Грешник (ЛП) - Тессье Шантель
— Ты, как никто другой, должен знать, почему я это делаю, — говорю я, глядя в лобовое стекло его машины.
Часы на приборной панели его «Бентли» показывают, что уже почти шесть утра. Солнце только начинает подниматься над линией деревьев.
— Почему? — удивляется он.
— Ты отказался от своего будущего ради любви.
Тайсон фыркает.
— Я отказался от него ради мести. Это не одно и то же. Одно — сила, другое — слабость.
— Если, дав ей будущее, которого она заслуживает, я становлюсь слабым, значит, так тому и быть.
Он грубо смеется.
— Ты серьезно думаешь, что она хочет жить без тебя?
— Я думаю, она заслуживает отца, — вытащив свой телефон, я смотрю на камеры в нашей спальне. Она крепко спит, прижавшись к моей подушке. — Я поступаю правильно.
Не знаю, кого я пытаюсь убедить, его или себя. Я бы никогда не отдал Элли ее отцу, просто чтобы через неделю его забрать. Даже я не настолько жестокий человек. Она наконец-то начинает к нему тепло относиться.
— Люди идут в «Бойню» не для того, чтобы умереть, Истон, — рычит Тайсон и продолжает: — Ради всего святого. Посмотри на Николаса. Годами они сохраняли ему жизнь. Это пытки, а не смерть.
— Каждый платит за свои грехи, — бормочу я. Никто из нас не неприкасаем, независимо от того, хотим мы так думать или нет.
Тайсон крепче сжимает руль, но, к счастью, молчит до конца тридцатиминутной поездки.
_______________
Он подъезжает к кругу и выходит из машины. Я ухмыляюсь, пытаясь разрядить обстановку.
— Тебе не обязательно провожать меня.
Я достаю свой сотовый и бросаю его в машину рядом с привезенным с собой дневником.
— Убедись, что Элли это получит.
Я не хотел, чтобы она нашла его до возвращения Тайсона. Я снимаю кольцо Лордов и тоже бросаю его на сиденье. Оно мне не понадобится.
Положив предплечья на крышу машины, Тайсон говорит:
— Ты ведь знаешь, что она тебя не простит, верно?
Я сжимаю челюсть.
— Ты действительно думаешь, что она хочет, чтобы ты был здесь? — Тайсон постукивает пальцем по крыше. Его глаза скрывают солнцезащитные очки. Я их не вижу, но чувствую, как они впиваются на меня. — Ты думаешь, она найдет кого-то другого? Полюбит кого-то другого?
Он качает головой.
— Я имею в виду, что она будет трахаться с другими мужчинами, конечно.
— Тайсон, — рычу я.
Я уже сотню раз разговаривал сам с собой на эту тему. Но вслух это звучит еще хуже.
— Но она любит тебя, Истон. А ты делаешь то, что всегда делали все остальные — отворачиваешься от нее.
Я скрежещу зубами.
— Я защищаю ее.
— Сдавая себя? — огрызается он, отталкиваясь от машины. — Ради всего святого, Син. Подумай своей гребаной головой.
— Джентльмены, мы можем вам чем-то помочь?
Я оборачиваюсь и вижу всех трех братьев, стоящих на вершине лестницы.
Я захлопываю дверь и иду к ним, широко раскинув руки.
Тот, что с татуировками в виде змей, улыбается.
— Ты рано, Син. Уверен, что не хочешь получить два дополнительных дня свободы?
Сжав кулаки, я прохожу мимо них и вхожу в открытую дверь, даже не потрудившись оглянуться. Я следую по коридору за тем, кто, как предполагаю, является лидером, а двое других идут позади меня.
Мы заходим в лифт, и у меня учащается дыхание. Не из-за того, что я делаю, а из-за того, что сказал мне Тайсон. Я надеюсь, что боль настолько невыносима, что я никогда не буду думать об Элли с другим мужчиной.
Ледяной воздух наполняет металлическую коробку еще до того, как мы успеваем выйти. Дыхание превращается в облако перед моим лицом. Я чувствую запах крови. Свежий и застарелый. В воздухе витает навязчивое ощущение. Как будто здесь застряли души.
Мы идем по узкому коридору, и парень открывает дверь, отходя в сторону, чтобы я мог войти первым.
Шагнув внутрь, я останавливаюсь, разглядывая комнату.
Парень с татуировкой монахини хлопает меня по спине, мрачно усмехаясь.
— У нас никогда не было такого, чтобы кто-то сдавался добровольно. Это будет не так весело, зная, что ты не будешь сопротивляться.
Сделав глубокий вдох, я расправляю плечи. Я на это согласился. Ради нее. Элли заслуживает этого. Я заслуживаю этого. Нам не прощают грехи только потому, что мы Лорды. В реальном мире Лорды — боги. Здесь, в «Бойне», ты — ничто. Давно ушедшая, забытая душа. Я не уверен, что моя жена скажет миру, когда ее спросят, как я умер. Да и, честно говоря, это неважно. В конце концов, никто не узнает, что я вообще существовал.
— Сними футболку, — приказывает Первый.
Потянувшись вверх, я хватаюсь за ворот, срываю ее через голову и бросаю в угол.
Чья-то рука ударяет меня по голой спине, толкая вперед, к центру комнаты. Развернувшись, я прижимаюсь к деревянному столбу. Запах крови здесь еще сильнее. И судя по стокам, расположенным по всему бетонному полу, я догадываюсь, что ее пролито немало. С потолка даже свисают шланги. Я насчитал как минимум три. Легко отмыть тело. После лишения кого-то жизни хочется быстро и легко навести порядок.
Мне вытягивают руки, на оба запястья надевают наручники, затягивая их до такой степени, что они щиплют кожу, и я с шипением вдыхаю. Черт, мои руки скоро онемеют.
Я вижу, как другой идет позади меня с чем-то, свисающим с его руки. Это привлекает мое внимание, но тут слишком темно, чтобы я мог разглядеть. В следующую секунду мне широко раскрывают рот и засовывают в него резиновый кляп. Я чувствую, как парень закрепляет его за моей головой.
— Это чтобы ты не откусил себе язык, — мрачно шепчет мне на ухо брат. — Нам нравится слышать крики. Будет жаль, если ты так быстро станешь немым.
Еще один кожаный ремень обматывают вокруг моей шеи, прикрепляя ее к столбу, а затем затягивают до такой степени, что он ограничивает доступ воздуха, но не лишает меня дыхания. Я пытаюсь замедлить бешено колотящееся сердце и глубоко дышать через нос.
Парень передо мной спускает с катушки на потолке цепь. Звук эхом разносится по бетонному помещению. К ее концу прикреплено звено, которое он надевает на цепь с наручниками, соединяя их вместе. Затем резко дергает за цепь и отпускает ее, при этом поднимая мои руки над головой. В таком положении моя и без того неподвижная голова оказывается между руками. Наручники сдавливают запястья, заставляя меня прикусить кляп.
Мои ноги широко раздвинуты, я чувствую, как на них до самых икр задирают штанины и застегивают манжеты, так же туго, как и на запястьях, а затем приковывают их к полу. Третьим ремнем обхватывают мои бедра, прикрепляя их к столбу.
Я не могу двинуть ни единым мускулом. Черт, я едва могу дышать.
Дверь открывается, и я мельком вижу пожилого мужчину, толкающего перед собой тележку. На ней, похоже, медицинские инструменты. Мое дыхание учащенное, сердце колотится, а из уголков губ начинает стекать слюна.
Мужик останавливается передо мной и натягивает перчатки. Затем он снимает со своей шеи стетоскоп и прикладывает его к моей груди. Он молча слушает, затем смотрит на одного из братьев и кивает. Парень с татуировками в виде змей на шее мне улыбается, и у меня по спине пробегает холодок.
Доктор хватает шприц и засовывает иглу во флакон, извлекая немного жидкости, а затем поворачивается ко мне.
Он кладет пальцы мне на грудь, и я непроизвольно борюсь с ограничениями. Я чувствую, как от наручников рвется кожа на запястьях, и по рукам начинает стекать кровь.
— Ты почувствуешь укол. — Он вонзает иглу мне в грудь, отчего комната наполняется моим сдавленным криком.
ЭЛЛИНГТОН
Я просыпаюсь и вижу, что я в постели одна, а тело сильно болит. Син вел себя так, будто наступил конец света. Он всегда был грубым, но последние два дня вообще не сдерживался. Да что там, всю прошлую неделю.
Я иду на кухню за напитком и вижу, что отец уже сидит за столом.