Владимир Шибаев - Серп демонов и молот ведьм
Ребята постеснялись, помялись, но потом вцепились, разорвав пополам, в подгоревшую на кострах птицу зубами.
– А вы что же? – задал вопрос Миша, указывая языком на табака.
– Поели, поели, – странным образом заверил попутчик. – Только что, у входа в ресторан, ну, знаете, сзади. – А вот и путевочки, – проворковал Кранкеншкап, вытягивая два измызганных каракулями листа А-4. – Вот и доказательства. Обменяли у литератора Н. на две банки пива и значок «Почетный воркутянец», устаревшую семейную реликвию. Сколько можно хранить следы былых семейных маршрутов.
Совсем неожиданно проснулся второй братец и поправил: «Заслуженный Надымец», – и вновь засопел, впал в сонный транс, а брат продолжил:
– А куда ему, этому Н. с путевками деваться. Его и с путевкой и без уже никуда не пускают. И в редакции перестали пускать, выпихивают и листы за ним веером швыряют. «Не нужна нам ваша старомодина и страхолюдина, уста-редка гадостная, – орут. – Развели некрасовщину с саврасовщиной. Нам теперь французы изящное носят – Курвиль с Бранкуром». Да, сам был свидетель. Ну, не надует же заслуженных христиан пера!? А тот, этот H., получил путевочки в счет остатков гонораров от громадного продюсера сериалок то ли Могильного, то ли Брудатого. Ну, знаете, знаменитый тивиблокбастер «Мужчины не платят». Ведь не обманули? – задумчиво потряс бумажками. – Сейчас, хлопцы, – продолжил писатель, – многое в искусстве идет на бартер, да. Оперу меняют на звание, секс-символ балета «черная лебедь» – на любовника-европейца, повесть – на обет молчания, рояль старинную – на турпутевку в один конец. Роман – на два привода в орган милиции и один досмотр. Что делать: капитальный ремонт социализма. Вот мы, – крикнул рассказчик и посмотрел на брата. Аналог не проснулся. – Не проснется, – прошептал, склонясь, дядечка. – Только на волшебные слова: доллар, на иену и фунт пока не просыпается, гонорар, фуршет, из иностранных – сабантуй, презентация, презумпция и некоторые другие волшебные. Так вот, ребятки, короче. Задумали мы повесть о молодежи. Называется пока «Остаться в М.». Это сейчас такой фрейдистский сюр, фишка понтовая, все называют загадкой, чтобы потом смотрибельность по тиви вырастала, рейтинг. «Остаться в Ж.», «Остаться в П.» – чтобы все, кусаясь, догадывались, что П. – президент, а Ж. – не президент, а к примеру, если мистический триллер, то Жуть. Так вот, наша эта М. – ясно.
– Муть? – спросил наивный юноша.
– Ну что вы, – улыбнулся писатель. – Это мы про себя, в творческом экстазе говорим друг другу: муть, или мудь, или медь. А так М. – это молодежь, молодость, навсегда остаться в молодых. Да. А что писать, черт его знает. Выдумали две подгруппы «Свои» и «Ваши», ну, как положено. С утра до ночи митингуют, собачатся, разыгрывают комсомольские субботники и групповые свадьбы под рок. С ночи до утра опять же труд: в барах, в кафе ночные разговоры под пьяные танцульки. Молодость, желудок не ноет. Ну любовь там, лесбиянство, разврат на знамени, все дела. Это ясно. А вот посоветуйте, хочется в молодость что-нибудь щемящее всобачить. Вот вы, молодые, – чем вы дышите?
– Кислородно-азотной смесью, – обозначил Миша.
– Вонью всякой… озоном, – подтвердила Эля.
– Ну это ясно, – заволновался брат. – А так, внутри, идеологически, о чем мечтается, куда стремится. Знаете, говорят: с кем тебе служится, как тебе тужится. Муть всякая, оживляж – цель жизни, сверхзадача, тромб сознания.
– Я мечтаю разрешить седьмую проблему Гильберта по-простому, – выставился Миша. – Или хотя бы шестую.
Эля посмотрела на спутника, как на ужаленного осой аллергика, и сморозила:
– Вся молодежь нормальная, кроме кто на феррарях нанюхались, все мечтают отвалить поскорее к чертям собачьим со своих мест куда подальше.
– Это куда же? – заинтриговался попутчик, видимо, тоже когда-то разрешавшийся от того же бремени.
– На Север, на Восток, на Запад, все равно, – запальчиво подтвердила решившаяся на путешествие внучка военмора. – По любой дороге, на любой пути…
– На Север? – удивился Кранкеншкап, вспоминая семейные колымские легенды.
– А может быть, – не растерялся Миша. – Остановимся бивуаком в топологически понимаемой близости от деревни Кольского полуострова, у озер. Я буду путинить, моржа бить немного, корюшку арканить. Картофель посеем зернами, репу. Репа в пространстве печи дает замечательный результат. Главное дружно, бабка за дедку. Эля пойдет по чернику, морошку, гнусь отгоним модератором низких частот.
– А что! – согласилась девица. – По грибы под осиновики, свинью ученую заведем – будет в лесах экспортный гриб мордой добывать и на заимку складывать. И гриб, и прогулка бекону.
– Звери! – поразился брат Кранкеншкап обилию северного огорода. – Бекон, имеете в виду не филозофа, надеюсь? А на Запад?
– Если туда, то Миша будет в ихнем небольшом университете, в Андорре какой-нибудь или в Лихтенбурге, главным лаборантом или провизором, – запальчиво вступилась за ученого парня подруга. – Ему уже сейчас научное руководство предрекает – твои, Годин, знания годные, как у их приглушенного профессора.
– Приглашенного, – мягко поправил аспирант.
– Да хоть оглашенного, – не сдалась боевая подруга. – У наших российских талантов головы – в ихние двери не влазят. Что мы, работу не найдем?! Я буду подавальщицей в баре ихним сволочам травку потихоньку подсовывать, хотя сама – ни-ни, да там и официально можно, в Голландиях с амстердамами блудными. Да нет, – остановилась она. – Стану лучше цветы в парниках резать и укладывать, а то и у моря, хоть Балтийского, хоть Средиземного – я море люблю! – буду рыбу сушить и за Мишей ухаживать, если он обмочится в путину. Промокнется. Все равно устроимся, молодые везде нужны.
– А вот на Востоке уж точно мест нет, – обнаглел сосед по поезду. – Пропадете.
– Никогда! – заявил аспирант. – Устроюсь учителем арифметики в местной школе Уссурийского края и буду готовить местных пареньков к университетским олимпиадам. А ночью… буду изобретать решения сложных проблем. Математику ничего не нужно, кроме головы. И подруги.
– Ночью выйдем, – подхватила подруга, – из кедрового домика – тигры воют, женьшень на делянках колосится. Задерешь голову – самолет высоко летит, мелькая огнями, в твой прежний край…
– А на Юг?
– На Юг нам не надо, – коротко сообщила Хайченко.
– Зря, – покачал головой брат-писатель. – А вот притча. Про юг. Видит один другого, который идет, и спрашивает: ты куда путь держишь,
Мойша? В землю обетованную, отвечает тот. Дорогу знаешь? Не знаю, но все равно надо. Зачем? Сару мою не могу уже каждый день видеть, кроме субботы. У нее от всей красоты один скандал остался. А где она, дома? Нет, вон за мной плетется. Сара, а ты куда за Мойшей идешь? В землю обетованную. Это где такая? Где Мойши нет, не могу его уже и по воскресеньям видеть, до того нудный стал – ни похихикать, ни поругаться. Ничего не понимаю, развел руки встретивший семью. Что тут не понять, я ей просто дорогу показываю, крикнул Мойша. Скоро вернусь, – закончил Кранкеншкап и печально оглядел свое обручальное кольцо.
