не выказывал удивления. Он перебирал лежавшие перед ним бумаги и, казалось, не обращал внимания ни на кого. Даже Люк как будто расслабился, и девушку это удивило: ведь он тоже слышал письмо Айры.
Когда время истекло, аукционист попросил о тишине.
– «Портрет Рут», авторства Дэниэла Маккалума. Мы начнем с одной тысячи долларов, – сказал он. – Тысяча долларов. Кто-нибудь предложит одну тысячу?
Никто не шевельнулся. Стоя на возвышении, седовласый аукционист не заметил в публике никакого интереса.
– Я слышу «девятьсот долларов»? Пожалуйста, обратите внимание, это шанс приобрести картину из уникальной частной коллекции…
Тишина.
– Восемьсот?
Еще несколько секунд спустя:
– Кто-нибудь предложит семьсот долларов? Шестьсот?
С каждой минутой София все больше ощущала горечь в душе. Почему они так себя ведут?… Она вновь вспомнила письмо, которое Айра написал Рут. Письмо, в котором он объяснял жене, как много она для него значила.
– Пятьсот долларов? Четыреста?
И в этот момент девушка увидела, как Люк поднял табличку с номером.
– Четыреста долларов, – сказал он, и звук его голоса эхом отразился от стен. Несколько человек обернулись, но лишь с незначительным любопытством.
– Четыреста долларов. Четыреста. Кто-нибудь предложит четыреста пятьдесят?
В зале стояла мертвая тишина. У Софии вдруг закружилась голова.
– Четыреста – раз, четыреста – два, продано.
К Люку подошла симпатичная брюнетка с блокнотом в руках. Она попросила назваться и объяснила, что уладить финансовый вопрос нужно теперь же. Не мог бы он предоставить свои банковские реквизиты или форму, которую заполнил раньше?…
– Никаких форм у меня нет, – сказал Люк.
– Как будете расплачиваться?
– Вы наличные принимаете?
Брюнетка улыбнулась.
– Да, сэр. Пожалуйста, пройдемте.
Люк пошел за ней и вернулся через несколько минут, с чеком в руке. Он сел рядом с Софией. На его лице играла хитрая улыбка.
– Ну и зачем? – спросила девушка.
– Держу пари, эта картина нравилась Айре больше других, – сказал Люк и пожал плечами. – Недаром ее выставили на продажу первой. И потом, он любил свою жену, и мне показалось несправедливым, что никто не захотел купить портрет Рут…
София задумалась.
– Если бы я тебя не знала, то сказала бы, что ты становишься романтиком.
– Романтиком был Айра, – медленно выговорил Люк. – А я просто бывший ковбой.
– Не преуменьшай. – София игриво ткнула его локтем. – Куда ты повесишь картину?
– Какая разница? Честно говоря, я понятия не имею, где буду жить через пару месяцев.
Прежде чем София успела ответить, она услышала стук молоточка. Аукционист вновь наклонился к микрофону.
– Дамы и господа, прежде чем мы продолжим, согласно распорядку нынешнего аукциона, я бы хотел вновь вызвать сюда Гоуи Сандерса, который прочитает письмо Айры Левинсона, касающееся приобретения данного лота.
Сандерс вышел из-за кулис, в своем костюме не по размеру, с конвертом в руке. Седой аукционист отступил в сторону, уступая поверенному место у микрофона.
Сандерс вскрыл конверт ножом, вытащил письмо, сделал глубокий вдох и медленно развернул листок, после чего обвел взглядом публику и глотнул воды. Он посерьезнел, как актер, который готовится к трудной сцене. Наконец Сандерс начал читать:
