Татьяна Булатова - Три женщины одного мужчины
– Ничего особенного, – пожала плечами врач и протянула Вильскому клочок бумаги с фиолетовым штампом, поверх которого было написано: «Легкие без изменений. Сердце увеличено».
– У меня сердце увеличено, – обратил он внимание на запись рентгенолога.
– Было бы странно, если бы оно у вас было неувеличено, – хмыкнула врач и снова опустила голову.
– То есть это нормально? – Вильский никак не покидал кабинет.
– Вас что-то беспокоит? – равнодушно поинтересовалась докторесса и лениво посмотрела на стоящего перед ней чрезмерно любопытного пациента.
– Да… – сначала вымолвил Евгений Николаевич, а потом, увидев, что в лице врача не было ни тени беспокойства, тут же отказался от своих слов и поменял «да» на «нет».
– Жить будете, – подмигнула ему медсестра и, не вставая из-за стола, прокричала в приоткрытую дверь: – Следующий!
Выйдя из поликлиники, Вильский долго искал, где припарковался. Списав все на волнение перед приемом, Евгений Николаевич трижды обошел стоявшее буквой «П» здание, прежде чем обнаружил собственную машину. «С ума сойти!» – удивился он своей забывчивости и полез в карман за сигаретами: пачки не было. Вильский почувствовал себя обворованным: внутри волной поднималось раздражение за решение бросить курить – и в первую очередь на себя самого: «Кто тянул меня за язык?!»
Уже через минуту Евгений Николаевич выезжал из больничного двора, точно представляя маршрут, который приведет его к табачному киоску. Он знал, куда ехать, и был уверен, что способен добраться до знакомого места с закрытыми глазами.
Остановив машину, Вильский выгреб из бардачка мелочь и вышел, но вместо киоска с надписью «Табак» обнаружил, что находится рядом с воротами своего НИИ. «Как я здесь оказался? – изумился он и почесал в затылке: – Видимо, задумался».
– «Шел в комнату – попал в другую», – процитировал он своим сотрудницам известную строчку из Грибоедова, но, обнаружив, что те мало знакомы с первоисточником, рассказал о нелепом недоразумении, с ним приключившемся.
– И не переживайте, Евгений Николаевич! – бросились успокаивать его женщины. – С кем не бывает?!
– Раньше со мной такого не было, – честно признался Вильский и уселся за рабочий стол. На часах было ровно двадцать пять шестого, пять минут до конца рабочего дня. «Зачем, дурак, ехал?» – горько усмехнулся он и пообещал себе забыть про нетипичный для себя промах.
Пытаясь реабилитироваться в глазах подчиненных, Евгений Николаевич объявил рабочий день законченным и распустил коллектив ровно за минуту до сигнала.
– А вы? – торопили женщины Вильского и из чувства солидарности не торопились покидать рабочее место.
– А что я? – пожал плечами Евгений Николаевич и начертил на листке бумаги два прямоугольника, в каждом из которых красовалась заглавная буква «М». «Вот они, красавицы, – подумал Вильский, видимо, имея в виду Марту и Киру Павловну. – Обе на «М».
– Идите домой, Евгений Николаевич, – всполошился женский батальон Вильского.
– Сейчас, – пообещал начальник и начал рыться в карманах в поисках печати. Там ее не было. «Неужели бросил Машке в сумку вместе со связкой ключей?» – похолодел Вильский и представил, что вот сейчас ему придется снова садиться в машину, ехать на другой берег, объясняться с Мартой, потом с матерью. Как никогда, Евгению Николаевичу захотелось остаться одному – положить голову на руки и мирно подремать в собственном кабинете.
– Что вы ищете? – забеспокоились женщины, видя, как начальник пытается мучительно что-то вспомнить.
– Печать, – жалобно произнес Вильский и судорожно выдвинул верхний ящик стола.
– Да вот же она, – с готовностью указали сотрудницы на висевшую прямо перед глазами начальника пропажу: печать преспокойно дожидалась своего часа на правом верхнем углу компьютерного монитора.
– Черт! – ахнул Вильский и побагровел от напряжения. – Да что это за день-то сегодня?
– Полнолуние, – успокоила его одна из сотрудниц. – Возьмите больничный, Евгений Николаевич. Все равно завтра пятница. Отоспитесь. Отдохните.
– Рано вы меня, девки, в запас списываете! – грубовато пошутил Вильский, но в глубине души обрадовался проявленной заботе.
– Да мы не списываем! – в один голос воскликнули сотрудницы. – Просто переживаем.
– Не переживайте, – успокоил их Евгений Николаевич. – Я воробей стреляный. До Африки, если что, долечу. А не долечу – развейте мои перья над родной рекой. Чтоб, помните, плывут пароходы – привет воробью, летят самолеты – привет воробью, а пройдут пионеры… – У Вильского перехватило дыхание, и он мучительно закашлялся.
– Да ну вас, Евгений Николаевич, – отказались подыграть ему женщины и как-то совершенно по-бабьи погнали домой. – Идите уже. Хватит!
– И то правда, хватит! – согласился Вильский и начал выбираться из-за стола.
В тот вечер, добираясь с работы, Евгений Николаевич совершенно незаметно для себя заснул за рулем. На его счастье, улица, где он вырос и где жила его мать, была довольно далека от оживленных городских путей, поэтому никакой трагедии не случилось, если не считать ужаса, который Вильский испытал, проснувшись от резкого толчка. Передние колеса автомобиля ударились о бордюр, и Евгений Николаевич автоматически выдернул ключ из замка зажигания.
«Что со мной? – Вильский чуть не плакал от ощущения, что над ним сгущаются тучи. Чувство опасности томило его во многом еще и потому, что мир отказывал ему в былой четкости и простоте. То, что казалось непреложным, изменяло, а то, что всегда мыслилось как невозможное, предназначенное для других, дышало у него за спиной. – Неужели у меня Альцгеймер?» – поставил себе диагноз Евгений Николаевич и, достав из бардачка блокнот, начал спешно записывать пин-коды зарплатной и пенсионной карт. На всякий случай Вильский по памяти записал паспортные данные, имена детей, их сотовые телефоны, телефон Марты, телефон матери и даже телефоны временно выпавших из его жизни школьных товарищей – Вовчика и Левчика.
На удивление легко выстроились в столбик все доступные ему трудные одиннадцатизначные комбинации цифр. Тогда он решил проверить себя еще раз и к каждому имени приписал дату рождения. И снова память не подвела. Но и этого ему показалось мало. Закрыв глаза, Евгений Николаевич вспомнил, кто и как сидел в классе. Для этого он составил развернутую схему каждого ряда и подписал имена и фамилии.
Последнее убедило его в том, что до Альцгеймера еще далеко, но от этого легче стало ровно на одну минуту, а потом накатила такая тоска, что Вильский решил позвонить Вовчику Реве и по старой памяти пригласить его в гараж.
