Виктория Токарева - Гладкое личико (сборник)
Надо мной, как извечная верная крыша, – небо. И казалось, кто-то большой и добрый видел меня и учитывал.
Моя кружевная кофточка перестала сохранять тепло, и температура моего тела сравнялась с температурой воздуха. Я вдохнула поглубже и побежала по улице, прорезая собой холод, чувствуя радостную силу в ногах.
Редкие прохожие останавливались и смотрели на меня с недоумением, – наверное, думали, что я от кого-то спасаюсь или за кем-то гонюсь.
Я действительно и убегала, и гналась.
Приду завтра в ателье, скажу девчонкам:
– Я была в ресторане с Александром Медведевым и ела трепанга.
Александр Медведев был не со мной.
Я скажу:
– Вчера ужинала в китайском ресторане и ела трепанга.
Трепанг был не трепанг.
Тогда что я делала в китайском ресторане?Японский зонтик
Возле магазина с названием «Универсам» пролегла длинная очередь. Люди стояли друг за дружкой, сохраняя определенный интервал. Каждый существовал по стойке «вольно».
Я остановился и размечтался: если, например, толкнуть самого крайнего в спину, он упал бы на предыдущего, тот на последующего, и вся очередь в течение минуты легла бы ниц с таким звоном, будто кто провел пальцем по гребенке.
Потом я подумал: зачем толкать людей ниц, а самому возвышаться над поверженными? Зачем возвышаться над людьми, когда можно жить с ними одной жизнью?
Я перешел дорогу и встал в хвост очереди.
Передо мной спина в дубленке и затылок в ондатровой шапке. Поразительное дело: дубленку днем с огнем не сыскать, а вся Москва в дубленках. Лично я ношу кролик под котик и ратиновое пальто, которое я пошил в 1958 году. Ратин – материал прочный. В нем можно проходить всю жизнь. За те годы, что я его ношу, он уже успел выйти из моды и снова в нее войти.
– А что дают?
Я обернулся. Передо мной стояла девушка в дубленке.
«В самом деле, – подумал я, – а за чем я встал?»
– Простите, – вежливо сказал я, – сейчас узнаем.
Я постучал в предыдущую спину, как в дверь.
Ондатровый затылок повернулся и показал мне свой черный носатый профиль. В профиль мужик походил на безнравственную ворону.
– Скажите, пожалуйста, а что дают?
– Японские зонтики.
– Японские зонтики, – перевел я девчонке.
– Я слышу, – невежливо ответила девушка.
Понятно, что слышит. Не глухая. Но ведь могла бы и скрыть. Могла бы сказать: «Большое спасибо». Тогда бы я спросил: «А это хорошо?»
«Что именно – хорошо?»
«Японские зонтики».
«Это очень удобно. Их можно складывать и прятать в сумку».
Поскольку я с сумками не хожу, я бы спросил:
«А в карман можно?»
«Смотря в какой карман», – сказала бы девушка.
Это было бы началом нашей беседы, которая могла продолжаться год, и три, и всю жизнь. Но девушка не захотела беседовать со мной даже трех минут, потому что я не в дубленке, а в ратиновом пальто с узкими лацканами.
Одежда – это внешнее решение человека. Мое внешнее решение зависит, к сожалению, не от меня, а от обстоятельств и совершенно не совпадает с моим внутренним «я». Эти два «я» постоянно пребывают в антагонизме и делают меня несвободным. Лишают индивидуальности.
Говорят, что миллионеры на Западе очень бедно одеваются. Рокфеллер, например, мог бы надеть мое ратиновое пальто и пойти по своим делам. И никто бы не удивился. Когда человек может позволить себе все, что угодно, он может позволить себе роскошь ходить в старом пальто. А я еще не настолько богат, чтоб не ценить денег. Не настолько мудр, чтобы перестать искать смысл бытия. Не настолько стар, чтобы радоваться жизни как таковой. И не настолько молод, чтобы радоваться без причин, подчиняясь биологическому оптимизму.
Я нахожусь на середине жизни, в самом трагическом возрасте, когда страсти еще не отшумели, но усталость уже грянула в сердце. Мои «я» рвут друг друга в клочья, я не уверен в себе и других, и поэтому больше всего я люблю стоять в длинных очередях. Быть за спинами и быть как все.
Вот и сейчас я стою в хвосте длинной надежной очереди. Я спокоен и прав. Ведь не могут же столько людей ошибаться одновременно. Не могут ведь они свое время и терпение расходовать на ложную цель.
Мимо меня вдоль очереди прошла японка в европейской одежде. Она держала над собой зонт производства московской фабрики. Зонт был черный, крепкий, на внушительной деревянной ручке с пластмассовым набалдашником.
Я сделал шаг в сторону и случился на пути японки.
– Здравствуйте, – приветливо поздоровался я. – Добрый день.
Я втайне рассчитывал, что японка склонится в низком почтительном поклоне, настолько низком, что я увижу ее стройный затылок. Настоящая японка воспитана в духе преклонения перед мужчиной, каким бы он ни был, и это единственно правильное воспитание. Мужчине совершенно не нужна чужая индивидуальность. Он всегда ищет в женщине подтверждения своей индивидуальности.
– Добрый день, – ответила японка на чистейшем русском языке. Кланяться она и не думала. Японка была испорчена цивилизацией. Глядела на меня своими дивными глазами и думала не о преклонении, а черт знает о чем. О мировой экономике.
– А почему вы не носите японский зонтик? – спросил я.
– Наши зонтики не рассчитаны на ваши климатические условия, – ответила японка и пошла своей дорогой, мелко перебирая ногами, будто она была не в брюках, а в кимоно.
Я встал обратно в очередь, и в меня проник микроб сиротства. Я усомнился: нужен ли мне японский зонтик, непригодный для наших климатических условий? Прав ли я, подчиняясь инстинкту моды. Может, имеет смысл преодолеть инстинкт и выйти из очереди?
В мои размышления вторглась продавщица.
– Вам синий или красный? – спросила она.
– Что? – очнулся я.
Продавщица сунула мне синий зонт и коробку.
– А это что?
– Нагрузка, – объяснила продавщица. – Итальянские платформы.
– А зачем они мне?
– Для заземления. Японские зонты идут в комплекте.
Мне не нужны были ни зонт, ни платформы, но было обидно уходить ни с чем.
– Я возьму только зонт, – объявил я.
Очередь глухо вздохнула за моей спиной и вытеснила меня своим поступательным движением.
Я отошел в сторону, раскрыл зонт и вдруг почувствовал, что меня тянет вверх. Я уперся ногами в землю, но мои туфли, видимо, оказались слишком легкими, и я взлетел.
Ощущение полета было довольно знакомым и даже привычным. Я помнил его по детским снам.
Синий купол зонта устойчиво опирался на воздушную подушку, я летел, держась за воздух, и не боялся упасть.
Сначала я шел довольно низко, метра два над землей, и очень рассчитывал, что кто-нибудь из очереди ухватит меня за ноги и прекратит мое вознесение. Но меня никто не схватил, возможно, боялся, что я оторву его от земли и унесу на своих ногах в небо. «Как стоять, так всем вместе, – подумал я, – а как лететь, так мне одному».
