Ирина Токарева - Темная Душа
- С самого рождения мне не приходилось слышать слов более сладостных, Кэт, - ответил принц Самир и протянул ей букет каких-то незнакомых, но изумительно красивых, золотистых, благоухающих цветов.
Глава 17.
Шотландия, XIX век.
- Катриона, - заискивающе позвала Анна, сворачивая чистое полотенце вдвое и пристраивая его в изголовье ванны. - Хочешь искупаться?
Называть ванной деревянное корыто, используемое для поения скота, было наглым преувеличением. С другой стороны глубокая емкость не пропускала воду и была довольно удобной. Худенькая Катриона погружалась в нее по плечи, могла даже вытянуться во весь рост при желании.
От воды поднимался легкий парок, в ней плавали душистые соцветия мяты и чабреца.
Катриона через плечо обозлено зыркнула на мать. Прожевала краюху хлеба, чавкая и плюясь крошками, затолкала в рот большой кусок овечьего сыра. Она теперь всегда так ела - кое-как, впопыхах, не садясь за стол. Брала из корзинок еду и без разбора заталкивала в себя. Спала, где придется. Вернее, где сморит сон - на крыльце, под яблоней, в сарае, даже иногда в лесу. Мать будила ее и сонную, а оттого покорную, вела и укладывала на кровать.
На предложение искупаться дочка ответила звуком, напоминающим смесь рычания и хрюканья. Это означало "нет". Анна устало села на табуретку. Раньше Катриона обожала мыться, могла плескаться хоть каждый день даже в прохладной воде. Сейчас она была сама на себя не похожа - давно не менянное платье порвано, из-под обтрепавшегося подола торчат грязные, покрытые синяками ноги. Ногти на руках обломаны, почернели, нечесаные волосы сбились в колтуны. Анна уже могла учуять слабый и мерзкий запах нечистот, идущий от дочери.
Две недели прошло с тех пор, как пропал этот подонок. Две недели дочь носилась по окрестным лесам и выла, бесновалась, рыскала по жальникам и пустошам, словно дикий зверь. Признавать мать она перестала. Стала агрессивной. Недавно к Анне пришли крестьяне, пожаловались, что Катриона обкидала их камнями, когда они проходили мимо леса.
Сегодня утром посетители снова были.
- Мы никогда не трогали твою дочку, Анна, - сказал бородатый фермер Ангус Кеннеди, держа руку на толстой палке у пояса, - тебе помогали. Но вы обе были безобидные. А теперь, погляди! Твоя Катриона выжила из ума. Она с дерева прыгнула на шею моему сыну, шедшему через поле, и словно упырица, хотела в шею укусить. Слава Богу, он парень здоровый не по возрасту - оторвал ее от себя, криками прогнал в лес. Что же, детям уже гулять нельзя? - неровен час, бесноватая нападет и покалечит. Уведи ее подальше.
- Куда?
- Куда хочешь. Если она снова посмеет наброситься на кого, живой ее не выпустят. Попомни мои слова.
- Ты угрожаешь убить, Катриону, Ангус? Я тебя правильно понимаю?
- Либо она нас, Анна, либо мы ее. У деревень появляется в тумане, как ведьма баньши, что-то кричит, проклинает нас. Порчу наводит. Долго мы терпели, но больше терпеть не будем. Для твоего же блага советую - делай что-нибудь со своей дочкой. Иначе мы сами разберемся.
- Как вы разберетесь?
- Да хотя бы старым способом - придем ночью и сожжем твою халупу вместе с тобой и дочкой.
- Не советую соваться сюда, Ангус Кеннеди, - Анна захлопнула дверь.
- Мы тебя предупредили! - донеслось снаружи.
"Что же за проклятие нам от этих МакГреев? - подумала Анна, закончив вспоминать утренний инцидент, измученно прикрыла глаза, - Дался ей этот Бойс"?
- Ты Бойса искала? - спросила она, направляя взгляд на согнутую исхудавшую девушку у окна - та с урчанием терзала зубами вареное цыплячье бедрышко.
- Бойс! - внятно сказала Катриона, выпрямляясь.
- Дорогая моя, разве он покажется тебе? Наверное, он боится Катриону.
Девушка бросила есть и повернулась к матери, глаза ее перестали бессмысленно блуждать.
"Слушает. Она внимательно слушает, - Анна поднялась с табуретки и подошла к корыту, - Надо же, какое влияние имеет на нее одно его имя".
- Катриона всегда такая чистенькая и ароматная. А ты, милочка, грязнуля. Бойс не узнает свою Катриону. Скажет - " Это что за замарашка там бегает? Моя Катриона другая, она носит чистые платьица, волосы ее всегда сияют, словно солнечный лучик". Давай, мама тебя вымоет, и ты снова станешь красивой.
Катриона улыбнулась, задрала ногу и почесала пятку.
- Стану красивой, - сказала она. - Придет мой.
- Да-да, - закивала мать.
Девушка стянула с себя платье сама и влезла в воду. Она безропотно позволила матери вымыть себе голову. Анна долго намыливала щелоком, поливала водой спутанные пряди.
- Теперь встань, - скомандовала она, ободренная неожиданной покорностью дочери, - вымоем твое тельце. Вон какие синяки - ух! Откуда они? Разве можно, Катриона, лазать по деревьям и падать. Нет, не нравится ему непослушная девочка. Не идет Бойс. Пусть Катриона будет послушной.
Анна намылила мочалку и стала тереть спину, ягодицы, ноги Катрионы. Заставила ее повернуться.
- Подними руки!
Катриона послушалась. Анна провела мочалкой по левой подмышке, слегка задев грудь. Катриона поморщилась и зашипела как от боли. Анна снова протерла грудь, Катриона вскрикнула, зажалась.
- Встань, распрямись, Катриона, надо хорошенько вымыться, - ласковым, спокойным голосом уговаривала Анна. Она вся похолодела изнутри, продолжая мыть дочь и улыбаться.
"Неужели это то, о чем я думаю? - Анна смотрела на заметно увеличившуюся грудь Катрионы, на ее набухшие соски и потемневшие ареолы, едва сдерживала тряску в руках, водя мочалкой по бледной девичьей коже, - Господи, пусть я ошибаюсь. Ради всего святого"!
Настал сентябрь. В последний месяц безумство Катрионы приняло более терпимые формы. Она долго спала по утру, просыпалась вялая, не находила в себе сил, чтобы куда-то убегать и только бродила туда-сюда по дому, либо по саду. Анне это было на руку. Больше с жалобами к ней не приходили, а это было уже кое-что. Катриона всегда на виду, реже говорит про Бойса, позволяет до себя дотрагиваться, расчесывать волосы, гладить по голове.
"Авось, обойдется, - с пугливой надеждой думала Анна, - переживем с дочкой невзгоды. Все, глядишь, образуется. Месячных у нее, правда, нет. Но их и раньше часто не бывало. Вылечу ее. Главное, чтобы забыла своего Бойса окончательно. Чтобы призрака его между нами не осталось".
Она собирала созревшие яблоки, раскладывала их по большим корзинам - те, что получше, собиралась продать. Из тех, что менее приглядны, с червоточинками, вмятинами, сварить джем. Яблоки у Анны были сладкие, чудесные, на рынке пользовались спросом.
