Борьба за свободу - Дж. Б. Солсбери
Приподнявшись, я прижимаюсь грудью к его груди, наклоняю голову и углубляю поцелуй.
Он отрывается с шипением.
— Черт.
Шепотом произнесенное ругательство отбрасывает меня назад и заставляет сесть.
— Черт, я сделала тебе больно? — я прикасаюсь к нему, но отдергиваю руку, боясь снова причинить ему боль.
— Нет, но, если мы не выберемся домой, боюсь, мне придется дать доброму доктору и его ничего не подозревающим медсестрам наглядное пособие по половому воспитанию, — он сдвигает и поправляет одеяла, чтобы скрыть свое возбуждение. Это не помогает.
Из моей груди вырывается хихиканье, и я прикрываю рот рукой. Что-то твердое на пальце трется о мои губы.
Что за черт?
Мое настроение улучшается, когда я рассматриваю свою руку, ладонью вниз. Это на моем безымянном пальце. Золотое кольцо, состоящее из крошечных бриллиантов с одним большим круглым бриллиантом в центре. Оправа старомодная, сдержанная и абсолютно идеальная. Я смотрю в благоговении.
Прохладный воздух обжигает мои глаза, но я не могу моргнуть. Перевожу взгляд на Джону, который улыбается своей тысячеваттной улыбкой: зубы, две ямочки и сияющие глаза.
— Джона? — шепчу я, мои глаза задают вопрос, который не могут сформулировать мои губы.
— Кольцо принадлежало моей маме. Папа подарил его ей, когда они обручились, и она носила его каждый день, до сегодняшнего утра. Она принесла его, пока ты спала, — он притягивает мою руку к своей груди и ловко крутит кольцо на моем пальце. — Рэйвен, я влюбился в тебя, как только увидел. Я думал, что моя жизнь расписана, думал, что у меня уже все сложилось. А потом появилась ты и перевернула мой мир с ног на голову. Ты заставляешь меня хотеть того, о чем я даже не подозревал. Это кольцо — не просто символ моей любви. Оно символизирует семью. Нашу семью. Ту, которую мы построим вместе. Ты сказала, что не хочешь говорить о нашем будущем, пока не узнаешь, что у нас есть будущее, о котором можно говорить. Ну, теперь есть. Так что? Ты выйдешь за меня?
Наша семья. Наше будущее. Теперь, когда оно у нас есть.
Он смотрит на меня, подняв брови. Я чувствую вкус соленых слез, когда мои губы растягиваются. По его лицу медленно расползается улыбка.
Я изучаю идеальное кольцо, затем смотрю ему в глаза.
— Хорошо.
Он продолжает улыбаться.
— Хорошо, — он целует меня глубоко и крепко, собственнически.
Мои внутренности превращаются в жидкость. Я исследую каждый изгиб его рельефного живота, и его мышцы напрягаются под моими прикосновениями. Мои ногти впиваются в его кожу и тянутся ниже, пока не оказываются под одеялом, лежащим на его бедрах. Он выгибается от моих прикосновений, показывая мне, чего он хочет. Меня.
— О, еще кое-что, — он прерывает поцелуй, чтобы заговорить, но его слова произносятся в мои губы.
Всхлип вырывается из меня из-за потери его рта.
— Да? — я прислоняюсь к нему.
Он проводит большим пальцем по моей ноющей нижней губе.
— С днем рождения, детка.
Слова едва успевают вырваться, как я снова оказываюсь на нем. Отчаяние берет верх над моим рациональным разумом, и я тяну его за больничную сорочку.
Слишком много одежды.
Голос раздается с конца кровати, разрывая пузырь секса, который мы создали под влиянием любви. Я вжимаюсь в тело Джоны, надеясь скрыться от того, кто застал меня целующейся с моим раненым парнем.
Женихом.
— Так, так, так. Похоже, кому-то стало лучше, — говорит Блейк у изножья кровати, указывая на груду тонких больничных одеял у промежности Джоны.
Я быстро произношу молитву благодарности, что это Блейк, а не Катерина.
— Привет, Блейк.
— Что случилось? — Джона ведет себя безучастно, накручивая прядь моих волос.
— Только что вернулся из полицейского участка. Операция Доминика находится под пристальным расследованием. Подумал, что вам двоим будет интересно узнать, что Винс и Кэнди в обозримом будущем будут смотреть на тюремную камеру изнутри.
Мы с Джоной делаем коллективный вдох.
Блейк гримасничает.
— Винни будет самым популярным парнем в своей камере. Они не смогли спасти его член, поэтому дали ему киску. Парням в тюрьме это должно понравиться.
— Блейк! — я пытаюсь казаться оскорбленной, но мой истерический смех разрушает все шансы на то, что меня воспримут всерьез. Кроме того, это самое малое, что он заслуживает за то, что сделал с Евой, мной и, вероятно, многими другими женщинами, которым не посчастливилось уйти.
— Я вижу у тебя на пальчике приличный кусочек льда, малышка.
Я поднимаю руку и снова любуюсь кольцом.
— Да, — Джона целует меня в макушку в ответ на мой вздох.
— Хорошо. Я оставлю вас, голубки, наедине, — он поднимает руку. — Предупреждаю, доктор уже идет сюда, чтобы проверить твое плечо. Возможно, вы захотите держать мистера Моби на замке, — он смотрит на кровать, потом на нас. — Похоже, уже слишком поздно, так что…хотя бы под прикрытием.
— Чувак, не мог бы ты не смотреть на мой член?
Он сверкнул своей наглой улыбкой. И даже в объятиях мужчины моей мечты его улыбка заставляет меня хихикать, как девочку-подростка. Он подмигивает, затем поворачивается на пятках и уходит через задрапированные перегородки.
— Встречусь с вами двумя позже. У меня есть горячая медсестричка, которая ждет, чтобы устроить моему члену оральный экзамен.
Я сильно смеюсь, пытаясь удержать свое тело от содрогания.
— Он такой забавный.
— Ага, только ты так думаешь, — бесстрастный тон Джоны заставляет меня ухмыляться.
— О-о-о, ты ревнуешь? — я касаюсь кончика его носа кончиком пальца.
— Хм. Нет.
Я в притворной обиде выпячиваю нижнюю губу.
— О. Это очень плохо. Я собиралась доказать свои чувства к тебе… физически, — я целую чувствительную кожу под его ухом.
— Правда? — я слышу улыбку в его голосе.
— Мхм. Мне нравится, когда ты ревнуешь.
— Тогда привыкай к этому, детка, — он стонет, когда я зажимаю мочку его уха между зубами. — Ты же знаешь, что теперь ты моя? Чтобы обладать и удерживать, пока смерть не разлучит нас.
— Знаю.
Эпилог
Два месяца, пять дней и двадцать два часа спустя…
Джона
— Сорок два миллиона долларов? — Оуэн хлопнул ладонью по стойке, его челюсть отвисла, глаза расширились.
Я откупориваю бутылку и ставлю перед ним свежее пиво.
— По прогнозам. Потребуется некоторое время, чтобы ликвидировать все имущество Доминика, — мы знали, что у Доминика много