Санта Монтефиоре - Твоя навеки
— Милая моя, тебе надо принять ванну, — сказал он.
— Как, в нижнем белье?
Она рассмеялась и расстегнула крючки на бюстгальтере. Ее грудь оказалась удивительно полной для такого хрупкого тела. София вся покрылась гусиной кожей, а ее кроваво-красные соски призывно торчали от холода. Она сняла плавки и протянула Давиду руки. Он поднял ее с кровати и отнес в ванную.
— Ты такая красивая, — проговорил он, целуя ее в висок.
— И холодная.
Она прижалась щекой к его лицу.
— О, пена, — выдохнула она, когда он опустил ее в ванну, наполненную до самых краев.
Давид присел рядом, наблюдая, как к Софии возвращается жизнь. Ее губы снова стали нежно-розовыми, а щеки покрылись сияющим румянцем. София расслабилась и полностью погрузилась в горячую воду. Ее распухшая нога снова дала о себе знать, но София не обращала на это особого внимания. Она словно родилась заново. Завернувшись в большое белое полотенце, она позволила Давиду отнести себя на кровать. Он повернулся к выходу, но она удержала его.
— Я хочу, чтобы ты любил меня, Давид, — сказала она, крепче обнимая его за шею.
— А как же гости? — спросил он, проведя рукой по ее мокрым волосам.
— Они не будут очень скучать. И потом, пострадавшая сторона сегодня я.
— Вот именно. Секс вреден в таком состоянии, — пошутил он.
— Я занимаюсь сексом не ногой, — захихикала она, дыша ему в плечо.
Давид тоже рассмеялся и поцеловал ее снова. Он начал ласкать ее, касаться ее, наслаждаться ею. София с радостью обнаружила, что, когда она закрывает глаза, то видит Давида, и только его.
Глава 28
— Я знала, что за моей спиной что-то происходит, — еще с того самого уик-энда, когда ты пригласил Гонсало, — сказала Заза спустя месяц. — Я видела это в твоем взгляде, Давид. Ты плохой актер.
Она хрипло рассмеялась. Он позвонил ей в то утро, чтобы пригласить на обед, так как дела позвали его на несколько дней в город.
— Я не могу заставить себя расстаться с Софией даже на час, — признался он Зазе.
Они сидели за маленьким столом в уютном ресторане.
— Гонсало был потрясен, — сообщила она ему, поднося к своим алым губам бокал с вином.
— Я думал, что она обязательно в него влюбится, — робко проговорил он.
— Я тоже, и именно поэтому обрадовалась твоему приглашению. Если бы я хотя бы догадывалась о твоих чувствах к ней, то ни за что не повела бы себя бестактно. Ты простишь меня?
— Ты такая порочная дама, Заза, — хмыкнул он, открывая меню. — Но ты знаешь, как я тебя люблю.
— И что ты собираешься делать? Не возражаешь, если я закурю?
— Нет-нет.
— Ну?
— Я не знаю.
— Ты на ней женишься, конечно.
Произнеся эти слова, она ощутила, как ее горло сжалось.
— Я не знаю. Что мы закажем? — спросил он, подзывая официанта.
Но Зазу не так просто было сбить с пути, если она видела цель. Она быстро сделала заказ и вернулась к волнующей ее теме.
— Она захочет выйти замуж. Все девушки хотят замуж. А как же Ариэлла?
— А что Ариэлла? Мы ведь в разводе уже семь лет.
— Ты рассказал Софии о ней? Она захочет узнать подробности.
— А что ее может заинтересовать? Ариэлла была моей женой, хорошо ухаживала за садом.
— Она была стервой, потрясающе красивой, но безнадежно стервозной женщиной, — проговорила Заза, выплевывая слово «стервой», как будто она жгло ей язык. — Она придет в ярость, когда узнает.
— Нет, она ничего не узнает, потому что она сейчас во Франции со своим любовником, — сказал он.
Когда-то сама мысль о том, что его жену увел от него француз, вызывала у Давида головокружение. Ему очень тяжело далось расставание с Ариэллой, но все это осталось в прошлом. Теперь у него была София, которую он любил больше всего на свете. Он не помнил, чтобы испытывал хоть толику подобных чувств к Ариэлле.
— Она вернется, чтобы задать тебе перцу, готова поспорить. Как только ты покажешь, что у тебя все наладилось, ей захочется вернуть тебя. Ариэлла очень странная дама — она всегда хочет именно то, чего не может иметь.
— Ты ее не понимаешь, — решительно возразил Давид.
— Но ты тоже не можешь похвалиться тем, что знаешь ее. Только женщина способна понять другую женщину. Я ее вижу так, как не дано видеть тебе. Она для меня воплощение зла и коварства. Ей нравится принимать вызов судьбы. Она любит шокировать, преподносить неожиданности. Ей нравится мутить воду, — сказала Заза, прищурив взгляд. — Она просто мастер по этой части. Конечно, я оказалась ей не по зубам. Она не могла меня раскусить, но я готова поклясться, что она вернется.
— Хорошо, довольно о ней, как дела у Тони? — спросил Давид, подвигаясь в сторону, чтобы дать возможность официанту поставить блюдо с морским окунем, которого он заказывал.
— А твоя мать? Ты говорил с ней? София уже познакомилась с ней? — продолжала допытывать его Заза, игнорируя вопрос.
Она склонилась над тарелкой супа с пастернаком.
— Нет, она с ней еще не знакома.
— Но ведь этого не избежать, не так ли?
— У меня нет никаких причин считать это знакомство таким уж необходимым.
— Думаю, что от Ариэллы она была в восторге. Порода, хорошая семья. Яркая, умная, выпускница Оксфорда. Аристократка до мозга костей. София придется ей не по нраву, потому что она не сможет сказать о ней: «О, это те самые знаменитые Соланас из Норфолка». Она не сможет принять ее, так как ей ничего не известно об Аргентине. О, милый, она хоть католичка?
— Не знаю, да я и не спрашивал, — признался Давид, стараясь не потерять терпения.
— Бог ты мой! Ты же единственный сын... Хотя, может, это и заставит ее подумать, прежде всего, о твоем счастье.
— Я не говорил матери ни слова о Софии и не собираюсь. Это не имеет к ней никакого отношения. Она только найдет повод придраться ко мне. Зачем давать ей карты в руки?
— Меня всегда поражало, как у этой женщины-дракона, какой я считаю Элизабет Гаррисон, мог родиться такой потрясающий сын, как ты, Давид. Это до сих пор приводит меня в изумление.
Она взмахнула ложкой в воздухе, как будто сигаретой.
— Теперь, когда допрос подошел к концу, может, расскажешь мне, как обстоят дела у Тони? — спросил он с улыбкой.
Давид возвращался в свой офис по холодным октябрьским улицам, засунув в карманы руки в перчатках и приподняв воротник от ветра. Он думал о Софии и улыбался. Она не захотела ехать с ним в Лондон, предпочтя остаться за городом в компании своих любимых собак и лошадей. С того самого памятного вечера, когда у Давида в гостях был Гонсало, они с Софией пребывали в состоянии безмятежного счастья. Друзья приезжали и уезжали, но время, когда они оставались наедине, пожалуй, было самым желанным для них: они катались на лошадях, гуляли по лесу и занимались любовью перед пылающим камином в гостиной.
